Очень быстро природный пейзаж за окном сменился серыми, зелеными и синими полосами, а мои мысли приняли более конкретный характер… Играя с кольцом Гортензии, сжимавшим безымянный палец, – кольцо мне оказалось маловато, несмотря на то, что Дэвид просил сделать его по моему размеру, – я, в конце концов, остановила взгляд на шелковой повязке, что чуть торчала из-под рукава рубашки Дэвида.
– Кто такая Аврора Дельбар? Что она значит для тебя?
Нет, этот сакраментальный вопрос так и не сорвался с моих губ. Поезд слегка раскачивался, и я, убаюканная шумом колес, в конце концов передумала и не стала втягивать Дэвида в жестокую игру, которую изобрел для меня коварный Луи Барле. Если эта девушка никогда не существовала или существовала, но не играла в его жизни особой роли, зачем мне пересказывать всякие басни? А если все наоборот, то нужно ли слишком рано выдавать себя и выступать в жалкой роли собирательницы сплетен?
Соня всегда настаивала, чтобы я откровенно рассказала ему о своем прошлом, но я для себя решила раз и навсегда: ни за что на свете не стану посвящать Дэвида в этот секрет. За десять дней до нашей свадьбы такой шаг был равносилен самоубийству. Дэвид никогда бы не понял меня, он никогда бы не простил. И дело не в винтажных часах, как бы хороши они ни были, и даже не в цене, которую пришлось бы за них заплатить, принеся себя в жертву и пройдя через унижение. В его глазах я была, безусловно, чиста и непорочна настолько, насколько он хотел меня видеть. Я была такой, как в первый день нашего знакомства, в том самом зале, опустевшем вдруг по его приказу ради того, чтобы поразить мое воображение.
Я знала, что в тот роковой вечер, когда я в очередной раз переступила порог «Отеля де Шарм», я вручила свою судьбу в руки его брата. К моей анкете в каталоге «Ночных Красавиц» теперь добавились непристойные фотографии в обнаженном виде, которые в любой момент могли попасть Дэвиду на глаза. Одна из них, кстати, наверняка завалялась на дне сумочки, лежащей у моих ног.
Но меня пробирала дрожь, стоило подумать что то, что невозможно ни увидеть, ни услышать, то, что клокочет во мне, зарождаясь прямо сейчас где-то внизу живота, заставляя невольно трепетать мое женское нутро, изобличает меня больше, чем любые материальные доказательства.
– Эль, что с тобой?
Должно быть, я ворочалась в кресле помимо воли.
– Да… Наверное, я задремала.
– Спи, душа моя… Спи, я так хочу.
Чтобы усилить чарующий эффект своего голоса, он стал подражать тембру другого волшебника, покорившего многие поколения юных слушателей, и начал рассказывать мне сказку, имитируя Жерара Филипа.
– Перестань, пожалуйста, – рассмеялась я. – Когда ты так делаешь, мне в самом деле кажется, что передо мной не ты, а он.
Чтобы скоротать время и заглушить мрачные мысли, я откинула столик, крепившийся к спинке переднего сиденья, и стала чертить план маршрута пешей прогулки по Парижу, которую накануне мы совершили с Луи: начиная от улицы Тур-де-Дам, потом улица Ларошфуко, затем налево, на улицу Шапталь, потом улица Бланш и, наконец, церковь Святой Троицы невдалеке…
Посмотри, как забавно: получается буква «э».
Заметив эту странность, я насторожилась, но мысленно продолжила нашу прогулку: улица Сен-Лазар, к востоку, потом улица Тэтбу к северу, прежде чем описать круг в Орлеанском сквере и вернуться на старое место по улице Сен-Лазар…
Не может быть, теперь нарисовалась «л»!
Совпадение не могло оказаться случайным, пусть маршрут нашего похода, нарисованный мной от руки, отражал приблизительное направление, ошибки не было – все буквы моего уменьшительного имени прорисовывались четко и явственно. Мы вернулись по улице Ля Брийер, потом пересекли элегантную площадь Сен-Жорж и дошли до церкви Нотр-Дам-де-Лорет, где спустились в метро, чтобы добраться до улицы Друо. Так появился «мягкий знак». Чтобы подтвердить предположение, я взяла толстый фломастер и нарисовала буквы, следуя пройденному пути. «Эль»… Ни мое воображение, ни душевные переживания не могли стать причиной этого явления. Только Луи знал в точности, какой витиеватый маршрут, шаг за шагом, мы выберем по улицам Новых Афин. Ему было мало положить к моим ногам город и его историю, он хотел вписать мою судьбу в его портрет, оставить мои следы на его камнях, словно я в свою очередь стала одной из тех героинь, о любовных похождениях которых он так подробно рассказал.
Громкий усиливающийся свист и после этого резкий хлопок от перепада давления ознаменовал выход из туннеля под Ла-Маншем, положив конец моим размышлениям. Это уж было слишком. Только теперь я поняла его замысел: по примеру авторов эпохи романтизма, на основе их эстетики символизма, он насадил повсюду вокруг меня «символический лес», то есть пространство, усеянное знаками, совпадениями, намеками, и все ради того, чтобы сделать меня своей пленницей, так, чтобы, куда бы я ни кинула взгляд, что бы ни привлекло мое внимание – повсюду я видела его и думала о нем.
Добавив к этим знакам общепринятые и пошлые намеки, неизбежно направляющие мои думы исключительно в русло помыслов о сексе: туннель, леденцы на палочке, два шарика мороженого в вафельном рожке, рождественское полено, ростки спаржи, треугольники, обращенные острой стороной вниз, повисшие грозди бананов или банан, очищенный от кожуры сверху вниз, длинные изогнутые огурцы из теплицы, шампиньоны, спелые абрикосы с потрескавшейся кожицей, шланг брандспойта, выпуклые пестики некоторых цветов и так далее.
Есть также и слова, в дополнение к предыдущему списку, употребляемые в своем прямом значении: мошонка, пенис, киска, член, конец, щель, волосики, впихнуть, перепихнуться, сосать, лизать, трахать, лобзать, тискать, кончить…
(Продолжение предыдущего послания).
(Написано незнакомым почерком 08/06/2009.)
Я уже не спала к этому времени, но не открывала глаза до конца путешествия, из опасения, что Дэвид, оторвав взгляд от экрана компьютера, заметит выражение тревоги у меня на лице. Я старалась не двигаться и мысленно делала усилия, чтобы заново соткать невидимую нить между собой и человеком в соседнем кресле, используя верное средство, которому обучила меня Соня, увлекавшаяся когда-то восточной философией и медитацией: надо было тысячу раз повторять одно и то же: «Я люблю тебя. Мне так жаль! Умоляю тебя простить меня. Благодарю». Это заклинание, повторенное бесчисленное количество раз, должно, по утверждению адептов учения, освободить наши чувства от вредоносных мыслей и примирить нас с самими собой.
В итоге я прибыла в британскую столицу в состоянии транса, с почти помутненным сознанием. Дэвид, уже с мобильником у уха, говоривший по-английски бегло и почти без акцента, ничего не заметил. Он высадил меня у гостиницы «Савойя», одной из самых фешенебельных в Лондоне. Уложенные в шахматном порядке на полу в холле мраморные плиты разного цвета чем-то напоминали прихожую особняка Дюшенуа. Он тут же уехал по делам, запечатлев у меня на лбу невинный поцелуй:
