Я не сумела обрести спокойствие, даже повторяя, как молитвы, мантры по совету Сони. Под воздействием накопившейся во мне злости их формулировка изменилась на противоположную: «Я не люблю тебя. Я тебя ненавижу… Я теперь ни о чем не жалею. Ни секунды. Нравится тебе это или нет, но ты должен исчезнуть из моей жизни! Благодарю!»
Я с трудом сдерживалась, чтобы не позвонить несговорчивой секретарше Луи, но ни секунды не сомневалась, что она не пропустит мой звонок точно так же, как и все предыдущие. Поэтому я решила сразу по приезде в Париж отправиться к башне Барле.
Но если я устрою скандал на BTV накануне своего дебюта в телепередаче, вряд ли после этого у меня будет шанс хоть на каком-то телеканале сделать профессиональную карьеру. Может, Дэвид и простит меня, но такие, как разные там Хлои, Люки и тем более Алисы – вряд ли. Но и будущему супругу пришлось бы объяснять причины моей ярости и страха – с чего это я вдруг ни с того ни с сего набросилась на своего без пяти минут родственника, тогда как накануне он показал себя с самой лучшей стороны в качестве галантного экскурсовода?
После прибытия на Северный вокзал я села в метро, на линию В, потом в Але сделала пересадку на электричку, на линию А. Менее четверти часа спустя под перестук колес, со слипающимися от усталости ресницами я уже подъезжала к Нантерру.
С порога мама спросила меня:
– Ты кушала?
На часах – начало десятого, а у меня в желудке – бутерброд с огурцом, который я проглотила на ходу, пока занималась шопингом в бутиках Ковент Гарден.
– Нет…
– Осталось холодное рагу с мясом и овощами, если хочешь. Или могу сделать салат с картошкой.
– Салат подойдет.
Только сев за стол и воткнув вилку в картофельные кубики, политые горчицей и посыпанные мелко порубленным яйцом, я немного отдышалась и смогла обратить внимание на то, что мама с трудом говорит и тяжело дышит, хуже, чем обычно. Самочувствие ее ухудшилось, это очевидно, но она, тем не менее, старалась казаться веселой.
– Посмотри-ка, что мне принесли сегодня!
Она вышла в гостиную и скоро вернулась, держа в руках вазу с роскошным букетом полевых цветов.
– Подожди, это еще не все…
Она показала мне большущую коробку печенья бледно-зеленого цвета с золотистой окантовочкой, которую я тут же узнала.
– Овсяное печенье? – с придыханием воскликнула я.
– Пятьдесят штук, свежайшие!
– Это же твои любимые…
– Да!
Она сияла, как юная девушка, получившая пакетик конфет ко дню окончания школы.
– Ты знаешь, от кого? Визитка была приложена?
– Нет, ничего. Но, кажется, я догадываюсь…
Она хитро улыбнулась, глядя мне прямо в глаза, и я тоже поняла, о ком идет речь: Дэвид. Как ему удается быть таким душкой? И даже более того. Видимо, я как-то упомянула в разговоре с ним о маминых вкусах, совершенно случайно, безо всяких намеков, а он решил побаловать ее. Он, наверное, не хотел вступать с ней в прямой контакт против моей воли, чтобы не огорчать меня, но знак внимания по отношению к матери невесты за десять дней до свадьбы имел под собой лишь одно разумное объяснение: ускорить момент официального представления, которое из-за меня все откладывалось и откладывалось. Я схватила мобильник и стала набирать эсэмэску, чтобы поблагодарить его:
Спасибо за цветы и печенье. Мама на седьмом небе. Я люблю тебя.
Меньше чем через минуту я получила ответ:
Я тоже тебя люблю. Но цветы? Я тут ни при чем. У твоей мамы, наверное, есть другой поклонник!
Луи! А кто еще это мог быть? Только не Фред. И уж конечно, не ее сосед, старый развратник, который когда-то, сто лет назад, положил глаз на наш домик.
Луи проявляет недюжинные способности внедряться во все, что касается моей жизни, в любую мелочь, в любую сферу, только ему могло прийти это в голову. Мимолетная радость, которую он доставил Мод своим неожиданным подарком, сама по себе была бесценна. По этой причине я не могла поставить странный поступок ему в упрек. И он, коварный, вне сомнений, знал об этом: сквозь нее он сжимал своей тонкой рукой с холодными пальцами мое сердце.
– В любом случае, тебе не стоит мне завидовать. Сегодня и для тебя есть подарок, – добавила мама.
– Подарок? И мне тоже?
Она кивнула на буфет в гостиной, где рядом с моими многочисленными фотографиями лежала маленькая коробочка, завернутая в серебряную бумагу. Я раньше ее не заметила.
– Такое впечатление, что этот директор лицея неровно к тебе дышит, – хитро подмигнула она, мягко улыбаясь.
Я глубоко вздохнула, взяла коробочку дрожащими руками, будто речь шла о подозрительной посылке, которую мне поручено разминировать.
– Ах… Да, вполне возможно.
Из предосторожности я удалилась в свою комнату, чтобы открыть посылку без свидетелей. Когда я доставала из коробочки блестящий металлический предмет, похожий на яйцо, старые плюшевые игрушки неодобрительно смотрели на меня. Есть ли у Сони в коллекции эротических атрибутов подобная модель? Хоть предназначение этого предмета было для меня более чем очевидно, я старалась прогнать от себя способы его использования, один за другим возникающие в воспаленном воображении.
Кроме яйца, в коробочке был конверт, где лежал еще один пластиковый ключ от номера в «Отеле де Шарм», а также злосчастная глянцевая бумажка в форме бабочки, на которой тем же почерком, что и прежде, были нацарапаны такие слова:
Двадцать два часа.
Не забудьте ваш подарок.
Я уверен, что в этот раз
Вы удостоите нас чести прийти на свидание.
16
Однажды я дала себе слово, что при случае найду документальное подтверждение тому, что три худосочных деревца, приткнувшиеся на площади рядом с «Отелем де Шарм», действительно – грабы. Грабы – надо посадить, надо взрастить, надо продать. А я-то готова отдаться почти даром, много ли мне за это надо – всего лишь свободы и покоя.
Но, несмотря ни на что, я чувствовала удивительную легкость, словно намеревалась оставить в номере «Отеля де Шарм» часть себя, ту часть, которая мне больше была не нужна. Мертвую кожу после линьки. Да, именно так! Я собиралась сделать вид, что отдаю Луи то, что он от меня хочет. На самом деле, меня бы там уже не было. Ни с ним. Ни для него. Он бы держал в своих руках лишь ненужную оболочку той, которую все это время дурачил своими непристойными записочками, полагая, что уже заманил в умело расставленные сети. А в действительности ему бы пришлось довольствоваться тем, что он проглотил призрак, фантом. Пришлось бы грызть тень, привидение. А я бы, в конце концов, оставила в этих стенах все, что отдаляло меня от Дэвида, включая то, что я узнала о нем, хотя не должна была знать. И только тогда, пройдя это очищение, я стала бы принадлежать ему безраздельно и окончательно, ему одному. Анабель Барле, жена Дэвида.
