— Я страстная любительница фотографии. Обвиняемый тоже… и вначале наша переписка носила деловой характер. Но постепенно она становилась все более интимной. Я… он попросил прислать мою фотографию, а я… шутки ради… я…
— Продолжайте, — поторопил ее Мейсон. — Как вы поступили?
— Я взяла мой снимок в купальном костюме и фотографию чопорной старой девы с суровым выражением лица. При увеличении я использовала один фотографический прием… короче, физиономию старой девы поместила на моем собственном туловище, подписала «МИСС УЭСТ» и выслала фотомонтаж обвиняемому. Мне казалось, что обычного искателя приключений такая фотография должна немного охладить.
— Это была шутка или вы намеревались ввести обвиняемого в заблуждение?
Щеки Мэй Джорден залились румянцем.
— Сперва я хотела сбить его с толку. Снимок был сделан очень искусно, чтобы он не догадался, что это фотомонтаж. Во всяком случае, я думала, он не догадается…
— Вы попросили его прислать вам свою фотографию?
— Да.
— И он прислал?
— Да.
— Что было на этом снимке?
— Морда жирафа в очках, длиннющая шея, а туловище какого-то жутко мускулистого мужчины. Вероятно, борца или штангиста.
— И вы поняли, что фотомонтаж был разгадан? — Мейсон не сводил глаз с лица свидетельницы.
— Да.
— А что дальше?
— Мы стали обмениваться разными снимками в том же духе. Страшно изощрялись, выдумывая оригинальные и забавные комбинации.
— Ну а письма? — напомнил защитник.
— Письма были подписаны по-разному, в зависимости от того, что красовалось на фотографии.
— Вы тоже подписывали свои письма подобным образом?
— Да.
— Полагаю, обвиняемый подписывался «Сэр Гала-хад», «Твой верный Рыцарь» или что-то в этом роде? — равнодушно осведомился Мейсон.
— Да.
— «Сказочный Принц»?
Мэй Джорден резко вздрогнула.
— Да, — удивленно ответила она. — Откровенно говоря, под конец нашей корреспонденции он все свои письма подписывал «Сказочный Принц».
— Где теперь эти письма? — Мейсон повторил вопрос окружного прокурора.
— Я их уничтожила!
— Вам известно, где находятся письма, которые вы писали обвиняемому?
— Их я тоже… уничтожила.
Гамильтон Бергер широко улыбнулся:
— Продолжайте допрос, господин адвокат, сделайте милость. У вас неплохо получается.
— Как вам удалось вернуть свои письма?
— Я пошла… я пошла в контору к обвиняемому.
— Вы его там застали?
— Когда… когда я получила эти письма… он там был… да.
Мейсон поклонился окружному прокурору, а затем обратился к судье:
— Ваша честь, это все, что мне хотелось знать по поводу писем. Однако мой протест остается в силе. Мисс Джорден не может поручиться, что эти письма написаны обвиняемым, поскольку фамилию то и дело заменяли различные прозвища вроде «Сказочного Принца» и так далее. Свидетельница утверждает, что это всего лишь шутка. Однако ее выводы не могут играть решающей роли.
Судья Хартли повернулся к Мэй Джорден:
— Куда вы адресовали ваши письма?
— «Южноафриканская Компания по добыче и импорту драгоценных камней». Для мистера Дэвида Джефферсона».
— Вы отправляли их по авиапочте?
— Да, ваша честь.
— И в ответ вы получали те самые послания, о которых шла речь?
— Да, ваша честь.
— Из содержания этих писем вытекало, что они написаны в ответ на ваши?
— Да, ваша честь.
— Протест отклоняется, — решил судья Хартли. — Окружной прокурор может ознакомить суд с содержанием писем.
Гамильтон Бергер вежливо поклонился и снова обратился к свидетельнице:
— Итак, будьте любезны сообщить, о чем говорилось в письмах, которые вы сожгли.
— Ну что ж… обвиняемый жаловался на одиночество, сокрушался, что он вдали от близких, что у него нет любимой девушки и… ах, это было всего лишь шутка! Мне трудно вам объяснить…
— Ничего, попытайтесь, — мягко сказал окружной прокурор.
— Мы прикидывались… делали вид, что наша переписка — общение двух одиноких сердец… то есть людей. Ну, как в этих забавных газетных рубриках. Например, он писал, какой он богатый и добродетельный, что из него наверняка выйдет превосходный муж, а я… я писала, какая я красавица и… ах, все это трудно понять здравомыслящему человеку!
— Сами по себе эти письма просто ничего не значат? — подсказал Гамильтон Бергер.
— Вот именно. В том-то и дело. Нужно проникнуться настроением, понять контекст… Иначе создается ложная картина. Сами по себе эти письма кажутся безнадежно глупыми, прямо-таки идиотскими. Поэтому я и хотела их забрать.
— Продолжайте, — поторопил свидетельницу Гамильтон Бергер. — Что было дальше?
— В конце концов Дэвид Джефферсон прислал мне одно вполне серьезное письмо. Он сообщал, что фирма, где он работает, решила открыть филиал в Соединенных Штатах. Выбор пал на наш город, а возглавить филиал поручили ему, Джефферсону. И теперь он счастлив, что может наконец увидеться со мной.
— А вы? — поинтересовался прокурор.
— Меня охватила паника. Переписываться с человеком, находящимся от меня за тысячи миль, — это одно, а встретиться с ним лицом к лицу — совсем другое. Я страшно волновалась, мне было не по себе…
— Вот как? Что дальше?
— Он уведомил меня о своем приезде телеграммой, и я отправилась встречать его на вокзал. Когда он приехал, все с самого начала пошло вкривь и вкось.
— А именно?
— Он обращался со мной очень холодно… К тому же оказался совершенно другим человеком, нежели я представляла. Конечно, — добавила она поспешно, — я понимала, что это вздор, но в моем воображении сложился облик мужчины, наделенного всеми мыслимыми достоинствами. Я ни разу не видала его, но привыкла считать своим другом и поэтому была ужасно разочарована.
— Что же случилось потом? — ласково спросил Гамильтон Бергер.
— Я звонила ему два или три раза. А однажды вечером мы выбрались на прогулку…
— Продолжайте!
Мэй Джорден пожала плечами.
— Этот человек был просто невыносим, — она бросила на обвиняемого взгляд, полный отвращения. — Какие-то крикливые, дешевые манеры, покровительственные замашки… Я быстро поняла, что он неправильно истолковал мои письма. Он смотрел на меня, как… относился ко мне, словно я… в общем, не проявлял ни уважения, ни даже простой любезности. Этот человек не имел ни малейшего представления о том, что такое деликатность!
— Как же вы поступили?
— Я сказала ему, что хотела бы получить назад мои письма.
— А он?
— Ответил, что я могу их у него купить, — Мэй Джорден снова смерила обвиняемого презрительным взглядом.
— Ну а вы?
— Я решила забрать письма. Ведь они были моей собственностью!
— Что вы сделали?
— Четырнадцатого июня я отправилась в его контору, улучив момент, когда обвиняемый и мистер Ирвинг обычно ходили обедать.
— Что вы сделали? — повторил Бергер.
— Я… я вошла в контору.
— С какой целью?
— Чтобы разыскать мои письма. Других целей у меня не было.
— Вы полагали, что письма находятся в конторе?
— Да. Обвиняемый сказал, что они лежат у него в столе и я могу явиться за ними, если соглашусь на его условия.
— Что произошло потом?
— Я не могла их найти. Искала повсюду, выдвинула ящики письменного стола, и тогда… — голос ее прервался.
— Говорите! — нетерпеливо приказал Бергер.
— Дверь отворилась.
— Кто стоял в дверях?
— Обвиняемый, Дэвид Джефферсон.
— Один?
— Нет. Со своим коллегой, Уолтером Ирвингом.
— Что же произошло потом?
— Обвиняемый стал ужасно ругаться. Осыпал меня такими проклятиями, каких я в жизни не слыхивала. Он попытался схватить меня и…
— А вы?
— Я отпрянула в сторону, споткнулась и упала. Тогда Ирвинг схватил меня за щиколотки, не давая подняться с пола. Джефферсон крикнул, что я всюду сую нос, а я ему ответила, что пришла за своими письмами.
— И что же?
— Услышав это, обвиняемый изумленно уставился на меня, а потом проворчал, обращаясь к Ирвингу: «Чтоб ей провалиться! Похоже, она не врет».
