— Вообще-то если сегодня ночью мы видели всё, на что Вендихо способен…
— Чаю налейте…
— Слушайте, что мне сегодня снилось!
— Нет, это ты послушай…
— А мясо всё-таки плоховато коптили, попахивает…
— У нас с водой-то как?…
— Кто мой брусок для точки свистнул? Верните, а то будет, как на Кавказе!
— А там как было?
— А там не вернули…
— Фергюс, у тебя шов под мышкой разошёлся, давай я зашью…
— Фляжку заберёшь, вон, висит на дереве…
— Смотрите, какое красное солнце…
— Нет, всё-таки ночка была неприятной. Сколько ещё переходов-то?…
— А где тут всё-таки картошка растёт ещё?…
Я ел свою порцию и невольно улыбался. Честное слово, мне было хорошо среди этой компании. Правда. Но в то же время начинал я ощущать какое-то странное чувство. Оно подкрадывалось и росло последние месяцы, и до сих пор я как-то не обращал внимания на это… а вот сейчас задумался. И вопять вспомнил тот сон. Я один. Холодный туман над проросшим острыми копьями осоки болотом.
Я — один.
Друзей у меня почти не осталось уже сейчас, и это был неприятный факт. Я сейчас могу любого из этих ребят, любую из этих девчонок окликнуть. Пошутить могу. Могу приказать, и никто не посмеет не послушаться. Могу пуститься в общие для всех нас воспоминания и сам посмеяться в ответ на дружеские подначки.
Дружеские — но не от друзей. Уплыл Вадим. Уплыл — и ушёл, как друг, и расстались мы с ним нехорошо. Сергей остался другом, но в душе я боюсь, что и с ним меня что-то разведёт… а раньше-то и мыслей не было таких! Джек — да, пожалуй, друг… а может, просто общность душевных установок? Йенс — словно какая-то стеночка не даёт нам сойтись вплотную — и он, похоже, это тоже понимает и не очень старается сблизиться.
Вот вам и шуточный титул. Смешной титул. «Князь». Смешно, весело, шутка… Но тот мальчишка, который глядит на меня из любого лесного озерка немигающими карими глазами — это не шутка. Это правда, и у этой правды жёсткое лицо…
…— Пошли, собираемся, — я решительно поднялся на ноги. — Кончайте жрать!.. Там, у кустов — подъём, блин!.. Не отходить!.. Строиться!..
— Ох, ё, — прокряхтел Андрюшка Альхимович. — Тань, он что у тебя — не выспался? Или в военное училище готовится?… Грехи наши тяжкие, где мой нож?
— Ты на нём сидишь, — спокойно сказал Йенс.
И рывком затянул пояс.
Галина Романова
То не облако в лес хоронится,не туманы полезли с реки —проскакала по лесу конница:всё русалки да всё лешаки.Сказку слушали, да не до конца —разбежались, кому невтерпёж…Старый конь просил добра молодца,наточившего свой острый нож:«Не губи меня, добрый молодец,я тебе ещё пригожусь!Я в жару дам воды колодезной,с чародеем вмиг подружу.Не губи меня понапрасну ты —это наговор, это ложь!Должен же меня ты хоть раз понять —я же друг твой, в конце-то концов!Или ты меня захотел сменятьна тех двух молодых жеребцов?!.»Добрый молодец ножик вынул-то,песню спел, чтоб идти веселей,в лес дремуч пошёл, да и сгинул там —лес не любит предавших друзей…
* * *
К двум часам стало совсем тепло. Мы вышли к речке; Вендихо себя никак не проявлял. Холодная даже на вид вода стремительно неслась между узких пологих берегов отчётливо видимыми переплетающимися струями — прозрачная, тугая.
— Перейдём, — я вытер пот со лба ладонью. — Йенс, Олег, свалите поперёк вон то дерево.
Мальчишки отошли в сторону, застучали топоры. Олег и Йенс (похожие, кстати, «истинные арийцы») умело впеременку работали короткими острыми инструментами с оттянутым «бородой» полотном. Все даже засмотрелись.
— Смотри, — вдруг буркнул Раде. Он не наблюдал за тем, как рубят дерево, а что-то крутил головой и сейчас толкнул меня локтем.
— А? — я оглянулся. И больше ничего не спрашивал.
В двух десятках метров от нас, на прогалине, по которой мы шли недавно, пригибалась трава. Так, словно кто-то двигался в нашу сторону, приволакивая ноги.
— Быстро сюда, бросайте дерево! — заорал я, выхватывая палаш. — Спинами к берегу, оружие наголо! Живей!
Команда была выполнена молниеносно. Теперь все видели это странное шевеление — вернее, видели, что оно замерло в двух-трёх метрах от нас. Мгновенно появилось ощущение давящего, пристального взгляда в упор. Кто-то водил стылыми глазами по нашим лицам, словно кистью — широкой, смоченной в липкой холодной слизи. Хотелось поднять руку и вытереться, как будто это и правда по-настоящему.
Не знаю, сколько времени это продолжалось. Но долго — на самом деле долго, не по ощущению. Это… нечто, или ничто, не знаю, как сказать… так вот — оно не стояло на месте, а двигалось вдоль нашей напряжённо замершей цепочки, словно искало слабое звено. Потом — ушло. Ушло в лес так же, принимая траву, как подходило к нам.
Я услышал, как кто-то со свистом выдохнул, словно не дышал всё это время. Ещё кто-то, как по команде зашевелился, кашлянул, переступил с ноги на ногу, звякнул сталью…
— Ну и что это было?! — взвинченно спросила Зорка. Её голос даже не был похож на обычный — её же.
— Переправу! — прохрипел Йенс. — Чёрт, скорей же!.. Текучая вода…
— Не поможет, — ответил Фергюс. — Вся эта долина — он.
— Переправляться всё равно нужно, — я отмахнул рукой, Олег и Йенс бросились к полуподрубленному дереву. — Не расходиться, стоять, оружие не убирать.
Йенс и Олег работали топорами, как заведённые, только щепа летела, причём часто промахивались, потому что оглядывались, хотя мы отгородили их от леса полукольцом, да ещё двойным, убрав девчонок во внутреннее полукольцо. В конце концов дерево, с хряском ломая ветви, рухнуло на другой берег. Мне кажется, оно ещё и упасть толком не успело, а половина наших была уже на другом берегу. Я переходил последним, и это, надо сказать, требовало почти всех запасов моего героизма. Но вопить: «Поджигайте мост!!!» — я начал ещё на середине.
* * *
Весь этот день мы уходили всё дальше и дальше вглубь долины, не теряя боевого строя и то и дело останавливаясь. Вендихо нас в покое не оставлял — среди бела дня, сволочь, чудил почём зря, выпуская из-за деревьев и кустов такую ересь, что я не удивился бы, окажись у меня к вечеру половина седых волос. Но к тому моменту, когда мы уже собрались останавливаться на ночлег, Йенс подошёл ко мне.
— Слушай, — он нервно улыбнулся, — есть риск не дойти.
— Имеется, — согласился я, отводя глаза от гниющего девчоночьего трупа, ковыляющего за кустами параллельно нашему курсу.
