гениталии). Словом, Громила Боб и Верткий Стив не так уж отличаются от боксеров или борцов, чьи виды спорта вполне законны и включены в олимпийскую программу. Чем с этой точки зрения отличаются бойцы MMA от игроков в американский футбол, которым тоже платят за риск получить травмы, когда они сражаются на поле, пусть и в защитных каркасах, шлемах, наколенниках и прочей экипировке?
Кулачные виды спорта, как и другие проявления агрессии, подводят нас к давнему спору о человеческой натуре. Правда ли в глубине своего естества мы создания очень мирные и склонны к кооперации, а агрессивными стали, когда нас растлила цивилизация? Или мы агрессивны по своей природе и наши воинственные порывы сдерживает лишь тонкая пленка цивилизовавшей нас культуры? Кто большее отклонение от нормы, мямлистый я или источающий агрессию Верткий Стив?
Признаюсь честно: меня растили в понимании, насколько склонно и способно человечество к насилию, но внушили мне веру, что эволюция создавала нас быть нравственными, доброжелательными и готовыми сотрудничать. Я рад, что родился человеком в целом миролюбивым и не обезьяной: будь я шимпанзе, всю жизнь только и делал бы, что боялся, как бы меня не побили или не убили сородичи. Только человеческое существо рискнет жизнью, чтобы спасти из охваченного пожаром дома постороннего человека или домашнего питомца. Даже в жестоких видах спорта, как те же бои в клетках, есть свои правила и арбитры, ограждающие участников от чрезмерного вреда. Я в этом смысле привержен философии Жан-Жака Руссо и его последователей, которые верили в нашу естественную склонность к нравственному поведению и в то, что многие акты жестокого человеческого насилия, если разобраться, имеют в своей основе разлагающие культурные установки и жизненные обстоятельства[349].
Люди способны тесно кооперироваться и сотрудничать, но иногда мы деремся и боремся друг с другом. Особенно мужчины. Больше скажу: из всего животного мира одни только люди додумались изготавливать стрелы, дротики, огнестрельное оружие, бомбы, дроны и прочие виды оружия, которые делают нас смертельно опасными. Даже хилый мужичонка без специальной подготовки способен покалечить или убить тысячи людей простым нажатием на спусковой крючок или кнопку. Насилие вплетено в ткань любой культуры, включая сообщества охотников-собирателей, и это ставит под большой вопрос все предположения, что мы, люди, по своей природе добры и миролюбивы[350]. Поэтому я признаю справедливость Томаса Гоббса и его последователей, считавших предрасположенность человека к агрессии исконно древним, обусловленным его природой признаком, иногда приспособительным[351]. Канадский нейропсихолог, лингвист и просветитель Стивен Пинкер исчерпывающе подробно разъясняет, что лишь в очень недавние времена склонность к насилию и агрессии у нашего вида начала убывать прогрессирующими темпами благодаря социальным и культурным ограничениям, многие из которых привила нам эпоха Просвещения[352].
Но тогда как нам удается совмещать наши выдающиеся способности к кооперации, миролюбию и избеганию конфликтов (по Руссо) с нашей способностью к насилию и агрессии (по Гоббсу)?
Убедительную точку в этой стародавней полемике предлагает поставить Ричард Рэнгем. Он указывает, что мы ошибочно смешиваем два принципиально разных типа агрессии: проактивную (инициативную) и реактивную (ответную)[353]. По мнению Рэнгема, отличие человека от других видов, особенно от наших двоюродных сородичей, человекообразных приматов, заключается в чрезвычайно низких уровнях ответной агрессии и в значительно более высоких уровнях агрессии инициативной. В плане ответной агрессии мы вполне соответствуем представлениям Руссо, а по проявлениям проактивной (инициативной) так же хорошо вписываемся в представления Гоббса.
Поясню на примере. Предположим, я прямо сейчас грубо вырвал эту книгу из ваших рук. Скорее всего, вы возмущенно вскрикнете и попробуете отобрать ее, но едва ли наброситесь на меня с кулаками. Ваш мозг немедленно заблокирует поползновение к сколько-нибудь серьезному акту ответной агрессии. А будь вы шимпанзе, отреагировали бы моментальным взрывом безудержного насилия. Если я не доминантный самец в стае, вы бы не раздумывая ударили меня со всей мочи и вернули бы свою книгу.
В одном широко известном случае яростной ответной агрессии, весьма распространенной среди шимпанзе, фигурирует взрослый самец по имени Трэвис, тихо-мирно проживший всю жизнь в семье Сандры и Джерома Херольдов, пока в феврале 2009 г. в пятнадцатилетнем возрасте не сорвался с катушек, когда подруга хозяйки, Карла, взяла в руки одну из его любимых игрушек. Мгновенно рассвирепев, Трэвис напал на Карлу и нанес ей жесточайшие травмы, из-за чего женщина лишилась кистей обеих рук и большей части лица включая нос, глаза и губы[354].
Примеры ответной агрессии мы иногда наблюдаем в разборках на дорогах. Но такие случаи редки и неизменно приводят нас в ужас, потому что еще в детстве мы быстро учимся подавлять инстинкт дать сдачи. При этом даже люди, менее всего склонные к реактивной агрессии, способны достигать вершин в целенаправленных спланированных формах военных действий. Этот тип инициативной агрессии характеризуется заранее намеченными целями, разработанным планом действий, учетом особенностей объекта и отсутствием эмоционального возбуждения. Иногда шимпанзе тоже демонстрируют инициативную агрессию, но человек поднял до новых высот спланированные намеренные формы нападения с применением силы, например подкарауливание в засаде, похищение с целью выкупа, умышленное убийство и, конечно, войну. С оговорками к инициативной агрессии можно отнести также охоту и контактные виды спорта, в том числе бокс. И что важно, охота и другие формы спланированной агрессии психологически в корне отличаются от ответной. Убийцы, беспощадные диктаторы, мучители и прочие злодеи одновременно могут быть любящими супругами и отцами, надежными друзьями и пылкими патриотами, не теряющими равновесия и миролюбия в ситуациях, которые ввергли бы в ярость шимпанзе или едва научившегося ходить ребенка. Кроме того, проактивному агрессору вовсе не обязательно обладать большой физической силой.
Как случилось, что из могучих, опасных обезьяноподобных животных с высоким уровнем реактивной и низким уровнем проактивной агрессии мы эволюционировали в слабосильных, кооперативных игривых человеческих существ, которым свойственны низкая реактивная и высокая проактивная агрессия? Одно давнее, но все еще обсуждаемое предположение состоит в том, что этот переход свершился на самой заре истории — сразу после того, как разошлись наши с приматами эволюционные траектории и мы стали прямоходящими.
Поднимись на ноги и сразись?
