мере их приближения к деревне Живые Ключи Гульшан становилась все разговорчивей.
Здесь она прожила несколько лет, и, видимо, воспоминания у нее остались самые приятные.
Она узнавала навесной мост над рекой и узкие улочки, по которым они бегали с соседскими ребятами. Указывала на деревянные дома, от времени ушедшие в землю на полметра, и рассказывала, кто и как в них живет.
Чаще всего Гульшан упоминала неких Морозовых, к которым они и направлялись, чтобы узнать последние новости и понять, где им лучше искать пропавших детей.
Азим слушал вполуха – не потому, что было неинтересно, просто жара его донимала, и он ни о чем не мог больше думать, кроме как о своих ноющих ногах и тяжелом теле. После изматывающего дня погони он толком не восстановил силы, и теперь неровный ритм сердца гулким эхом отдавался в ушах.
Гульшан говорила, что Морозовы держат целое хозяйство: несколько коров, кур и поля кукурузы. Их дом находится на окраине деревни. Альбина – ветеринар, сама пасет, доит и лечит скотину. Григорий чинит всю сломанную технику. Вместе они снабжают молоком полдеревни.
«В общем, хорошие люди», – Азим незаметно зевнул в руку и перестал ее слушать.
Глядя, как дворовые мальчишки гоняют курицу, старик вспомнил о внуке: не слишком ли дед потворствует ему? Парень пошел с доктором, не желая слушать никаких возражений.
«Упертый чурбан! Скоро веревки из меня начнет вить, – размышлял Азим, – Вернется, всыплю ему за все французские революции».
Тут же Азим вспомнил и про Данилову мать. Взгрустнул по привычке и решил отложить наказание.
«Начнешь с парнем жестче – сбежит, дуралей такой. Да и в Мирном ему скука смертная».
Погрузившись в свои мысли, Азим не заметил, как отстал. Гульшан скрылась из виду. Он охнул, поспешил подняться на пригорок, за которым, по словам девушки, должен был находиться дом Морозовых, и замер. Сразу за горкой деревня резко закончилась. Раньше тут стоял дом с яблоневым садом, теперь раскинулась угольная пустошь. Черное поле, обгорелые балки и закопченная печь.
Фигура Гульшан белела на фоне пожарища. Старик тихо подошел, замялся, взглянул на девушку по-собачьи: руки у нее бессильно повисли вдоль тела, рот приоткрылся, глаза потухли.
– Это их дом?
Гульшан не кивнула. Ясное дело – их.
«Есть люди, с которыми постоянно случается что-то плохое. Постоянно», – вспомнил он свои же собственные слова о дочери, сказанные еще вчера Гульшан.
«Ну уж нет, – скрипнул зубами Азим. – Хватит. Пора разорвать эту цепочку бесконечных несчастий».
Он громко засопел, соображая, как теперь быть. Выходит, еще один ребенок, которого похитили, – дочка тех самых Морозовых.
Гульшан подошла к пожарищу, коснулась обгоревшего столба, растерла между пальцами пепел и заговорила, так глухо, что Азиму пришлось напрячь слух:
– Когда я в последний раз их навещала, Альбина была беременна. У меня никак не получалось приехать из-за работы в больнице. Сколько прошло? Года три…
– Значит, это их девочка пропала?
– Да, но местные не называли фамилии, и я никак не ожидала…
Она распрямилась, бледная, с лицом растерянного ребенка. Азим никогда не видел ее такой. Он молча подошел, ласково, по-отцовски погладил по затылку, обнял и почувствовал, как она дрожит.
– Они тебе не чужие люди?
– Благодаря им, я не попала в приют. Не пустилась во все тяжкие. Я была непростым подростком. Мнение взрослых для меня ничего не значило. – Она отошла от Азима, судорожно вдохнула. – После смерти бабушки они единственные откликнулись, нашли слова, поддержали. Пусть недолго, но здесь был мой дом.
– Дом не может сгореть, – выпалил Азим. – Дом – это не вещи и не стены.
Она странно посмотрела на него.
– Дом – это люди. Их больше нет.
– Есть, – с мальчишеской горячностью воскликнул старик. – Я пожил на этом свете, знаю, о чем говорю. Они успели сделать из тебя человека. Научили любить. Иди и неси это. Не забудь. И дом всегда будет с тобой.
Гульшан закрыла глаза. Произнесла тихо, но твердо:
– Не забуду.
Горячая капля скользнула по щеке, застыла на подбородке и упала в пепел.
Они шли через поле, уходя все дальше от пожарища. По краям дороги стояли стеной подсолнухи, пестря осиным роем черно-желтых цветков. Поля скоро сменил дикий луг: плавное море покачивающихся кистей мятлика с лиловыми зарослями мышиного горошка в низинах. Трещали кузнечики, высоко то ли свистели, то ли звенели деревенские ласточки, сердито жужжал шмель. Пахло шалфеем, горькой полынью и медом. Они шли, рискуя заблудиться, потеряться среди летних трав, кипящих жизнью. Но Азим не торопил – маленький перерыв им сейчас необходим.
То, что забирает смерть, лечится только жизнью.
– Они всегда хотели детей, – рассказывала девушка. – Альбина долго пыталась забеременеть, но возраст был уже не тот. И вдруг билет на последний поезд: рождается девочка. Здоровый лепечущий малыш, которому можно посвятить и силы, и время. Это несправедливо, что они погибли сейчас, когда все наладилось.
Азим остановился, строго взглянул на нее, нахмурился:
– Значит, мы восстановим справедливость. Будем искать их девочку, и Зарину, и того пятилетнего мальчика, а возможно, и других детей, если те пропадут. Мы найдем их всех. Что же нам остается? Раз уж наступило такое гадкое время, когда не болезни, не война, а непонятно что уносит детей и разрушает семьи, значит, нужно дать этим тварям отпор! Слышишь, Гульшан? И мы дадим!
Он разволновался, задышал чаще. Потер занывшую грудь.
Гульшан провела узкими ладонями по лицу и сделалась прежней – уверенной, хладнокровной:
– Для начала вам нужно успокоиться и отдохнуть. Для вас волнения куда опаснее, чем для меня.
– Послушай, да это у меня с детства…
– Нет, Азим, – в голосе девушки зазвучала сталь. – Хватит. Не нужно испытывать судьбу. Вернемся в Приречье, проверим ваше сердце, а потом возобновим поиски.
Но вернуться в Приречье так и не удалось.
На обратной дороге им повстречалось несколько монахинь из группы матушки Серафимы. Их одежды запылились, они страдали от жары и усталости. Сестры возвращались в монастырь. Они рассказали, что обыскивали пустые дома, а потом в ивовой роще у реки услышали детский плач. Насколько хватило сил, исследовали рощу, но работу затрудняло то, что берег неровный, под ногами бурелом и торчащие корни. Матушка Серафима с двумя монахинями остались, чтобы, немного передохнув, обойти рощу еще раз. А те, кому стало дурно от духоты, возвращаются в монастырь.
Гульшан решила пойти к реке и присоединиться к поискам. Она хотела, чтобы Азим пошел назад вместе с сестрами, но тот заупрямился:
– Вы хоть понимаете, какое сейчас значение имеют лишние глаза и уши! Что, если дочка доктора
