– Да ты что, пап, – забормотала Дана. – Это же только для вас. При чужих людях я не смогу.
– А ты учись, у тебя еще целый месяц впереди. Завтра пришлю портного, пусть снимет мерку и шьет тебе платье.
– Пап, не надо, пожалуйста. – От страха Дана готова была расплакаться. – Я никуда не поеду.
– Глупости! Ты отлично выглядишь и прекрасно танцуешь.
Мне было так жалко девочку, что я решил вступиться.
– Михаил Олегович, ей там не с кем будет танцевать, настоящее аргентинское танго мало кто умеет…
– Глупости! – прервал он меня. – Я узнаю заранее. Если у Лановского на приеме не окажется партнера для Даны, ты поедешь с нами и будешь с ней танцевать.
Я собрался было ответить что-нибудь резкое, в том духе, что моей зарплатой поездки и танцы на приемах не оплачиваются, но вдруг перехватил полный ненависти взгляд Юли. И передумал.
– Конечно, Михаил Олегович. Со мной Дане будет спокойнее, все-таки мы сможем каждый день тренироваться, а знакомый партнер – это очень важно.
– Ну, вы продолжайте, занимайтесь, – царственно разрешил папаня и увел публику, оставив нас с Даной одних.
Дана стояла, понурившись и опустив плечи.
– Не бойся, – ласково сказал я. – Со мной не страшно. И потом, рано расстраиваться, это еще не скоро.
– Надо мной будут смеяться, – упрямо проговорила девочка.
– Никто не будет смеяться, даю тебе честное слово. Над чем смеяться-то? Выходит человек и делает то, чего никто из них не умеет. Причем делает хорошо, легко, уверенно, с блеском. Над чем тут смеяться?
– А вдруг у меня не получится? Вдруг я собьюсь и все испорчу? Получится, что я как дура…
– Так вот для того, чтобы ты не сбилась, мы и будем заниматься каждый день, пока не доведем все движения до полного автоматизма. За месяц знаешь как много можно успеть? Ого-го!
Короче, я ее уговорил.
* * *
А через несколько дней меня озадачила одна неожиданность. Причем неожиданность неприятная. Вес у Даны стал прибавляться. То есть сначала он перестал уменьшаться и стоял как вкопанный, потом стал на двести граммов больше, потом на полкило. Я схватил «талмуд» и начал внимательно просматривать все записи за восемь месяцев – именно столько мы занимались с Даной. Сопоставлял питание, питьевой режим, нагрузку – и ничего не понимал. Вес на протяжении этих месяцев стабильно снижался, а если прибавлялся, то исключительно за счет жидкости, если девочка съедала что-нибудь соленое, и уже на следующий день, после обильного питья, опускался до ожидаемой отметки. А теперь он не опускался, а, наоборот, прибавлялся, хотя готовила домработница Нина по-прежнему только то, что можно. Я ничего не понимал.
– Дана, ты все записываешь, что съедаешь? – строго спросил я, ловя ее ускользающий взгляд.
– А в чем дело?
– У тебя вес не снижается. Мы ничего не меняем ни в режиме тренировок, ни в питании, мы постепенно увеличиваем нагрузку, а вес прибавляется. Ты не беременна, случаем?
– Да вы что! – Она вытаращила на меня глаза.
– Тогда в чем дело? Ты пойми, Дана, я не собираюсь тебя наказывать или устраивать разнос, просто мы с тобой делаем общее дело, и я должен понимать, почему моя часть работы не получается. Либо я дурак, либо ты свою часть не выполняешь. Если ты все выполняешь как положено, значит, я где-то ошибаюсь, и тогда я буду искать эту свою ошибку и исправлять ее. Но я должен понимать точно, в чем причина, в тебе или во мне.
Она глубоко вздохнула и призналась. Она нарушает режим, она ест пирожки и пирожные.
– Зачем, Дана? – Ее признание повергло меня в отчаяние. Я-то был уверен, что тягу к сладенькому и вкусненькому мы благополучно преодолели. Может, за месяцы беспамятства я что-то проглядел, не заметил или, того хуже, забыл? – Ну зачем? Почему?
– Юля… Она меня жалеет, ей кажется, что я такая несчастная, раз мне ничего вкусного нельзя. Она мне приносит, угощает… И я… ем. Она так меня уговаривает…
Я вспомнил взгляд Юли. Сколько же злобы в нем было, сколько ненависти и зависти. Вот сучка, а? Небось сама хотела на прием поехать, надеялась, что ее опять возьмут, а тут папаня прямым текстом заявил, мол, никто тебя никуда не возьмет, поедет Дана. И она из кожи вон лезет, чтобы Дане помешать.
– А в дневник почему не записываешь? Тоже Юля уговаривает?
– Нет, ну… Она говорит, мы никому не скажем, а от одного пирожного ничего не сделается, зато сколько радости.
– Слушай, – я устало плюхнулся на стул и прикрыл глаза, – неужели тебе действительно столько радости доставляют эти пирожные? Неужели это и в самом деле так замечательно, что прожить без них никак нельзя?
– Да нет, вообще-то… Я уже отвыкла от них, мне их и не хочется.
– Тогда зачем ты их ешь?
– Ну… мне неудобно, Юля так старается, хочет сделать мне приятное, заботится обо мне. Она пирожные ко мне в комнату приносит, поздно вечером или ночью, чтобы никто не видел. Вот я и…
Все понятно. Добрая безотказная девочка. Заботится Юля о ней, как же. О себе она заботится, больше ни о ком.
После занятий я прочно занял позицию в столовой с твердым намерением дождаться Юлю. Хорошо, что она появилась через некоторое время, когда я уже порядком остыл и мог себя хоть как-то контролировать. Если бы она пришла минут на десять-пятнадцать раньше, наверное, я бы уже сидел за убийство или тяжкие увечья.
– Привет, – пропела она, усаживаясь рядом со мной и прижимаясь бедром к моему бедру. – Как успехи?
Я резко отодвинулся и встал.
– Значит, так, дорогая моя, – произнес я, глядя на нее в упор. – Если я еще раз узнаю, что ты мне мешаешь, если ты еще хоть раз попробуешь заставить Дану есть то, что ей нельзя, ничего хорошего тебя не ждет.
– Да? – Она сладко потянулась, выставив грудь. – А что меня ждет?
– Увидишь, – грозно пообещал я. – И уж в любом случае я поставлю в известность твоего дядю о том, как ты вредишь его дочери. Не думаю, что ему это понравится.
– А я ему скажу, что ты все врешь и Данка все врет. Просто вы мне мстите и наговариваете на меня. Понял?
– За что же я тебе мщу, интересно?
– А за то, что я на твои ухаживания не отвечаю. Ты меня с самого первого дня домогаешься, но у тебя ничего не получается, вот и мстишь мне. И попробуй докажи, что это не так.
– Ну ладно. – Я улыбнулся. – А Дана за что тебе мстит?
– Из зависти. Завидует, что я такая изящная и красивая. Ей такой никогда не стать.
– Это точно, – медленно проговорил я. – Ей такой не стать никогда. Знаешь почему? Потому что она к этому не стремится. Она станет такой, какой станет, и будет красивой своей собственной красотой. А такой, как ты, она быть не хочет вообще. Потому что ничего красивого в тебе нет. В тебе есть только злоба, зависть и глупость, поэтому ты уродина.
Юля выскочила из столовой как ошпаренная и помчалась по коридору в свою комнату, а я, не откладывая в долгий ящик, постучал в дверь папаниного кабинета.
– Можно, Михаил Олегович?
– Входи.
Папаня сидел, развалившись в кресле, и смотрел по телику футбол. Неужели для того, чтобы смотреть футбол, нужно заводить кабинет?
– Михаил Олегович, я пришел извиниться перед вами.
– Что случилось? – Он недовольно оторвал глаза от экрана.
– Я оскорбил вашу племянницу.
– Юльку-то? И что ты, интересно, ей сказал?
– Я сказал, что она завистлива, злобна и глупа. И еще сказал, что она уродина. Мне очень неловко.
– А чего? Правильно сказал. Она такая и есть. Даже еще хуже. Чем же она так тебя достала?
– Она соблазняет Дану пирожными и мешает ей соблюдать режим.
– Вот сучка!
Он повторил те же самые слова, которые сказал я сам некоторое время назад. Мне сразу стало легче, и я решил пойти до конца.
– Я предупредил ее, что поставлю вас в известность, и она пригрозила мне, что, если я вам пожалуюсь, она скажет, что это все ложь и я ей просто хочу отомстить за то, что она не отвечает на мои ухаживания.
– Сучка, – констатировал папаня во второй раз. – Иди, Павел, не морочься. Неужели ты думаешь, что я ей поверю? Я своей племяннице цену знаю. Тебе – тоже. Иди.
Перед уходом домой я заглянул к Дане, которая сидела над учебниками.
– Юля больше не будет приносить тебе пирожные.
– Откуда вы знаете?
– Я попросил ее. Объяснил, что тебе нельзя. Надеюсь, что она меня поняла.
– Но она не обиделась? – встревоженно спросила Дана. – Я бы не хотела ее обижать. Она ведь хочет как лучше, она просто меня очень жалеет…
– Не волнуйся, она все поняла и не обиделась.
Я говорил уверенно, но на самом деле сомневался. То есть совершенно очевидно, что Юля ничего не поняла, но я надеялся, что она хотя бы испугалась.
Через неделю мы согнали наеденные пирожными сотни граммов и стали двигаться дальше. Юля затихла, и я успокоился.
* * *
Между тем Дана делала заметные успехи в стрельбе и на тренировках без проблем выполняла женские нормативы для кандидата в мастера спорта по компакт-спортингу, поражая 76, а то и 78 мишеней из 100. Анатолий Викторович очень ее хвалил и говорил, что к зиме она уже сможет участвовать в соревнованиях и получить квалификацию. Я молчал, хотя и понимал, что это очень проблематично. Это на тренировках, когда рядом только Николаев да я, она стреляет спокойно и не думает ни о чем, кроме летящей мишени. На соревнованиях все не так. На соседних номерах стоят другие стрелки, вокруг толпятся операторы, тренеры и судьи, а также зрители. В такой обстановке она вообще ни в одну мишень не попадет, будет думать только о том, что вот она промазала и над ней будут смеяться.
