– Ладно, – коротко и непонятно ответила Дана.
– Так что? Будешь участвовать в соревнованиях?
– Буду.
Я подмигнул стоящему рядом Николаеву и налил себе горячего чая из большого термоса.
* * *
На соревнованиях Дана выступила из рук вон плохо, не выполнив нормативы даже третьего разряда. Но какое это имело значение? Важно, что она набралась храбрости пройти через это, а пройдя – поняла, что это не смертельно и вполне можно пережить. Кроме того, она узнала, как это бывает, как проходит, и на собственном опыте убедилась, что никто не комментирует неудачный выстрел язвительными замечаниями и никто не смеется над плохим стрелком.
Через месяц, перед самым Новым годом, Николаев повез ее на соревнования в другой клуб, где Дана получила свой заслуженный второй разряд. После этого дело пошло веселее. Мы с тренером запихивали ее на все соревнования, которые были доступны без выезда за пределы области, ставя перед собой только одну цель: укрепить нервную систему девочки, чтобы она перестала бояться и стесняться.
– Тебе не надо бороться за первое место, – твердили мы в один голос. – Вообще не имеет значения, какое место ты займешь. Считай, что это как у летчиков – налет часов. Твоя задача – привыкнуть к соревнованиям и показывать пусть низкий, но стабильный результат. Тебя ничто не должно выбивать из колеи.
Совершенно неожиданно в мае она стала второй среди девушек-юниоров и выбила себе вместе с пораженными мишенями первый разряд. К тому времени она весила уже пятьдесят восемь килограммов, и при росте в метр пятьдесят пять сантиметров это почти нормально. Конечно, если ориентироваться на придуманный кем-то когда-то показатель для женщин «рост минус сто десять», то оставалось еще тринадцать лишних килограммов, но, на мой взгляд, для семнадцатилетней девушки Дана с попкой, грудью и бедрами выглядела просто отлично.
В июне она сдавала выпускные экзамены, и в клуб мы ездить перестали – папаня запретил.
– До осени – никакой стрельбы, – отчеканил он. – Пусть получит аттестат, подготовится к вступительным экзаменам, сдаст их, а потом может делать что хочет.
Во мне забрезжила слабая надежда на отпуск. Без малого два года, как я пашу на эту семейку без выходных. Может, мне дадут все-таки вздохнуть? Я осторожно поинтересовался собственными перспективами, на что папаня вместо ответа велел позвать Дану.
– Ты еще собираешься худеть или уже достаточно? – спросил он.
– Еще двенадцать килограммов осталось.
– Помрешь от истощения, – проворчал Михаил Олегович. – Что от тебя останется-то? Ни кожи, ни рожи, ни бородавок. Может, остановишься?
– Нет. Смотри, – она захватила пальцами упругие складки на животе и бедрах, – вот это все лишнее, это надо убрать.
– Ну, как знаешь. Значит, придется еще поработать.
Мы сошлись на том, что заниматься с Даной до окончания вступительных экзаменов в институт я буду только один раз в день, по утрам. Естественно, на зарплате это не скажется. То есть вставать придется по-прежнему рано… Жаль. Никаких особых выгод получить не удалось.
Но лето я все равно провел отлично. У меня появилась очень славная девушка, Оля, она работала приемщицей в химчистке, куда я сдавал свои шмотки. Свободного времени у меня было навалом, каждый день в девять утра я освобождался, и если Оля не работала, мы ехали на пляж или за город, а то и просто катались на машине, гуляли, ходили в кино или заваливались ко мне домой, а если работала, я предавался сладостному безделью. К этому времени я уже купил себе комп и мог в полный рост наслаждаться любимыми играми в домашних условиях.
Но экзамены – и выпускные, и вступительные – закончились, Дана поступила в свой институт, и папаня снова изменил мне график. Теперь мы ездили в клуб по вторникам и четвергам во второй половине дня, после того, как Дана возвращалась из института, по воскресеньям – с утра, а в остальные дни занимались дома с шести до восьми вечера. За лето Дана, несмотря на ежедневные двухчасовые занятия, не сбросила ни грамма, и я подозревал, что она просто ела не то, что нужно, и нарушала режим. Но это, учитывая экстремальность ситуации и нервное напряжение, вполне объяснимо и простительно. Без сладкого голова плохо работает, это общеизвестный факт.
В конце сентября ожидалось большое семейное торжество – Владимиру Олеговичу исполнялось сорок лет. Трубите, фанфары! Дана всю плешь мне проела разговорами о том, что ей подарить любимому дяде. И вдруг за два дня до юбилея Владимир повредил ногу, причем как-то серьезно. Ему наложили лангету и велели лежать или сидеть, но ни в коем случае не ходить. Изначально предполагалось, что день рождения, выпавший аккурат на воскресенье, будет отмечаться в ресторане, но в пятницу к вечеру, после того как Володя оказался закованным в лангету от щиколотки до бедра, торжество отменили.
В воскресенье утром я повез Дану на тренировку по спортингу. Подарок она наконец купила и всю дорогу из клуба домой предвкушала, как вручит его дядюшке, и как он будет рад. Мы только-только пересекли Кольцевую, как зазвонил мой мобильник.
– Вы где?
Папаня. Голос какой-то странный. Чужой. Глухой.
– МКАД пересекли. Через полчаса будем дома.
– У нас несчастье. Володя умер. Ты там Дану подготовь как-нибудь.
Я сидел как пришибленный, не в силах пошевелиться. Дану подготовь… Меня бы кто подготовил. Как же так? Еще вчера вечером он был живой и почти совсем здоровый, от травмы ноги никто не умирает, а все остальное у него было в полном порядке.
Дана была в таком шоке, что даже не плакала.
Возле подъезда нас поджидала Лариса Анатольевна. Едва Дана вышла из машины, мать бросилась к ней, обняла и повела домой, даже не оглянувшись на меня. То есть дала понять, что мне тут делать нечего и в моем присутствии никто не нуждается. Оно и понятно. Кто я им? Наемный работник, домашний персонал. А к Владимиру Олеговичу так и вовсе никакого отношения не имею. Что же касается Даны, то без меня девочка не пропадет, в доме полно людей, одна она не останется.
Я был уверен, что в течение как минимум недели не понадоблюсь: какие могут быть спортивные занятия, когда в семье горе? И страшно удивился, когда на следующий день вечером мне позвонил участковый Дорошин.
– Надо бы пересечься, – коротко попросил он. – Если можно, прямо сейчас.
Мы встретились возле станции метро «Чистые Пруды» и уселись за один из расставленных вдоль бульвара столиков. Дорошин был в гражданском и взял пиво, я тоже себе позволил: из-за пробок на дорогах не рискнул садиться за руль и приехал на метро.
– Сегодня было вскрытие, – начал Дорошин, слизав с губ пену. – Беда пришла в кишлак Руденко, как это ни прискорбно. В организме Владимира Олеговича обнаружили лошадиную дозу сильнодействующего сердечного препарата.
– Он дозировку перепутал? – догадался я.
– Да нет, Паша, там таблеток столько, что не перепутаешь. Можно вместо одной выпить две, но не двадцать же. Следователь сегодня начал допрашивать всех членов семьи по очереди. Вчера они с самого утра потянулись к покойному поздравлять с днем рождения и дарить подарки. Все приходили, кроме племянницы, которую ты увез на тренировку. Приходили в разное время, кто в начале девятого, кто в девять, кто в десять. Причем, кроме членов семьи, никто больше в квартиру не заходил. Потом Владимиру Олеговичу стало плохо, жена вызвала «Скорую», его увезли, но, к сожалению, не довезли, он скончался по дороге в больницу. Однако врачи, пока еще пытались его откачать, что-то такое почуяли и звякнули в прокуратуру и нам. Следователь тут же сделал стойку, видать, настроение у него было хорошее, боевое, дело возбудил и помчался на квартиру к покойному с обыском. И что ты думаешь? В комнате чашка стоит, огромная такая, керамическая, в ней – остатки чая. В мусорном ведре – пустая конволюта от сердечного препарата. Эксперт эту конволюту – хвать! И тут же порошочком обработал. Ни одного следа. Ни единого. Все стерто. Вот и скажи мне, может человек регулярно доставать из конволюты таблетки и не оставить на ней ни одного следа? Не может. Да и зачем человеку, имеющему совершенно здоровое сердце, принимать эти таблетки? Бред же, согласись. Да еще двадцать штук. Кстати, таблетки принадлежат матери покойного, ей врач их уже много лет прописывает.
– Может, это не ее таблетки, а просто такие же? – предположил я, с трудом переваривая услышанное.
– Да нет, Паша, не такие же, а именно что ее. Из квартиры Владимира Олеговича следователь поскакал к его брату и задал вопрос в лоб: мол, откуда у покойного препарат. И матушка его сначала сразу сказала, что принимает такой же, а потом пошла к себе в комнату, чтобы принести свое лекарство и показать следаку. Возвращается и говорит: было три упаковки, а осталось только две, одна куда-то подевалась. Вот и считай. Стянул кто-то у бабушки таблетки и Владимиру Олеговичу в чай сыпанул. Чашку с остатками чая следователь с места происшествия изъял, эксперты быстренько посмотрели – все точно, таблетки там растворены. Это я все к тому тебе рассказываю, что завтра с утра тебя следователь вызовет, и если тебе есть что мне сказать, ты скажи лучше прямо сейчас. Время дорого. Я бы до завтра что-нибудь успел. Вот ведь гнилое дело! Вся семья под подозрением, все к покойному приходили, и каждый имел возможность его отравить. Хорошо хоть тебя и девочки не было, все-таки на два человека меньше. Ну и Музу Станиславовну вычеркиваем.
