– Х-ха! Перекосило. Ну, ты скажешь же, Элена! – Хариса довольно захихикала и потерла руки. – Так этой твари и надо бы. Ладно, ладно, попей вот шербету еще да иди – потом расскажешь, как там старая кобыла Айшаль. Все никак не подохнет, бабушка.
С поклоном выйдя, Елена вновь прошмыгнула на галерею, не обратив особого внимания на скользнувшую мимо темную тень. Горбатая Имрун, служанка… Недавно, кстати, купили… надо бы ее задобрить – лишние глаза да уши не помешают.
Немного пройдя, златовласка вновь вошла в дом и негромко постучала.
– Кто? – грубым хрипловатым голосом спросили за дверью.
– Я, госпожа Айшаль. Элена.
– А-а-а, ну заходи, коли пришла.
Войдя в богато обставленные покои – золоченые светильники, широкая софа под синим шелковым балдахином, роскошные ковры, подушки, столики – юная наложница поклонилась высокой осанистой женщине, чем-то похожей на цыганку: смуглоликой, с рыжеватыми, уложенными в изысканную прическу, волосами и пронзительным взглядом зеленых, сильно вытянутых к вискам глаз.
Айшаль, официальная старшая жена достопочтенного господина Хидаяс-бека, и по возрасту своему была намного старше других – не шестнадцать-двадцать лет, как Алияз или Хариса… да та же Елена – хорошо за тридцать. Но красива, ничего не скажешь, и даже не так уж толста, к тому же умна – уж не отнимешь, с этой женщиной приходилось ухо держать востро.
Подвинув к себе столик с чернильным прибором, Айшаль выслушала принесенные наложницей новости-сплетни, кое-что записала и с неприятной усмешкой спросила:
– Все у тебя?
– Да, госпожа моя. – Рабыня низко поклонилась.
– Вот, получи. – Старшая жена Хидаяс-бека швырнула Елене медную монетку. – Будут новости поважней – получишь больше. Ну, ты меня знаешь.
Еще бы…
– Можешь идти. Ты сейчас куда?
– На базар.
– Вот-вот! Все тамошние сплетни послушай. Про всех соседей выспроси… – Женщина скривила тонкие губы в улыбке. – Мне, знаешь ли, далеко не все скажут, а вот вам, рабыням… Ну что встала? Пошла.
– Ухожу, моя госпожа.
Елена вышла, направившись на этот раз уже во двор, широкий, с яблоневым садом, большим благоухающим цветником и беседками вокруг круглого, выложенного изразцами пруда с плавающими в нем золотистыми китайскими рыбками. Хидаяс-бек отвечал за городские фонтаны, бани и канализацию – и как же у него не будет пруда? Был. И не один даже.
Едва легкие шаги юной наложницы затихли за углом галереи, перед покоями старшей супруги, госпожи Айшаль, вновь возникла тень. Горбатая служанка, темнокожая Имрун крысой поскреблась в дверь.
– Кто?
– Госпожа, ты наказала зайти.
– Имрун? Заходи. Ну? Что скажешь?
– Она заходила и к госпоже Алияз, и к госпоже Харисе, – бухнувшись на колени, доложила служанка. – Подзуживала одну против другой.
– Что про меня говорила?
Имрун замялась:
– Да ничего хорошего, моя госпожа.
– Так я и знала. – Госпожа Айшаль поправила на плече невесомое персидское покрывало и злобно скривилась. – Ну, Элена, ну, хитрунья. Самая умная, думаешь? Решила всех стравить? Ладно, посмотрим, как твой ум тебе же боком выйдет!
Елена, конечно, все понимала прекрасно – умна была не хуже Айшаль, – только вот как-то упустила из виду недавно купленную служанку, еще не поговорила с ней по душам, не задобрила – не успела просто, всего ведь не успеть. Прокололась, хотя, в общем-то, златовласая наложница была очень даже собранной девушкой, не какой-нибудь там дурехой, и все свои действия, все свои дни планировала весьма тщательно. Со многими общалась и много чего знала – а иначе б и не выжила в Орде! Беременность свою тоже планировала, точнее – в данный момент вовсе не планировала, прекрасно понимая, что рожать в положении наложницы – даже и сына – дело не особо-то выгодное. Ну, родит господину сына. И что? Из этого вовсе не следует, что положение ее тут же повысится, а вот проблем прибавится: во-первых – ребенок, а во вторых… жены-то наконец сочтут ее за соперницу и тогда, объединившись против нежданной выскочки, просто съедят. Умела кое-что Елена, недаром бабка ее слыла ведуньей, хорошо хоть была знатного рода – не казнили, не сожгли, попробовали бы! А вот, гад проклятый, Нифонт, дядюшка названый, Дмитрию Васильевичу, заозерскому князю, дальний родич, хитрым оказался… Гад!
О, несмотря на молодость, Елена все знала отлично, за несколько лет в Орде – и в Сарае, и здесь, в Бельджамене – много чему научилась, много чего услыхала, запомнила, ориентировалась хорошо – кабы сильно захотела, так могла бы и убежать, только ведь тоже: поймают – кожу с живой сдерут, а ее собакам на растерзание бросят – бывали случаи, сама как-то раз видала, потом неделю трясло всю. Впрочем, и не в этом главное, а в другом – кому она там, на воле, в родной стороне, нужна-то? Знатная женщина в плену – уже не знатная женщина, плен, тем более ордынский, хотя, вообще – любой, это полный провал, позор и унижение, короче – жизненный крах без всякой надежды на хоть какой-то приемлемый выход. Как поступают с пленницами – все прекрасно знали, так же вот поступили (и поступали) с Еленой, чистоту крови уже никто не гарантирует – топтали-то все, кому не лень! – даже если удастся сбежать, это пострижение в монахини без вариантов. А ведь еще молода, еще хотелось бы многого! И замуж выйти. И престол для деток будущих у поганого Нифонта отбить, точнее – вернуть назад по праву… По праву? Кто сказал, что у ордынской наложницы есть хоть какие-то права? Даже если освободят, выкупят – разрешения на брак никто из родичей, даже Дмитрий Васильевич, заозерский князь, бывшей пленнице – позорнице, подстилке татарской! – никто давать не будет, всем на ее судьбу глубоко плевать. Сиди в монастыре и не высовывайся, грехи свои отмаливай, может, за всю жизнь и отмолишь. Так. Такое вот будущее, такая судьба. За одним исключением – если бы вдруг… если б вдруг взял ее замуж… хотя бы какой-нибудь татарский князь, а князей в Орде много – только вот женой объявить никто не поспешит, наложница – это да, но не жена… Опозоренная пленница, кому она нужна-то? Мечты, мечты… И все же, может, кто-то и встретится, всегда на лучшее надеяться надо и это лучшее приближать! А пока – улучшать, елико возможно, настоящее – положение свое повысить, толстых коровищ – Хидаясовых жен – стравить. Разделяй и властвуй – про это Елена в детстве еще в книжках латынских читала.
– Эхма! Держи, Кызымушка, ударец!
Предупредив, Егор коротко бухнул надсмотрщика в челюсть. Ударил нарочито медленно – просто показывал, как бить, и соперник успел подставить специально сделанную по чертежам Вожникова боксерскую «лапу».
– Молодец, Кызым. Вовремя среагировал! А удар этот – снизу – апперкот называется. Только порезче надобно бить.
Детинушка довольно хмыкнул:
– Чтой-то я тебя никак не достану.
– А этого я тебе не позволю! – утерев со лба пот, расхохотался Вожников. – Я нынче – средний вес, а ты – супертяжелый. Мы с тобой небоксерская пара, даже спарринг – с осторожностью, ты ж, ежели попадешь – меня и унесет, словно муху.
– Да уж, – ухмыльнулся Кызым. – Ну что – грушу пооколачиваем?
– Давай.
В дальнем углу двора свисал привязанный к толстому суку платана мешок из набитой кошмой рогожки – «груша», на ней оба бойца и отрабатывали удары. Вокруг – во дворе и в саду – занимались своими делами невольники, пробегали наложницы, служанки, все косили глазом – любопытно было, да хозяин строго-настрого – под угрозой нешуточных плетей – предупредил, чтоб на кулачные тренировки, работе в ущерб, не пялились, толпу любопытную не собирали.
Да куда толпу-то? Слава Богу, что все еще обернулось так – Хидаяс-бек азартнейшим мужичком оказался и кулачные бои любил, захаживал, два городских фонтана проиграл и водопровод, да списал проигрыш потихоньку: фонтаны те и водопровод – вовсе не дешевые керамические трубы – нынче в саду Сапара-мурзы, темника, находились, а не в одном из городских кварталов. Да не обеднеет славный город Бельджамен, Бельджамен-базар, Бельджамен-Дубравник. Здесь от Итиля-Волги до Дона – всего-то меньше шести десятка верст – волок торговый! Волокут купеческие барки с товарами, а уж здесь, в Бельджамене – перевалочный пункт: по Итилю-то можно и в оба Сарая, и в тот же Булгар, Джукетау, на Русь… или, наоборот – в Хорезм, в Китай после. Окромя речного, через Бельджамен еще и сухопутный – из Полночных стран – путь проходил. Вот и богател славный ордынский город, хоть и сжег его лет пятнадцать назад грозный Хромец Тамерлан-Тимур (он тогда почти всю Орду пожег, пограбил!), а все ж отстроился заново город – еще бы! Больно уж место удобное, денежное. Да и красивое – этого не отнять. Широкая синь Итиль-реки, заливные луга, березовые и тополиные рощи, дубравы, и сам город на загляденье – красивый, как глазированный пряник! Голубые купола мечетей, острошпильный костел, сияющий золотыми крестами православный храм – в Орде всех богов привечали, только иудеев не жаловали, потому как считали: еврей – это заем, а заем – это процент, маржа, деньги делают деньги – а это любому обществу смерть, так и в Коране предупреждалось.
