Ирина подняла голову – лицо ее было в слезах. Она перехватила Нинин взгляд.
– А, – прошипела она, – что, нравится? Он нравится, да?
– Кто? – спросила застигнутая врасплох Нина.
– Он. – Ирина схватила диванную подушку. – Сволочь, вампир!
– Ира, успокойтесь.
– Да я спокойна, ты что – не видишь? Я совершенно спокойна. А он… Вот, на тебе! – Она с силой запустила подушкой в портрет на стене. – Ненавижу его! С детства ненавижу! Это он, он во всем виноват! Федьку из-за него убили. И нас всех скоро прикончат. Прибьют, как навозных мух!!
Подушка ударила генерала по лицу, но не причинила портрету никакого урона. Тяжелая резная сталинская рама даже не покосилась.
– Сестра, послушай меня.
На пороге стояла Зоя. Она пересекла гостиную и присела на диван рядом с Ириной.
– Отстань ты от меня, Зойка. Тоже еще – утешительница нашлась. – Ирина тряхнула волосами. – Ты бы в морге давно уже на столе валялась, если бы не… если бы тот подонок тогда не промазал.
– Знаешь, что я тебе скажу, сестренка? – Зоя обняла ее за плечи. – Или жить, или бояться – одно из двух. Понимаешь? Третьего нам, видно, сейчас не дано. Так вот я выбираю первое.
– Это после всего, что с тобой было?
– Да. Бояться я уже устала. Тряслась от страха два дня, но это уже слишком. Еще одни такие сутки, и меня в Соловьевку можно будет отправлять, как Павлика нашего.
– А что, разве Павел Андреевич лечился в Соловьевской больнице? – спросила Нина.
– Лечился. Только не надо нас спрашивать, от чего, ладно, доктор? – Зоя вздохнула. – А я в психушку не хочу. Нет, девочки. Я… я танцевать хочу, я танцевать хочу, – спела она из «Моей прекрасной леди», закружилась, закружилась и замерла, закрыв лицо руками.
– Неужели в школу танцев свою поедешь? – спросила Ирина удивленно.
Зоя кивнула. Отняла от лица руки. Гибко нагнулась, подняла валявшуюся на полу подушку.
– Зойка, а что, если мне тоже попробовать? – спросила Ирина. – Я помню, когда вы с Дуней начали танцами заниматься, вы так изменились обе. Были такие счастливые обе. С Дуньки потом все это слетело. С нее быстро все слетало, не задерживалось. А ты… Тебе это правда помогает?
– Отчасти.
– Танго?
Зоя улыбнулась – вопрос был детски-наивный.
– Тогда я тоже в эту вашу школу танцев запишусь. – Ирина тряхнула волосами. Перемена в ее настроении была мгновенна и весьма непоследовательна. – А что? Всего и делов-то, деньги твоему Анхелю заплатить.
– Дело не в деньгах.
– Думаешь, у меня не получится? Помнишь, ты однажды сказала, что я пластичная.
– Танго такой танец, Ира. Одной пластики мало. И техники тоже мало. Даже страсти. Страсть может украсить, а может и все испортить. Нужен расчет, понимаешь? Трезвый, холодный расчет здесь и здесь. – Зоя ткнула сестру пальцем, как указкой, в лоб и в сердце.
– Мне щекотно, Зойка, перестань!
– Ну, вот слезы и высохли, – усмехнулась Зоя. – Быстро у тебя это. А он, Ира, – она кивнула на портрет на стене, – ни в чем таком перед нами не виноват, запомни.
– Ну да, как в «Бумере», не мы такие, блин, жизнь такая, – фыркнула Ирина.
– Какие были у него грехи, – Зоя говорила о своем деде снисходительно, как о ровеснике, – он их искупил. Думаешь, тогда, в пятьдесят четвертом, ему под колесами метро за нас за всех умирать легко было?
От этой фразы, брошенной через плечо на пороге, у Нины остался странный осадок. Из окна детской она наблюдала за тем, как машина Зои – маленький храбрый синий «Пежо» один, без охраны выезжал за ворота дачи. Сердце Нины сжимала тревога.
* * *
Тревожно и муторно было на сердце и у Ираклия Абаканова. В тот самый момент, когда Никита Колосов справлялся в ординаторской кардиологического отделения о самочувствии Варвары Петровны, Ираклий как раз садился в свою машину, хмурый, высосанный бурной бессонной ночью до дна.
Ночь он провел с проституткой, снятой на «Белорусской» возле «Комеди-Холл». Девка была уже в летах, потасканная, однако шустрая и отвязная до предела. Ираклию она сразу заявила: «Ты мне глянешься, много я с тебя не возьму». Ему было плевать на ее комплименты. И хотеть он ее особо не хотел – такую рыжую, сырую, наглую, обабившуюся, прокисшую от пива и джина. Но ему надо было где-то ночевать. А в свою квартиру на Багратионовской он в эту ночь по целому ряду причин возвращаться не хотел. С некоторых пор в квартире этой ему стало неуютно и беспокойно. В «Комеди» обещали посетителям «бурное шоу на базе виртуозной ненормативной лексики и нахального стриптиза». Ираклий хотел развеяться, но очень скоро устал от всего этого шумного бардака. Девка прониклась участием и повезла его, пьяного, на свою хату – куда-то в Люблино. И там, в Люблине, в чужой заплеванной квартире, в несвежей койке он и очнулся.
Оделся молча, швырнул на столик скомканные купюры. Во рту было кисло, погано. Сев в машину – благо не угнали в этой дыре, – пошарил в бардачке, ища сигареты, но их не было. Эх, сейчас бы поехать в «Джус-Джокер», попытать счастье – первое, дневное, незатраханное, незасаленное – на рулетке или в карты… А потом в сауну или в турецкие бани. А вечером снова в «Джус». К папе Валету под крыло…
Он ехал, высматривая киоск по продаже сигарет. Но, как на грех, все они были закрыты. А кругом уже были все знакомые в доску места: Автозаводская, салон авто, контролируемый людьми Валета, забегаловки, залы игровых автоматов, бар «Сирота казанская», а там промзона, набережная, кривые заводские переулки и до боли знакомый, милый сердцу Погрузочный тупик, с которым столько всего связано! Ираклий остановил машину у продуктовой лавчонки – вот здесь сейчас он купит сигарет. Подумает о том о сем. Соберется с духом и позвонит Валету – Семену Ивановичу Кондакову. И не надо, не надо дергаться, психовать, все скоро уладится само собой…
В лавчонке под потолком работал телевизор. Продавщица отсчитывала сдачу за сигареты, а Ираклий смотрел «Новости». Как и тогда в «Джус-Джокере», по телевизору шел репортаж о птичьем гриппе – люди в костюмах химзащиты собирали дохлых, зараженных вирусом птиц, швыряли их в закрытые брезентом фуры. Некоторые птицы – утки, куры, гуси – еще дышали, еще трепыхались, их убивали ударами палок. Палками били по голубям, воробьям, расплющивая их в лепешку, в загонах травили домашнюю птицу хлором, собирали в полиэтиленовые мешки. Жгли в кострах птичьи трупы, еще живых, кудахтавших, но уже приговоренных кур закапывали в огромные рвы.
– Что творят! – тихо сказала продавщица. – Ну, народ, ну люди-человеки… Это над живыми существами так измываться. Да им ведь никого не жалко! Только себя. Доведись вот так, не дай бог, эпидемия, друг друга ведь со страха истребят под корень, не пощадят.
«А не надо никого щадить, – подумал Ираклий, покидая магазин, – жалкая это вещь – пощада. Дед наш Ираклий это хорошо понимал…»
Он подошел к машине, а возле нее его уже ждали трое. Ждавших он сразу узнал – сколько раз встречал у Папы Валета в «Джус-Джокере» за игорным столом.
– Привет, пацаны, – поздоровался он.
– Валет приказал спросить: долго будешь финты такие выкидывать, Бетон? – тихо спросил один.
– Какие финты?
– В должниках долго будешь бегать?
– Мы же с Вальтом… с Семеном Иванычем все уладили. Я же сказал – на днях заплачу. Максимум через пару недель деньги будут.
– Валет такого уговора не помнит. Если через час не привезешь бабло, он, велел передать, врубает тебе почасовой счетчик.
– Да вы что?! Что случилось-то? Объясните. Столько ждал, и вдруг – нате вам – счетчик!
– На «Джус» налоговики наехали по-крупному. Вчера проверка была, лицензию могут отобрать. Папа Сеня решил по сусекам тряхнуть, – миролюбиво объяснил второй. – Слушай, Бетон… ты это, не ори, можем договориться. Папа Сеня тебя про тачку велел спросить. Про «Мерседес».
– Я же сказал ему в прошлый раз – это машина моего покойного отца, она в гараже, она мне не принадлежит. Потом, когда-нибудь, возможно, да, но не сейчас.
– Ты ведь адрес гаража знаешь, и номер бокса, и код. Валет сказал – или бабло, или эта тачка как залог.
– Да не могу я «Мерседес» ему отдать! На меня и так уже дома все наши волками глядят. – Ираклий глянул на посланцев. У них были скучные лица. – Все равно у меня ключей нет.
– Ключи нам не нужны, мы и так заберем. Говори адрес, номер и код. Или предпочтешь почасовуху?
Ираклий выругался, его душило бешенство. Но делать было нечего. Через пять минут все было кончено – они уехали вполне удовлетворенные. «В гараж погнали, твари», – подумал он и вспомнил, как не далее, как третьего дня, Константин в его присутствии упоминал про «Мерседес» отца. У него был свой «Мерседес» – желтый, спортивный, а это была машина класса люкс, новая, которой отец, бедняга, купив, так и не успел особо порадоваться – смерть помешала. Как и все фамильное абакановское имущество, «Мерседес» ждал в своем боксе раздела наследства и аукциона. «Пусть пока забирают на… – подумал Ираклий. – Что уж теперь… теперь уж все равно. Недолго осталось ждать».
