Независимая пара, что и говорить! Грошев потер руками лицо.
— Странно, что вы даже отцу ничего не сказали о своем замужестве.
— Странность объясняется просто. Я не могу оставить отца, а муж не может оставить мать. Чтобы не волновать стариков, решили подождать с сообщением до получения квартиры. Дается это нелегко, но...
— Ну что ж, продолжим нашу не очень приятную беседу. Вы сообщили, что в предложенном вами списке есть те, которые вам нравились. А вот такие, которые бы вам не нравились, среди них есть?
— Всестороннее, так сказать, исследование? Были и такие.
— Назовите.
— Вот, например, номер шесть, Федор Лепунов, второй пилот; дядька хороший, но откровенный бабник. И любит выпить.
— Понятно.
— Номер шестнадцатый — Алексей Рачко. Юноша во всех отношениях положительный, и почему он мне не нравился — сама не знаю. Интересен, прекрасный спортсмен, остроумен, специалист своего дела — он радист, — но лысеет с темечка и ужасно благоразумен и расчетлив. Пытался волочиться за мной, но вызывал... я бы сказала, стихийную антипатию. Будучи юношей современным, сразу понял это и, когда приходил с экипажем выпить или потрепаться, вел себя скромно и... нудно.
— А скажите, почему именно у вас собирались все эти товарищи? — Грошев похлопал ладонью по списку.
— Закончим с одним. Номера двадцать шестой и двадцать седьмой — отцовские друзья. Нудные сваты, из тех, которые обязательно говорят: «А вот мы... А вот в наше время...» Таким образом, не нравились четверо. Все остальные — отличные ребята. Одно слово — летчики. Теперь второй вопрос. У нас собирались потому, что у отца всегда есть та самая закуска, которая больше всего ценится современными цивилизованными людьми. А именно: грибки, моченая брусника, огурцы, соленые помидоры, капуста, которую он умеет готовить по-гурийски, и прочие дары леса и огорода. Я не знаю, смею ли я спрашивать, но, возможно, вы заметили, что на любых домашних праздниках и просто выпивках потребляют только эту закуску. А сыр, колбаса и прочие признаки возрастающей зажиточности почему-то остаются на тарелках.
Грошев улыбнулся.
— Вы согласны? Так вот, кроме того, конечно, я этакая почти купринская Олеся во глубине родных лесов. Рыжая, языкастая и выпить не дура. Нет, честное слово, я люблю немного выпить. Тогда становлюсь слегка сумасшедшей. А все наши посетители — люди сильных профессий. Мне нравилось это. Но когда я влюбилась в совершенно негероическую личность, я их попросту отшила. Вас удовлетворяет мой ответ?
Николай разложил на столе фотографии и попросил:
— Вы не скажете, среди этих людей вы никого не знаете?
Зорина брала фотографии по одной, добросовестно их изучала и молча откладывала в сторону. Пересмотрела все и покачала головой:
— Нет. Ни одного знакомого.
И вдруг взяла портрет Ряднова, посмотрела на него издалека, отставив руку, и восхищенно протянула:
— Вот этот хорош.
Грошев подался вперед.
— Очень интересный мужчина. — И, положив портрет на стол, добавила: — Впрочем, я это говорю потому, что он похож на моего Сергея — такой же сумрачный и, вероятно, с таким же прямолинейным и потому нелегким характером. Тоже, наверное, жена души не чает.
— Скажите, а вам не знакома такая фамилия — Ряднов? Андрей Яковлевич Ряднов?
— Нет, — ответила она и, повторив «Ряднов», решительно подтвердила: — Нет, не знакома. Первый раз слышу.
— Может быть, вы слыхали это имя от отца или от его товарищей?
— Тогда бы я сказала, что оно мне знакомо.
Можно было идти окольными путями, наводящими вопросами пытаться поймать, «расколоть» Зорину, но он прекрасно понимал, что это бесполезно: Зорина слишком современная женщина, прямая, умная и честная.
Может быть, стоит говорить напрямую? И он решился: рассказал о вчерашнем посещении отца, о находках и своих подозрениях.
Зорина задумалась, потом решительно заявила:
— Прежде всего, извините. Не думала, что все так серьезно. И то, что я вам сейчас скажу, вероятно, страшно. Может быть, даже несправедливо, особенно если учесть, что так или иначе, а на нас с отцом тоже падает подозрение. Нет, нет, не перебивайте. Я убеждена, что почти все, — она потянулась к списку и постучала по бумаге ладонью, — могли проникнуть в наш дом и в наше отсутствие, тем более что нас с папой днем, как правило, не бывает.
— Почему?
— Видите ли... когда-то мы носили ключи с собой, и... либо я, либо отец их теряли. Мы стали оставлять ключи в условленном месте. Естественно, что наши гости, приходя с отцом или дожидаясь нас, очень скоро узнали, где мы храним ключи. И поэтому мы несколько раз заставали у нас на квартире веселые компании.
— Кого именно?
— Разные... Дело не в этом. Дело в том, что когда вы рассказали о странных следах в посадках, я сразу подумала об Алексее Рачко. Да. Не удивляйтесь. Как-то летом они сидели всем экипажем у нас. Прошел дождь, и обочины у шоссе превратились в реки. Рачко взял лыжные палки, оставленные Свиридовым, снял ремни и вдел одну палку в другую. Получился шест. Знаете, как прыгают с шестом через перекладину? Вот так прыгал и он. А ваш преступник взял у нас именно эти, а не другие лыжи. Именно эти. А ведь там стояли и другие, с бамбуковыми палками. Поинтересуйтесь.
Очевидно, нужно было допрашивать еще и еще, выяснять малейшие детали и подробности, но Николай уже не мог сделать этого — рушилась вся тщательно, по кусочкам собранная им легенда, и вдруг неотвратимо возникла новая, еще более вероятная, еще более точная.
— Я думаю так еще и потому, что Алексей — прекрасный физкультурник. Легкий, ловкий. Если бы он был хоть немного больше росточком, может быть, он стал чемпионом. Его называли «карманным радистом».
Грошева осенило: вспомнились поездка на аэродром со Свиридовым, озабоченное лицо Анны Ивановны, шедшей рядом со старушкой, и подбежавший к машине щеголеватый невысоконький летчик в унтах. «Дружные ребята», — подумал тогда Грошев.
Теперь он думал о другом: подошвы на унтах войлочные, как на подшитых валенках. И каблучки такие же. Значит, и следы в снегу не Ряднова, а Рачко... Впрочем... Впрочем, не спеши, Николай. Догадка еще не факт. Только факты могут изобличить Рачко.
— Скажите, он летал на южной трассе?
— Да, кажется. Впрочем, точно — на южной. А перед этим — на восточной.
Нервное возбуждение еще сильней охватывало Николая. Хотелось двигаться, куда-то бежать, что-то делать. Немедленно делать. И он попросил Зорину:
— Очень прошу: о нашей беседе пока что никому ни слова. Ну... кроме мужа. Он и так догадывается. И если я позвоню вам, пожалуйста, не откладывайте встречу. Все может быть важным. Хорошо?
— Хорошо...
— До свидания...
Он быстро оделся и, оставив задумчивую и немного растерянную Зорину, помчался к Ивонину.
16
Петра Ивановича на месте не оказалось. На столе лежала записка: «Срочно обратись в канцелярию». В канцелярии Николаю передали документы, нужные для посещения тюрьмы, где теперь находился Ряднов, и еще одну торопливую записку.
Петр Иванович просил немедленно выяснить у Ряднова все странности его поведения. Немедленно, это слово было подчеркнуто.
Поездка в тюрьму не входила в планы Грошева: ведь Ивонин не мог знать, что Николай, кажется, нашел настоящего убийцу. И он помчался к начальству. Его выслушали спокойно и, как всегда, благосклонно, но ивонинского решения не отменили.
— Он старший. У него свои замыслы. Значит, все решения нужно с ним согласовывать. Кстати, машина вас ждет. Ивонин просил задержать специально для вас. Следовательно, этой беседе он придает особое значение.
Они ехали по скользкой дороге, прыгали на снежных ухабах, и Николай никак не мог сосредоточиться на Ряднове. Теперь он все время думал о Рачко. Каков гад! Какая хитрость и изворотливость! Змея бодрствует. Змея меж нами. Это очень опасно. Змею нужно найти и обезвредить, иначе люди не будут спокойны.
Теперь он не думал, сдавать или не сдавать экзамены и приготовил ли он свою дипломную работу или нет. Главное заключалось в том, что змея в доме.
По тому, что задачи определились, он постепенно успокаивался и неожиданно подумал: а вдруг и это только намек, только догадка, очередная легенда, версия? Ведь сколько их было! Зачем, почему Рачко нужно было убивать Андреева? Что за спешка? Может быть, действительно нужно до конца разобраться с Андреем Яковлевичем? Разобраться и для свершения правосудия, и для себя лично, чтобы освободить мозг, чувства — все-все для активной работы по другой версии?
Еще не зная, так ли он думает или нет, он почувствовал, что, видимо, в этом смысл ивонинского решения.
Он заставил себя думать о Ряднове. Интересно, что Ивонин потребовал выяснить странности его поведения, а отнюдь не побеседовать о том, что Ряднов хотел рассказать своему следователю. Почему?
