Устало вздохнув, я отвел взгляд от завораживающих своей глубиной и чистотой глаз той, которую мне хотелось сделать своей. И только своей. А ведь это желание проснулась не только что, просто осознал я его не столь давно. Уже в течение многих дней я думаю, как подступиться к этой воительнице, не испугав ее и не оттолкнув от себя. Такого со мной еще никогда не было. Ведь любая женщина, которую я когда-либо хотел, была счастлива, по первому же моему требованию, одарить меня своими ласками. Любая, но не эта. Последнее заводило особенно сильно. Вот только в данный момент я ни на что не был способен. Мало того, от мысли, что все то время, что я был без сознания, Ника за мной ухаживала, как за беспомощным младенцем, становилось неуютно. Я-то хочу, чтобы она почувствовала, что именно рядом со мной можно не бояться за свою жизнь. Чтобы сама захотела принять меня, как своего мужчину и господина. Чтобы рядом со мной она захотела забыть свое боевое прошлое и стать нежной и любящей женщиной и, возможно даже, матерью наших детей. А вместо этого, ей приходится сражаться и не только чтобы защититься самой, но и спасти меня и моих людей.
Мне очень не хотелось расстраивать девушку, но ее рассуждения о судьбе пленных, опять же, показывали, насколько она далека от понимания устройства нашего мира. Из-за чего в ее действиях присутствовало множество ошибок, как в прошлом, так и в настоящем (как, например, с решением спасти и выхаживать раненного зикалурца), о том к чему это могло привести в будущем, думать не хотелось. Все это, в свою очередь, делало ее беззащитной, чем мог воспользоваться любой проныра вроде того же жреца. И именно это убеждало меня в необходимости оградить Нику от ненужных ей людей и встреч. Жаль, это не могу сделать сейчас. Вот и будет мне стимул для того, чтобы быстрее выздороветь. Правда, я и без всяких стимулов не собирался разлеживаться, особенно когда страна на пороге войны. Последнее было еще одной из причин, почему я не мог оставить в живых пленных. Это я и попытался донести до Ники.
— А ты бы приняла на службу того, кто еще не столь давно сражался под знаменем твоих врагов и к тебе на службу пришел не по своей воле и своим убеждениям, а только для того, чтобы спасти свою шкуру? Повернешься ли ты к нему спиной в ответственный момент и будешь ли чувствовать при этом себя в безопасности? Доверишь ли ему свою жизнь? Возьмешь ли в напарники? А ведь он уже давал клятву другому господину. Как оно будет держать около себя того, кто может придать тебя, если ему опять что-то будет угрожать? При этом не забывай, его семья, находится по ту сторону границы, и ее могут использовать, чтобы влиять на этого воина, даже если первоначально он ничего плохого не задумывал. Готова ли ты рискнуть жизнями тех, кто доверился тебе и за кого ты отвечаешь, чтобы спасти воинов, пришедших на твою землю, с единственным желанием, присвоить ее себе? При этом, надеюсь, ты помнишь, что пришли они к нам без объявления войны, захватывая крепости, под предводительством жрецов, обманом, а не в честном бою. А еще не забудь, кому именно они служат и что будет с нашими женщинами, когда они попадут к ним в руки. Готова ли ты рискнуть жизнью и свободой Дархи и ее, еще не рожденного ребенка, только ради того, чтобы спасти, троих тебе неизвестных мужчин, которые, в конечном счете, это не оценят, мало того, они могут оказаться причиной смерти твоей подруги?
Мне не хотелось огорчать этого упрямого, но при этом такого свободолюбивого человечка. Но и позволить ей жить своими старыми идеалами, суждениями и моральными принципами, тоже не мог. Она же видит в людях только хорошее, при этом не понимает самых простейших истин. Например таких, что ради наживы, власти и денег, люди пойдут на любую подлость. В том числе и на убийство. Особенно, если от этого зависит их собственная жизнь и свобода. Что большинству, безразлично чужое горе, а страдание соседа, кроме раздражения и призрения, ничего не вызывают.
Я уже понял, что их общество было более человеколюбивым и гуманным, чем наше. Возглавляемое женщинами и под управлением женщин, оно не знает воин, жестокостей и насилия. Точнее, не знало, пока не появились ксены и не начали убивать их. Но ксены, или как у нас их называют Мэндэ, не люди, к ним у жителей земли нет, ни любви, ни жалости, ни каких-либо других положительных чувств. И тем более, в отличие от нас, они этим тварям не поклоняются и не боготворят их. Здесь же, Нике, с ее жалостью и желанием всех спасти, не выжить. Во всяком случае, одной. Но одной ей уже не быть. И все потому, что я никогда не отпущу ее. Просто не смогу. Это же все равно, что обречь ее на неминуемую и, скорее всего, мучительную смерть. Все равно что бросить несмышленого ребенка в бурлящую от порогов реку. Самостоятельно выплыть и спастись у него нет ни единого шанса. Как и у Ники победить в схватке с целым миром.
Уже после первого же заданного мной вопроса, непримиримые огоньки в глазах девушки потухли, но я не стал останавливаться, даже понимая, что заставляя принять нашу реальность, ломаю ее жизненные принципы, взгляды и убеждения. Несмотря на все свое нежелание принимать мое решение, как единственно верное, девушка уже понимала, что другого выхода у нас нет. Но и так просто отступать она не собиралась.
Аккуратно положив мою голову на подушку, Ника отсела в сторону, невидящим взглядом уставившись на тканевую стенку шатра. Я видел, как ей тяжело дается решение. А еще видел, крепко сжатые кулаки и понял, умом она сделала правильный выбор, а вот сердцем — не может. И все из-за женской мягкости и жалости. Но, опять же, последнее меня очень даже порадовало. Так как отдай она, с легким сердцем, приказ о казни пленных и тогда уже я бы засомневался в возможности нашего с ней будущего. Мне нужна рядом нежная и любящая женщина, а не жесткий воин в мундум-нерьятхум* (самый древний вид из известных сари, полностью закрывающий грудь, талию, живот и нижнюю часть тела до щиколоток, при этом плечи женщин остаются открытыми).
От моих невеселых мыслей меня отвлек грустный голос.
— С одной стороны, я понимаю причину, побудившую тебя отдать приказ о казни, а с другой — понять и принять — это разные вещи. Я воспитана иначе. Все детство меня учили, что нет ничего важнее человеческой жизни. Для меня она священна так же, как для вас ваши боги, но… в твоих словах есть резон. Я не могу взять на себя ответственность за действия двоих пленных. Слишком уж меня смущают их преданность Мэндэ. После тех «чудес» которые продемонстрировали самозваные боги, одними разговорами этим воинам не доказать ошибочность их взглядов. Чтобы их переубедить надо время, которого у нас нет. Но раненый парень ничего не помнит о своем прошлом. Он не знает, ни кто он, ни откуда пришел. Он не помнит, ни богов которым поклонялся, ни что здесь делает. Приказ о его казни я не смогу ни понять, ни принять. Этот парень не опасен. Правда, и особой пользы от него нет, но это не повод лишать человека жизни.
По-прежнему хмурясь, Ника уверенно посмотрела на меня, в ожидании, что же я ей отвечу. Но пока я не переговорю со всеми тремя зикалурцами, ничего сказать ей о своих выводах не смогу, так же как и принять окончательное решение. О чем и сообщил девушке.
— Пока я не переговорю с пленными и не получу ответы на свои вопросы, окончательный приказ о казни отдавать не буду.
Это все что я мог пообещать расстроенной молодой женщине. Да и при всем желании, что-либо еще сказать я бы не успел. Склонившийся в почтении около меня Ману, сообщил, что Аджит прибыл и ложе готово. Приказав воину войти, я попросил его помочь мне перебраться на приготовленное хейджада для меня место. Вот только самостоятельно сделать это мне не дали. На помощь мужчинам тут же бросилась и Ника.
— Аджид, аккуратнее придерживай правое бедро, швы там еще не затянулись. Мы с Манну возьмем господина Надкари за плечи. На счет три плавно поднимаем и переносим его. Раз, два…
— Стоп, — от возмущения я еле успел остановить это унижение. Не хватало только, чтобы женщина меня на руках несла. Я ведь после этого больше не смогу смотреть Нике в глазах. Только и буду, что вспоминать об этом. Нет. Уж как-нибудь сам дойду. Правда, перед этим постаравшись как можно мягче выпроводить девушку из шатра. Мне, в принципе, не нравится, что она видит меня таким беспомощным. — Ника, спасибо тебе и за то, что спасла меня, и за помощь, а еще за то, что взяла на себя командование выжившими, пока я был без сознания. Сейчас же, я хотел бы, чтобы ты отправилась в свой шатер. Ты выглядишь уставшей. Думаю, отдых тебе нужен, ничуть не меньше, чем мне. Все же, с непривычки, даже мужчина не сможет целый день, без последствий, провести в седле, а после еще и ухаживать за раненным.
