Комок в животе.
— Пошли, мы уходим, — прошептал Мике, и они ушли из сарая. Прошли по Второму мысу к берегу и уселись на веранде лицом к летнему морю, которое вдруг притихло.
Раньше днем… неужели это произошло в тот же самый день?
Лиз Мааламаа и президенты.
Сандра мертвая-амеркианка-Вэрн.
Кто-то испортил мою песню, мама.
Неужели это было в тот же самый день? Когда еще мир был таким красивым и таким спокойным, как сейчас? Таким правильным, думала Дорис на веранде на берегу, рядом с Мике.
— Кажется, я в тебя страшно влюблена, — прошептала она.
Мике рассмеялся и снова поцеловал ее. Или как это называется — чмокнул?
«С ним так радостно», — думала Дорис. И это было правдой. Рядом с Мике Фрибергом становилось радостнее на душе.
И в глазах других. Мике Фриберг. Кто бы не захотел быть вместе с тем, кто может сыграть «Dazed And Confused» с начала до конца и с конца до начала?
Итак, с наступлением осенней четверти года подтвердилось то, что началось в доме на болоте, летом. Гадкий утенок превратился в лебедя, дитя озера — в Королеву Озера. Детское оперенье исчезло. Она не была худой, скорее — пухленькой, словно бы сформировалась, и светлые волосы до плеч отливали рыжиной.
Яблоко, упавшее с дерева. И это не было недозрелое шхерное яблочко.
Женщина. Созревшая.
Иногда, когда она смотрела на себя в зеркало, то сама начинала смеяться.
Неужели это она?
Она обещала мне свое сердце, она обещала мне свою руку.
Она обещала мне свое сердце, она обещала мне свою руку.
Первый раз с Сандрой на школьном дворе после каникул.
— Поглядите-ка, кто нам оказал честь, — сказала Сандра равнодушно. Они стояли у выхода. — Этот Идиот. — Этим имечком, идиот, они называли Мике Фриберга между собой, с глазу на глаз, в прошлой четверти, еще до лета.
Сандра подошла к Дорис, которая после окончания уроков ждала Мике Фриберга перед зданием школы. Но та-то назначила встречу с Мике Фрибергом, а не с Сандрой, ведь Сандра была в отъезде — на Аланде или где-то еще, в Нью-Йорке? — и, значит, как обычно, понятия не имела, что происходит.
Дорис только было собралась ответить, но не успела, потому что Мике Фриберг, заметив ее, поспешил закрыть ее полуоткрытый рот своим собственным и заключил ее в объятия, которые не оставляли сомнений в том, как обстояли дела.
— Это Сандра, — сказала Дорис Мике Фрибергу. И Сандре: — Это Мике Фриберг. Мы теперь парочка.
— Вот здорово, — сказал Мике Фриберг равнодушно, — Дорис о тебе много рассказывала. Я очень хотел с тобой познакомиться. Но сейчас я спешу. Нам пора идти, попеть и поиграть немного.
Попеть и поиграть? Вот это новость! Это было написано у Сандры на лице.
— У Дорис красивый голос, — сообщил Мике Фриберг. — У меня есть ансамбль, она в нем поет. Называется Фольклорный ансамбль Мике Фриберга.
И немного позже во время утреннего собрания.
— Привет. Я — Дорис, а это — Мике, мы оба играем в ансамбле, Фольклорном ансамбле Мике Фриберга. Сейчас я спою несколько хорошо известных старых народных песен в новой аранжировке, это наша собственная аранжировка, аранжировка Мике. Вот, для начала — Я вышел разок на зеленый лужок.
И Дорис Флинкенберг попробовала голос и запела.
Но иногда, когда Дорис пела, она вдруг вспоминала обо всем: о Сандре, обо всем, что связано с Сандрой, и слезы текли у нее по щекам. Теперь это случалось все реже. Но иногда слез просто не было видно. Частенько она плакала «про себя», как пелось в одной дурацкой песенке, которую она раньше крутила на своем кассетнике, но которую она теперь уже редко слушала, потому что если в чем-то Дорис Флинкенберг и была одинока в этом мире, так это в своих невозможных музыкальных пристрастиях. «Тысяча упоительных танцев для больных любовью», «Наша любовь — континентальное дело», Лилл Линдфорс и все такое.
Даже Мике Фриберг этого не выдерживал.
Итак, как уже было сказано, слезы Дорис лила «про себя». И когда пела. Тоже. Но, как уже тоже было сказано, это случалось теперь все реже.
Фольклорный ансамбль Мике. Вот это была музыка. Но у Мике Фриберга было и много других интересов. Например, так называемый «мир литературы». То есть Мике Фриберг читал книги. Настоящие романы. Федора Достоевского и тому подобное. За лето он осилил все «Преступление и наказание».
— Можно разделить свою жизнь на до и после Достоевского, — заявил Мике Фриберг Дорис Флинкенберг. — Тебе тоже надо прочесть «Преступление и наказание».
— А это о чем? — спросила она.
— О вине и смирении. О возможности примирения. Всегда есть путь и возможность примирения. Вот что хотел сказать нам Достоевский. Человеку просто надо его выбрать.
— Что? — спросила Дорис Флинкенберг и на миг превратилась в знак вопроса.
— Я имею в виду, — неуверенно отвечал Мике Фриберг. — Ну, предположим, я кого-то убил, а ты — Соня, ты спасешь меня, и одновременно как бы и весь мир… Из тебя бы вышла замечательная Соня, Дорис.
— Кто это Соня? — спросила Дорис. — Какая такая Соня? — И Мике принялся объяснять Дорис Флинкенберг, что Соня в романе Достоевского была, хм, разудалая девчонка, проститутка, «или шлюха, проще говоря», женщина «с панели», растолковывал Мике, та единственная, кто верила, что в темной душе Раскольникова есть свет, и эта вера Сони, эта любовь Сони, которая была любовью на деле, а не на словах, она-то спасла Раскольникова…
И тут Дорис покатилась со смеху. Она смеялась и смеялась, так что слезы брызнули из глаз.
Хм…
Смеялась потому, что все было верно, но и неверно в то же время.
— Эй, я тебя не узнаю… — прошептал Мике Фриберг с тревогой. Он обхватил ее руками, и они снова принялись обниматься и целоваться.
— Никто не умеет любить так, как мы, — прошептал Мике Фриберг Дорис Флинкенберг после ее слез.
И. О нет. Мике, никакой он не придурок. Он такой заботливый и добрый. Придурок. Было бы намного проще, если бы он им был.
Он дарил радость. На самом деле.
— ТАК ДАВАЙ ЭТУ КНИГУ, — сказала Дорис Флинкенберг посреди объятий.
И они уселись вместе читать Достоевского.
Идиот Мике Фриберг начал с «Идиота».
— Эта книга о доброте, — объяснил Мике Фриберг. — Что всегда есть возможность быть добрым.
— Дорис, — сказал Мике Фриберг, — ты такая… добрая.
Но что, собственно, случилось?
Тот узел, что мы завязали, не развязать никому.
— Привет. Я — Дорис, а это — Мике, мы оба играем в ансамбле, Фольклорном ансамбле Мике Фриберга. А сейчас я спою несколько известных старинных народных песен в новой аранжировке, это наша собственная аранжировка, аранжировка Мике.
Мике Фриберг. Первая близость. Разговор после.
Дорис вдруг сказала Мике, после:
— У меня в голове вертятся всякие фразы. Отсюда и оттуда.
— Какие?
— Всякие обрывки. Из песен, то, что люди говорили. То да се. Не удержать. Словно мелодия. Она все время прерывается. Песня, которую никак не допеть до конца.
И она попробовала напеть песенку Эдди, песенку американки. И чуть все не выложила ему — все-все. Один-единственный раз она подумала и почти решилась довериться Мике Фрибергу. Если бы она это сделала!
— Эти твои песенки, — с любовью проговорил Мике и обнял Дорис Флинкенберг. Они лежали на кровати в спальне его родителей после первой близости — был конец недели, и родители Мике Фриберга уехали на дачу. Первый раз.
— Я не могу объяснить лучше, — пробормотала Дорис Флинкенберг.
— Ну и не надо, — прошептал Мике Фриберг. — Ты мне нравишься такая, какая есть. Идиот. Ты не представляешь, какая ты удивительно милая и сексуальная девушка. Но в этом часть твоего очарования. В том, что ты этого сама не сознаешь. Дитя природы. — И потом прошептал: — Моя женщина. — И: — Я так рад, что первым тебя открыл.
— Женщина. — Дорис Флинкенберг, только что окрещенная «дитя природы», пробовала на вкус эти слова в спальне родителей Мике.
— И это был, — заявила она громко, словно новость, хотя на самом деле они спланировали все заранее, Мике и она, потому что решили, что первый раз должен быть незабываемым, — наш первый раз.
И добавила:
— Теперь я больше не НЕВИННАЯ.
— Тебе понравилось?
— Да, — снова подтвердила Дорис, которой уже немного надоело со всем соглашаться. — Да, да, да.
Мике Фрибергу было важно, что он оказался хорошим любовником для женщины, которую любил и которая любила его. Но почему бы им не поговорить теперь о чем-нибудь д-р-у-г-о-м?
— Хочешь, расскажу одну смешную штуку? — прошептала Дорис Мике. — Бенку как-то заказал книги через фирму, которая посылает по почте те странные книжки, которыми он интересуется. Он нашел книгу, которую очень хотел получить. Она называлась «Архитектура и нарушение». Но когда книга пришла, он страшно огорчился, хоть и попытался не подать виду, потому что оказалось, что речь там шла не о нарушении в криминальном значении, а в смысле интервала, перебивки. Интервал в орнаменте. Понимаешь?
