Лиза сонно моргнула, пытаясь стряхнуть остатки сна. Дима, видимо заметив, что она уже не спит, потянул ее немного на себя за этот “хвост”. Не больно. Его пальцы все еще касались ее кожи, согревая. А он совсем навис сверху. Наклонился, коснувшись своим лбом ее виска. Лизе от этого стало так хорошо и уютно.
- Хочу прояснить один момент, - чуть хриплым шепотом произнес он ей в самое ухо. Немного погладил костяшками пальцев шею, от чего “мурашки” пошли по коже. - Если в какой-то момент станет вопрос, чье благополучие существенней, передо мной выбора стоять не будет. Без вариантов, родная. И чтоб потом без обид. Это ясно?
Он произнес это все тем же шепотом. Продолжая согревать собой и поглаживать шею. И Лиза все действительно поняла. Только сказать ничего не смогла. Не знала, что тут сказать на такое заявление. То, что он, пусть и гипотетически, без колебаний готов пожертвовать жизнью их ребенка, не интересуясь мнением Лизы - ужасало. С другой стороны то, что при этом он готов был сделать подобное, ставя ее на первое место, делая настолько значимой для него и позволяя Лизе это в полной мере понять - покоряло. В какой-то мере, даже позволяло простить ему первый смысл. Искупить это безразличие и жестокость.
- Не пугай меня, Дима, осторожней, - с трудом сглотнув, так же прошептала она, повернувшись лицом к мужу. - А то я возьму, и вздумаю, что ты меня прямо полюбил.
А вот улыбнуться не получилось, чтобы придать словам оттенок иронии. Даже расслабить лицо не вышло. Зато Калиненко усмехнулся, даже как-то лениво, продолжая удерживать ее голову за волосы и поглаживать шею. Уже и рот открыл, чтобы ей ответить, и судя по кривой ухмылке, нечто довольно саркастичное. Но тут дверь в палату открылась (как Лиза поняла, больничные правила в принципе не предполагали приватности для пациентов; оправданно, наверное) и на пороге появился Николай Сергеевич.
- Как ваше самочувствие? - с порога поинтересовался врач, и нахмурился, когда увидел, что оба пациента лежат на одной кровати. - Все нормально? Или кому-то стало хуже.
И все таки как-то так поджал губы, что стало очевидно: не одобряет. Против того, что они тут так устроились.
Калиненко, так и не сказав то, что собирался, повернулся к Николаю Сергеевичу.
- Вам виднее, не жалуемся, вроде, - с некоторым вызовом, видимо тоже заметив отношение врача, ответил он.
- Хорошо, - Николай Сергеевич кивнул. - Тогда мы заберем вашу жену на обследование и анализы. И вам пока лекарства введут.
- С ней пойдет мой человек, - тут же напомнил Дима, не дав Лизе пока подняться.
Врач только развел руками, не споря.
- Там Казак должен быть, с парнями в коридоре, - Калиненко повернулся к ней. - Он с тобой пойдет.
Лиза вздохнула, но не спорила. Кивнула. Не то, чтобы ей хотелось проходить какие-то обследования при Виталии, особенно при том, что он был свидетелем ее недавней истерики. Но и отрицать, что меры безопасности лишние - не могла. Поднялась, вообще-то, жалея, что врач зашел именно сейчас, и последовала за Николаем Сергеевичем. Обернулась с порога. Дима смотрел на нее с тем же выражением. И Лиза решила, что не оставит этот разговор, спросит, что он имел в виду, когда вернется.
Он наблюдал за тем, как Лиза выходит.
Любит. Любит - это как? Гулять, держась за ручки и ромашки нюхать? Или розами заваливать? Или перед тем, как для секса в постель затащить, пару стихов прочесть про вечное? Так это он ей и просто, даром можно сказать, устроить в состоянии, по пьяни. Или любит - это любой каприз терпеть и сюсюкать над фактом ляльки?
Она его развеселила тем, как много вкладывает в слово, которое Диме казалось пустым и даже каким-то продажным. Матерным немного. Как “шалава” почти. Носилась с этим понятием, будто оно являлась нотариально заверенной гарантией хоть в чем-то. На чем такая зависимость от набора букв была основана, он никак не мог понять. Что оно значит? Любит. Его отец любил семью: жену, сына? Потому так относился? Или этот бывший муж Лизы, он ее любил? Потому и нашел вариант попроще, чтоб как у людей?
Дима не видел в жизни Лизы, в их прошлых отношениях - ничего, что давало бы возможность в принципе верить в нечто подобное. Да и в своей тоже. Но вот что он кристально ясно понял за последние сутки - сделает все, чтобы Лизу иметь. Не упустить. Не потерять. Не важно каким способом и несущественно, от чего ее придется защищать или из чьих лап вытаскивать: хоть его врагов, хоть смерти. Она для него стала тем, чем никто не был. Дима и сам бы до конца сформулировать не мог. Не семьей. Семью он не уважал. Не за что. Разве что мать… Да и то. А Лиза. И не друг, не верный соратник и побратим, как Казак. Иное. Больше. Словно ему Лизу под кожу вживили. Вбили, как татуировку, которыми он никогда и не стремился обрастать. А от этой избавляться не хотелось. Наоборот, еще ближе к себе держать.
Продолжить разговор не сложилось. По совсем уж непредвиденной для Лизы, да и для Димы, причине. Похоже, покушение на них не прошло незамеченным. И об этом рассказывали едва не все источники информации. Узнали об этом и ее родители. И мама с отцом приехали в больницу. Вероятно, чтобы в очередной раз сказать Лизе, что “ее предупреждали о связи с таким уголовником”. Уж очень красноречивое выражение лица было у матери, когда ухмыляющийся Виталий провел родителей в палату. Однако высказаться мама не успела. Следом за ними пришел Николай Сергеевич, чтобы рассказать о результатах обследований. Врач заверил их, что никакой угрозы ребенку сейчас нет. Да и у Лизы дела неплохо, хотя последствия сотрясения, скорее всего, еще будут давать знать о себе некоторое время и после родов стоит основательно пролечиться по этому поводу.
Ее мать знала о проблемах дочери. Правда, Лиза никогда не обсуждала с ней причину своего бесплодия, как и первую любовь, о которой мать была так же не в курсе. Возможно, она считала, что дочь просто не может иметь детей, ведь у Макса все вышло с новой женой. Так или иначе, когда мать поняла, что ей все же предстоит стать бабушкой… И она сможет ответить на хвастовство своим внуком лучшей подруги… Лизе показалось, что просто читала мысли матери по тому, как менялось выражение ее лица. И все недовольство, осуждение Калиненко - таяло на глазах, сменяясь едва ли не обожанием. Потрясающая картина! Лиза еще ни знала ни одного человека, которого бы ее мать обожала. Только привычку поучать.
Впрочем, ей мама в первую очередь выразила весь свой восторг, не преминув многократно повторить, что Лиза теперь обязана беречь себя. И обращаться к ней за советами. За любыми советами. По любому поводу. Ведь она ее родила, у нее есть опыт. И с Нелей постоянно, постоянно на связи, у подруги же тоже внук. Лизу во всем этом больше всего интересовала реакция Димы, молча и с сарказмом наблюдающего за общением “семьи”. Этот его взгляд не позволял ей забыть, на чем они окончили разговор.
Но и зятя ее мать не собиралась обделять радостным вниманием. Однако, видимо все еще испытывая трепет перед Калиненко, не рискнула давать советы. Зато обрушилась с таким вниманием и участием, так сочувствующе переживала, охая над тем, что Калиненко ранили. Так искренне возмущалась криминогенной ситуацией, при которой такому замечательному человеку приходится сталкиваться с подобным, что даже Дима растерялся. И Лизе это многое компенсировало. Она с трудом прятала улыбку, наблюдая за тем, как все высокомерней он пытается отстраниться, кажется, не понимая, чем заслужил такую любовь тещи. И как все восторженней становится ее мать, в ответ на это высокомерие. Отец, который тихо занял стул для посетителей, едва вошел и ограничился общими поздравлениями, как и обычно предоставляя все остальное жене, кажется, так ж этим спектаклем наслаждался.
В конце концов, родителей едва удалось выдворить. Но это не остановило мать Лизы. И она приходила все три дня, что врачи продержали их в стационаре. Дошла в своем новом обожании даже до приготовления “домашних сырников”, игнорируя достаточно хорошее питание в частной клинике, и то, что Виталий ежедневно снабжал их стряпней домработницы. Для зятя старалась, между прочим, а не для беременной дочери. А Калиненко, кажется, держался в рамках приличия из последних сил. Наконец, заметив угрозу в его глазах, явно намекающих: “уйми ее или я за себя не отвечаю”, Лиза вмешалась. Сырники забрала, надавив на свой статус и необходимость большого количества кальция. И открыто заявила матери, что врачи запретили им обоим подолгу принимать посетителей, а Диме еще и делами заниматься надо. Да и губернатор навещает ежедневно, и расследование ведется, у него должны оставаться силы для всего этого. Расследование, конечно, вели сам Дима и губернатор, привлекая правоохранительные органы сугубо в личных интересах. Но матери об этом знать не обязательно. Лиза и сама не обо всем была в курсе, что касалось той, оборотной стороны бизнеса и власти Димы в городе, их интересов с Калетником. Подозревала, конечно, из косвенных намеков и слов Димы, что уже пару месяцев как он вернул себе то, что так отчаянно желал, и теперь утверждается в своем праве владеть городом. Но не лезла. Калиненко не вмешивал, не считая, что ей стоит погружаться в это.
