Комиссар медленно покачала головой:
— Нельзя скрывать правду, как бы тяжела она ни была.
— Разрешите идти? — спросила Катя.
— Иди, — ответила Речкина и, вздохнув, продолжала писать самые трудные в мире слова.
Всю ночь самолеты висели над немецкими позициями. В коротких встречах на аэродроме летчицы не успевали переброситься и двумя словами. В эту ночь, которая стала для Кати особенно памятной, она в третьем часу встретила на аэродроме Курганову. Евгения крикнула:
— Летим в двухсотый!
— Попутного ветра! — весело отозвалась Катя и скоро потеряла Евгению из виду.
Самолет Полевой шел над горами, но равнину и ущелья прикрывала такая плотная темнота, что летчица сомневалась, отыщет ли Евгения врага.
Точно следуя указаниям штурмана, летчица закладывала вираж за виражом над темным ущельем. Самолет то ввинчивался вниз, как штопор, то поднимался вверх, откуда снова устремлялся в ущелье.
Немцы не выдержали этой психической нагрузки. Сверкнул выстрел, за ним второй. Вдруг из ущелья вспыхнули залпы, и штурман засекла, откуда стреляют.
— Ниже! Правее! — скомандовала она, прицеливаясь так, чтобы бомбы попали на первые машины и закрыли выход из ущелья.
Яркое пламя охватило стоявшие вплотную танки. Ущелье осветилось, будто в нем горело селение. Зарево расплылось, и летчица, пытаясь уйти, поднялась вверх и повела самолет в сторону от ущелья. Но зенитные снаряды догоняли их. Огненный шар разрыва вспыхнул на левой плоскости, мотор зачихал и смолк. В лицо летчице ударила струйка бензина.
— Бензобак пробит! — крикнула Полевая.
Но Евгения и сама все поняла. Самолет, планируя, шел на темную землю. Мелькнула черная тень дерева, затем раздался треск, самолет запрыгал по земле и встал. Плотная темнота и тишина окружили девушек.
— Сели благополучно, теперь давай выбираться, — сказала Надя.
Евгения оглядела местность:
— Я думаю, мы недалеко от аула Дарг…
Полевая, не сдерживая раздражения, сказала:
— Недалеко? Километров сто будет! Пока доберемся до аула, нас десять раз прикончат.
— Прикончат и раньше, если будешь сидеть и ждать, — ответила Евгения.
Небо бледнело. Евгения торопливо рассматривала карту. Надя несколько раз обошла самолет и увидела, что ему уже ничем не поможешь.
— Бежим, — сказала Евгения. — Самолет подожжем.
— Немцы сейчас же увидят нас, — возразила Надя.
— Это полбеды, а если они захватят наш самолет, починят да прилетят, тогда будет полная беда.
Надя открыла бак, смочила тряпку в бензине и сунула под мотор.
Евгения достала запасную карту, отметила на ней обратный маршрут и дала летчице.
— Это еще зачем?
— А если разойдемся. — Евгения поровну разделила патроны.
Вокруг было тихо. Должно быть, немцы еще не установили, где сел подбитый ими самолет.
Надя сунула спичку в мотор и, не оглядываясь, побежала в темноту.
Позади них взвилась зеленая ракета, потом в направлении костра зачастили выстрелы.
Девушки бежали по изрытому полю, торопясь добраться в предрассветной темноте до чернеющего на горизонте леса. Но уже наперерез им зажужжали пули, и около леса упала ракета. Должно быть, немцы наконец поняли, что горит самолет, и теперь искали летчиц, простреливая окрестность.
Вдруг Надя, бежавшая впереди, куда-то исчезла. Евгения остановилась. Перед ней чернел ров, не похожий на противотанковый, так как весь зарос травой. Снизу послышался осторожный голос Нади:
— Не бойся, прыгай! Это арык.
Евгения прыгнула. Из-под ног шумными шлепками рассыпались лягушки. Евгению передернуло: она с детства боялась их.
— Пошли скорее, — сказала Надя. — Канал, наверное, тянется к реке, а река идет в лес. Там и отдохнем.
Пригнув голову, она побежала по воде. Евгения пошла за ней, морщась от отвращения.
Идти было трудно. Ноги вязли в тине, но хуже всего были, конечно, лягушки — их было так много, словно они собрались со всего Кавказа.
Немцы продолжали искать летчиц. Пули непрерывно пролетали над землей. Потом послышался лай собак.
— Быстрее! — взволнованно сказала Евгения.
Зашагали быстрее, с трудом вытаскивая ноги из тины.
Воды становилось все больше, местами она доходила до пояса, но они не могли броситься вплавь, потому что со дна арыка поднимался высокий камыш. Потом канал стал мельче, и девушки пошли пригнувшись, заботясь лишь об одном: чтоб немцы не заметили качающегося камыша.
Солнце взошло, и лес, к которому они стремились, манил их своей спокойной глубиной.
Оглянувшись, Евгения увидела свору собак, которая рассыпалась по равнине, увидела, как бежали немцы, пригнув головы к земле, тускло поблескивая касками.
«Ну, ну! — подумала Евгения. — Сейчас увидим, на чьей стороне счастье!..»
Схватив Надю за руку, она рванулась вперед. Захлюпала вода, защелкали пули по воде.
Скоро Евгения почувствовала боль в боку и стала задыхаться. Но рядом с ней ровным шагом, словно по беговой дорожке стадиона, бежала Надя. И Евгения напрягла все силы, чтобы не отстать.
Стрельба пока не причиняла им вреда, — очевидно, немцы их еще не заметили. Но из леса тоже могли выйти немцы. И все-таки Евгения упорно бежала туда. Первые деревья овеяли их свежестью, но под ногами опять захлюпала вода.
— Болото, — шепнула Надя.
Вскоре выстрелы стихли, смолк лай собак, но они брели, не останавливаясь.
Вторую половину дня они просидели в болоте. Правда, Надя все время порывалась идти, но Евгения чувствовала себя такой слабой, что Наде пришлось уступить.
— Переждем, это будет лучше, — сказала Евгения, пристраиваясь на ветвях раскидистого дерева. — Немцы ищут нас в той стороне: они не думают, что мы рискнули влезть в такое болото.
Когда стемнело, девушки пошли дальше.
Трое суток пробирались они к горам, прячась днем в укромные места, часто слыша голоса немецких солдат, а едва темнело, снова брели, теперь уже часто спотыкаясь и падая от усталости.
Под ногами было много растений, среди них, наверное, были и съедобные, но обе не знали их. Евгения выросла в городе и лес знала только по литературе. Но ни у Пришвина, ни у Джека Лондона она не вычитала, чем питаются их герои, попав в такое положение, в каком очутилась она. Надя знала растения полевые — щавель, дудки, но их они не встречали.
Евгения устала, но старалась не показать этого, чтобы не ослабить силы Нади.
К вечеру третьего дня они услышали выстрелы. Тяжелые немецкие батареи стреляли с близких огневых позиций куда-то недалеко, так как ясно доносился грохот разрывающихся снарядов.
Девушки переглянулись. Они ослабели и уже не могли говорить. Обе поняли, что подошли к линии фронта и теперь нужно последнее усилие, чтобы перейти ее.
До темноты сидели они в зарослях колючего кустарника, потом пошли.
Горы были уже близко. Но как подойти к ним? Как перейти на свою сторону? Может быть, тут у немцев укрепленный район и они простреливают каждый метр? Все время грохочут немецкие батареи, а русские молчат.
К рассвету они вышли из лесу. Перед ними была опушка, на ней холм с огромным деревом. А дальше опять начинался лес. Евгения направилась прямо к дереву.
— Погоди, — остановила ее Надя, — сначала понаблюдаем.
Но Евгения чувствовала, что у нее хватит сил дойти только до этого дерева, и потому не остановилась. Если она сейчас не увидит своих, то больше не сможет сделать и шагу.
Надя побоялась отпустить ее одну и тоже побрела. Они прошли двести — триста метров, которые показались им длиннее, чем путь от Москвы до Ленинграда.
Евгения добралась до дерева и прислонилась к нему. Впереди был пологий скат холма, а дальше густой кустарник переходил в темный лес. Пришлось лезть на дерево. Хотя голова у нее кружилась, ноги дрожали, она с помощью Нади, ухватившись за нижний сучок, подтянулась на руках, вскарабкалась на первый сук, потом на второй и вдруг вскрикнула:
— Здесь площадка! Снайпер немецкий сидел. Вот гильзы стреляные.
— Ох, кто тут? — вскрикнула вдруг Надя, и Евгения чуть не упала с дерева.
— Руки вверх! — скомандовали позади.
Послышался крик Нади, и снова кто-то крикнул, уже обращаясь к ней:
— Эй, птица, слезай, я погляжу, кто такая!
Руки Евгении ослабли, и она повалилась вниз. Рослый солдат поймал ее на вытянутые руки и посадил под дерево.
— Мы свои, свои, — говорила Надя.
— А чего вы тут делаете, «свои»? Ну-ка, идите вперед, там поговорим и узнаем, какие вы свои.
— Куда вперед? — оживилась Надя.
— Вот по этой тропке, — сказал солдат, не спуская с них дула автомата.
Девушки взглянули вперед. Сквозь чащу кустарника вилась тропа, какую могли сделать только русские, только хозяева этого леса.
И они побрели по ней, спотыкаясь от усталости.
