— Вы богаты, сэръ.
— Нѣтъ, я не богатъ, — сказалъ мистеръ Боффинъ.
Рѣзкость отвѣта почти подразумѣвала, что секретарь лжетъ. Но это не вызвало никакой перемѣны въ его неподвижномъ лицѣ.
— Говорю вамъ, что я не богатъ, — повторилъ мистеръ Боффинъ, — и не хочу, чтобы мнѣ говорили противное.
— Вы не богаты, сэръ? — переспросилъ секретарь съ разстановкой.
— А хоть бы и богатъ, такъ это мое дѣло, — отрѣзалъ мистеръ Боффинъ. — Я не желаю швырять деньгами зря, какъ того хотѣлось бы вамъ или кому-нибудь другому. Вамъ самому не понравилось бы такое швырянье, будь эти деньги ваши.
— Увѣряю васъ, сэръ, что даже въ этомъ невозможномъ случаѣ я…
— Придержите языкъ! — закричалъ мистеръ Боффинъ. — Вы не должны допускать лишнихъ тратъ ни въ какомъ случаѣ — вотъ что!.. Я не хотѣлъ быть грубымъ, но вы сами вызываете меня на это. И потомъ, вѣдь я хозяинъ. Я не имѣлъ намѣренія васъ оскорбить. Прошу извиненія. Можете говорить, но не противорѣчьте. Читали ли вы когда-нибудь «Жизнь мистера Эльвза?» — заключилъ мистеръ Боффинъ, добравшись наконецъ до своего конька.
— Это одинъ изъ знаменитыхъ скупцовъ?
— Да, люди зовутъ его скрягой. У нихъ вѣдь всегда найдется обидное прозвнще для ближняго. Читали вы о немъ?
— Да, кажется, читалъ.
— Онъ никогда не признавался, что богагь, а между тѣмъ онъ могъ бы два раза купить меня цѣликомъ… А про Даніэля Дансера слыхали?
— Про другого скупца? Какъ же, слыхалъ.
— О, этотъ былъ настоящій! И у него была сестра еще почище его. Они тоже никогда не называли себя богачами. А если бъ называли, то вѣроятно, никогда бы не были богаты.
— Они жили и умерли очень печально? Кажется, такъ?
— Ну нѣтъ, насколько мнѣ извѣстно, — сухо возразилъ мистеръ Боффинъ.
— Такъ, стало быть, это не тѣ скупцы, про которыхъ я думалъ. Тѣ презрѣнные негодяи…
— Не бранитесь, Роксмитъ, — остановилъ его мистеръ Боффинъ.
— Тѣ примѣрные братъ и сестра дошли до послѣдней степени человѣческаго униженія. Такъ они жили и умерли.
— Они были довольны, и, полагаю, не получили бы такого удовольствія, если бъ проживали всѣ деньги, — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Во всякомъ случаѣ, я не намѣренъ бросать на вѣтеръ свои. Сократите расходы. Все дѣло въ томъ, что вы мало бываете въ этомъ домѣ, Роксмитъ. Надзоръ необходимъ во всѣхъ мелочахъ, и если не будетъ такого надзора, кто-нибудь изъ насъ умретъ въ рабочемъ домѣ.
— Какъ разсчитывали умереть, помнится, и тѣ люди, на которыхъ вы ссылались, сэръ, — замѣтилъ секретарь спокойно.
— Да, и это дѣлаетъ имъ честь, — отвѣтилъ мистеръ Боффинъ. — Они не боялись людского суда… Но довольно о нихъ. Предупредили вы вашихъ хозяевъ, что оставляете квартиру?
— Предупредилъ, сэръ, какъ было вами приказано.
— Такъ я вамъ вотъ что скажу, — продолжалъ мистеръ Боффинъ: — заплатите за три мѣсяца впередъ, — это въ концѣ концовъ обойдется дешевле, — и сейчасъ же переѣзжайте сюда, чтобы всегда быть здѣсь, и днемъ, и ночью, и каждый часъ заботиться о сокращеніи расходовъ. Что тамъ придется заплатить за три мѣсяца, поставьте мнѣ въ счетъ, а мы ужъ постараемся выручить эти деньги на чемъ-нибудь другомъ. У васъ есть, говорятъ, приличная мебель?
— Да, у меня была своя мебель въ квартирѣ.
— Ну такъ намъ не понадобится ничего для васъ покупать. Въ случаѣ же, если бы вы нашли сообразнымъ съ вашей частной зависимостью, проговорилъ мистеръ Боффинъ, бросивъ на секретаря какой-то особенно непріятный, пытливо-хитрый взглядъ, — сообразнымъ съ вашей независимостью передать мнѣ со временемъ эту мебель въ видѣ возмѣщенія за взносъ платы за вашу квартиру, то на этотъ счетъ будьте покойны, будьте покойны: я этого не требую, но и не буду препятствовать, если вы найдете, что вамъ слѣдуетъ такъ поступить. Теперь относительно вашего помѣщенія: вы можете взять любую изъ пустыхъ комнатъ наверху.
— Мнѣ всякая пустая комната годится, — сказалъ секретарь.
— Берите, берите любую. Это будетъ все равно, что восемь или десять шиллинговъ прибавки въ недѣлю къ вашему жалованью. За комнату я съ васъ не буду вычитывать. Надѣюсь, что вы меня вполнѣ вознаградите сокращеніемъ расходовъ… А теперь, если вы зажжете у себя въ конторѣ огонь, я приду и продиктую вамъ два-три письмеца.
На ясномъ, добромъ лицѣ мистриссъ Боффинъ была написана такая сердечная мука, покуда тянулся этотъ діалогь, что у Беллы не хватило духу взглянуть на это лицо, когда онѣ остались однѣ. Дѣлая видъ, что она поглощена своимъ вышиваньемъ, молодая дѣвушка сидѣла, не подымая глазъ и усердно работая иглой, пока на ея проворную ручку не легла тихонько рука мистрисъ Боффинъ. Уступая этому движенію, она перестала вышивать. Вдругъ она почувствовала, что бѣдная женщина поднесла ея руку къ губамъ и что на нее скатились двѣ слезинки.
— О мой милый, мой милый мужъ! — проговорила мистрисъ Боффинъ со стономъ. — Какъ тяжело мнѣ все это видѣть и слышать! Но вѣрьте мнѣ, Белла, дорогая моя, вѣрьте, что, несмотря ни на что, нѣтъ человѣка лучше его.
Онъ воротился въ ту минуту, когда Белла взяла руку мистрисъ Боффинъ въ обѣ свои.
— Э? Что такое? — спросилъ онъ недовѣрчиво, заглядывая въ дверь. — Что она тутъ вамъ говоритъ?
— Она только хвалить васъ, сэръ, — отвѣтила Белла.
— Хвалитъ? Вы въ этомъ увѣрены? А не бранитъ ли за то, что я стою на стражѣ противъ шайки грабителей, которые рады высосать по капелькѣ меня всего? Не бранить ли и за то, что я былъ сейчасъ немножко рѣзокъ?
Онъ подошелъ къ нимъ. Жена скрестила руки у него на плечѣ и, покачавъ головой, опустила ее на эти руки.
— Ну полно, полно! — успокаивалъ ее мистеръ Боффинъ не безъ доброты. — Не огорчайся такъ, моя старушка.
— Не могу, не могу я видѣть тебя такимъ!
— Вздоръ! Не забывай, что мы теперь не то, что прежде. Не забывай, что или мы должны выжимать, или изъ насъ выжмутъ всѣ соки. Не забывай, что намъ нельзя упускать своего. Помни: деньги дѣлаютъ деньги… И вы не волнуйтесь, Белла, дитя мое. Не сомнѣвайтесь ни въ чемъ. Чѣмъ больше я сберегу, тѣмъ больше вы получите.
Белла порадовалась въ душѣ за его жену, которая сидѣла въ прежней позѣ и не могла видѣть его лица, ибо лукавый блескъ его глазъ въ ту минуту, когда онъ это говорилъ, бросалъ, казалось, новый непріятный свѣтъ на происшедшую въ немъ перемѣну и дѣлалъ ее еще безобразнѣе, еще хуже.
VI
Золотой мусорщикъ попадаетъ въ еще худшую компанію
Обстоятельства сложились такимъ образомъ, что мистеру Сайлесу Веггу почти не приходилось больше являться на домъ къ баловню счастья, червю скоропреходящему тожъ, ибо онъ получилъ общія инструкціи дожидаться его въ извѣстные часы въ Павильонѣ. Мистеръ Веггъ считалъ такое распоряженіе большою для себя обидой, такъ какъ назначенные часы были вечерніе — тѣ самые часы, которые онъ находилъ особенно драгоцѣнными для успѣха дружескаго предпріятія, задуманнаго имъ вкупѣ съ мистеромъ Винасомъ. «Но это, впрочемъ, совершенно въ порядкѣ вещей, — говорилъ онъ съ горечью мистеру Винасу, — что выскочка, растоптавшій даже такихъ высокихъ особъ, какъ миссъ Элизабетъ, мистеръ Джорджъ, тетушка Дженъ и дядюшка Паркеръ, притѣсняетъ своего ученаго человѣка».
Когда Римская имперія доползла, наконецъ, до своего упадка и разрушенія, мистеръ Боффинъ явился въ кебѣ съ «Древнею Исторіей» Роллена. Но, къ сожалѣнію, это капитальное сочиненіе, по причинѣ своихъ летаргическихъ свойствъ, умерло своею смертью около того періода, когда вся армія Александра Македонскаго (насчитывавшая въ себѣ въ то время приблизительно сорокъ тысячъ человѣкъ) вдругъ залилась слезами, узнавъ, что вождь ея почувствовалъ ознобъ послѣ купанья. «Іудейскія войны» тоже не слишкомъ-то быстро подвигались впередъ подъ главнымъ начальствомъ мистера Вегга, а потому мистеръ Боффинъ вскорѣ прибылъ въ другомъ кебѣ съ Плутархомъ, жизнеописаніе котораго онъ нашелъ въ высшей степени занимательнымъ, позволяя себѣ, однако, надѣяться, что авторъ не потребуетъ отъ него полной вѣры во все, что онъ написалъ. «Чему вѣрить?» — Этотъ вопросъ былъ главнымъ литературнымъ затрудненіемъ мистера Боффина во время чтенія Плутарха. Одно время умъ его колебался между цѣлымъ, половиной и ни тѣмъ, ни другимъ; когда же, наконецъ, онъ рѣшился, какъ человѣкъ умѣренный, признать половину, то все-таки оставался вопросъ: которую половину? И перешагнуть черезъ этотъ камень преткновенія онъ никогда не могъ.
Какъ-то разъ вечеромъ (Сайлесъ Веггъ къ тому времени уже привыкъ къ появленіямъ своего принципала въ сопровожденіи какого-нибудь вольнодумнаго историка, заряженнаго неудобопроизносимыми именами непонятныхъ народовъ невозможнаго происхожденія, воюющихъ между собою несчетное число лѣтъ и съ величайшей легкостью высылающихъ безчисленныя полчища войскъ и цѣлые транспорты товаровъ за предѣлы географіи), — какъ-то разъ вечеромъ обычный срокъ миновалъ, а принципалъ не являлся. Выждавъ еще съ полчаса, мистеръ Веггъ отправился къ воротамъ и за воротами громко свистнулъ, давая тѣмъ знать мистеру Винасу (буде послѣднему случилось бы оказаться въ предѣлахъ этого звука), что онъ, мистеръ Веггъ, дома и свободенъ. Въ отвѣтъ на сигналъ изъ-подъ прикрытія сосѣдней стѣны немедленно выступилъ мистеръ Винасъ. Мистеръ Винасъ отозвался на свистъ суховатымъ «добрымъ вечеромъ».
