Вздохнув, я говорю ему правду. Во всяком случае, большую часть; есть еще некоторые вещи, которые я не буду повторять перед моим отцом. Но он уловил суть. Как Рэндалл пристал ко мне в баре. Как гнев и слишком много выпитого привели меня в его гостиную, чтобы травмировать его семью. Угрозы и стычки с тех пор.
— Он обвиняет меня в разрушении его семьи, — признаю я.
— Этот человек сделал это сам с собой. — Черты лица отца холодны и неумолимы. Рэндалл не захочет столкнуться с ним в темном переулке в ближайшее время.
Некоторое время мы едем в тишине. Я не прерываю то, что кажется его попыткой обработать всю информацию, которую я только что ему дала. В этот момент я понимаю, что нам предстоит долгий путь домой. Мои ладони становятся влажными. Я думаю, это тот разговор, который мы откладывали с тех пор, как я вернулась домой.
— Ты больше всего похожа на свою мать, — внезапно говорит он. Его глаза прямо на дороге. — Я знаю, что вы двое не ладили. Но я клянусь, что ты точная копия ее, когда она была моложе. Тогда она была дикаркой.
Я откидываюсь на спинку сиденья, глядя в окно на маленькие проплывающие мимо дома. На ум приходят мерцающие, размытые образы моей матери. С каждым днем они становятся все более размытыми, детали исчезают.
— Наличие семьи изменило ее. Я думаю, что я изменил ее первой, если честно. Знаешь, в последнее время я часто задавался вопросом, не сломил ли я ее дух-желание иметь большую семью.
Мой взгляд устремляется к нему.
— Я не понимаю.
— Она была такой энергичной, живой женщиной, когда я встретил ее. И немного мало-помалу она потускнела. Я даже не знаю, как много она заметила, пока свет почти не исчез.
— Я всегда думала, что это были мы. — Мой голос слегка дрожит. — Я предположила, что мы ей не нравились, что, возможно, мы оказались не такими, как она надеялась.
Папа делает глубокий вдох, который он выдыхает в порыве.
— Твоя мама перенесла тяжелый приступ послеродовой депрессии после Келлана. Потом мы узнали, что она беременна Шейном, и это, казалось, немного помогло. На какое-то время. По правде говоря, я не знаю, хотела ли она так много детей, потому что хотел я, или она надеялась, что следующий ребенок поможет ей избавиться от этого. Придет следующий и вылечит ее. — Он смотрит на меня, полный раскаяния и печали. — Когда у нее родился Крейг, что-то изменилось. Депрессия не наступила. Какие бы гормоны или химические вещества ни должны были действовать, чтобы помочь женщине сблизиться с младенцем — что ж, это наконец произошло. И это только усилило ее чувство вины. Она так чертовски старалась сблизиться со всеми вами и постоянно боролась с депрессией, мрачными мыслями, а потом с Крейгом вдруг стало легко, и… — Он прерывисто выдыхает, взгляд все еще прикован к дороге впереди.
К тому времени, как он снова заговаривает, я задерживаю дыхание. На булавках и иголках.
— Господи, Жен, ты не представляешь, как сильно это разрывало ее на части, имея такие легкие отношения с ним, когда ее отношения с остальными были такими трудными. Ее самым большим страхом было быть плохой матерью, и это калечило ее. Она не могла избавиться от мысли, что обманывает вас, дети. Я не знаю всего, что творилось в голове Лори, но ты должна понимать, что это была не ее вина. Что бы это ни было, ты знаешь. Химические вещества в ее мозгу или что-то в этом роде. Больше всего она ненавидела себя.
Мои глаза горят, щиплет. Я никогда не думала об этом с такой точки зрения. Это было не то, о чем мы говорили в нашей семье. Казалось, что она ненавидела нас, так что это была правда, в которую мы верили. Или я, по крайней мере. Ни разу мне не приходило в голову, что это была болезнь, что-то, что она не могла контролировать и даже стыдилась. Должно быть, ей было намного легче перестать пытаться, отступить от страха сломать своих детей.
Но, Боже, как сильно мы все пострадали из-за этого. Ничто не меняет наше детство, годы, потерянные без матери.
Боль и мучения от взросления с верой в то, что акт рождения, решение, в котором мы не участвовали, были причиной, по которой она ненавидела нас. Но болезненное признание отца, это новое, печальное знание, во многом меняет то, что я чувствую к ней сейчас. Как я оглядываюсь на нее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И как я смотрю на себя.
ГЛАВА 29
Эван
В воздухе что-то витает. У меня есть команда в поврежденном штормом доме, который мы ремонтируем, и с обеда ребята ведут себя странно. Я продолжаю ловить украдкой взгляды и разговоры шепотом. Люди замолкают, когда я вхожу в комнату, но чувствую, что их взгляды повсюду наблюдают за мной. Это жутко, вот что это такое.
В главной ванной на втором этаже я застаю своего начальника смены, Алекса, склонившегося над телефоном с парнем, который должен устанавливать новую ванну.
— Грейди, я почти уверен, что ты выставил нам счет за что-то вроде тридцати часов сверхурочной работы на той работе в Поппи Хилл, — громко говорю я, и парень в ванной вздрагивает и роняет телефон в карман. — Как, по-твоему, отреагирует Леви, когда я скажу ему, что ты здесь, разговариваешь по телефону со своим членом в руке?
— Я держу тебя в курсе, босс. Никаких проблем. У меня будет все это … — Грейди указывает на ванну, раковину и унитаз, которые осталось установить. — Собираюсь закончить это к сегодняшнему дню. Не волнуйся.
Удивительно, какими приятными становятся люди, когда они получают зарплаты от твоего имени. Своему начальнику смены, молодому парню, за которого я поручился, я киваю, чтобы он следовал за мной по коридору. Мы с Алексом заходим в одну из пустых спален, где я прищуриваюсь.
— Что, черт возьми, со всеми сегодня происходит?
Он медлит с ответом, снимает бейсболку, чтобы почесать голову, а затем поправляет и поправляет ее, надеясь, что, возможно, за это время я забуду свой вопрос. Это сводит меня с ума.
— Что это, ради всего святого? — Я требую.
— Да, эм, так что… — О, ради всего Святого. — Ну, ходят слухи, что Женевьеву арестовали. Из-за кокаина или чего-то в этом роде.
— Что? — Холодная волна пробегает по моим конечностям. — Когда?
— Прошлой ночью. Я имею в виду, ходят слухи, что ее поймали, когда она перевозила килограмм кокаин агенту под прикрытием на набережной, но это просто разговоры. Как я слышал от своей двоюродной сестры, которая вчера вечером работала в баре, какой-то полицейский пришел и нашел наркотики в ее сумочке, только она сказала ему, что это не ее сумочка. В любом случае, эта девушка, Трина, искала ее некоторое время после этого.
Черт возьми.
— Мы не были уверены, что ты слышал, — продолжает Алекс. — Значит, ребята…
— Да, хорошо. — Я отмахиваюсь от него. — Просто возвращайся к работе. И скажи им чтобы убрать свои чертовы телефоны. Никто не получает сверхурочных за то, что валяет дурака.
Трина.
Конечно.
Я должен был предвидеть, что это произойдет. Я знаю это дерьмо так же хорошо, как и все остальные, эта девушка встает на ноги. Гнев обжигает мне горло, по большей части он направлен на себя.
Какая часть того, что я отправил Жен к ней, как я думал, закончится по-другому? Особенно с учетом того, что помощник шерифа Рэндалл шныряет вокруг, пытаясь что-то повесить на Жен. Если бы я хоть раз подумал о наилучших интересах Женевьевы, а не о своих собственных, я бы предвидел, к чему это приведет.
Черт.
Неудивительно, что она убежала от меня. Как и следовало ожидать, Жен перепробовала все, кроме как отбить меня бейсбольной битой, чтобы держать меня подальше от нее. И, как оказалось, несмотря на все мои попытки доказать, что она слишком остро реагировала и что ничего плохого из того, что мы будем вместе, я доказал ее правоту при первом же удобном случае. Я был так увлечен своим делом, пытаясь переубедить ее, что даже не подумал о последствиях, если все пойдет плохо.
Что за мудак такой чертовски эгоистичный?
Это тоже не второстепенное последствие. На Жен надели наручники. Вероятно, ее вывели из бара на глазах у половины города и сотни туристов. Ее провели через полицейский участок и унизили те же придурки, которые всю жизнь говорили ей, что она никуда не годится.
