— Ну вот, панове-братья, юж и наступило время нашей разлуки, — с грустью сказал Спыхальский. — Отсюда мы сами будем добираться до Львова… Жаль мне расставаться с вами, но должен…
Он обнял Арсена, ткнулся колючими усами в его щеку и тихо прошептал:
— Эх, и люблю тебя, холера ясная!.. Нех буду пёсий сын, коли лжу молвлю… Люблю, как брата… Жалко, Златки и Стёхи нема! Но надеюсь — найдутся они…
Пан Мартын отступил, и Арсен увидел на реснице товарища слезу.
— Мы ещё встретимся, пан Мартын! Ей-богу, встретимся, помяни моё слово! — Арсен не верил в то, что говорил, но ему очень хотелось успокоить друга, ведь и у самого на сердце было тяжко… — Приедешь к нам в Новосёлки… на свадьбу… Как найдётся Златка, я дам тебе знать… Я тоже надеюсь…
— Приеду! — пообещал Спыхальский и начал обнимать Романа и Палия.
Несколько минут спустя он подсадил Вандзю на коня, ловко вскочил в седло. Помахал рукой.
— Прощайте, братья!
Зашелестели зеленые кусты орешника, и пан Мартын скрылся в густом дремучем лесу.
2
А в Немирове продолжалась кутерьма: гетман всех подряд подозревал в измене, в том, что от него скрывают золото и драгоценности, необходимые для казны. Не было дня, чтоб на Выкотке кого-то не истязали или не вешали.
В последнее время в немилость попал и полковник Яненченко. После того как сын гетмана Самойловича полковник Семён Самойлович с войском напал на Правобережье и выгнал его из Корсуня, Яненченко перебрался в Немиров и поселился на Шполовцах. Хитрый, коварный и не менее жестокий, чем Юрась Хмельницкий, он, кроме того, был ещё властолюбивым и корыстным человеком. Вместе с тем полковник хорошо знал Юрася и понимал, что тот никогда не поступится ни властью, ни добычей в его пользу. А недавно гетман совсем свихнулся: вбил себе в голову, что возродить Правобережье и всю Украину сможет только тогда, когда в своих сундуках будет иметь достаточное количество золота и серебра, чтобы содержать большое войско. Он требовал денег не только с населения, но и со своих сотников и полковников.
— Пан Иван, ты до сих пор не внёс в мою казну ту тысячу злотых, о которых я напоминал тебе ещё зимой, — сказал как-то Юрась полковнику Яненченко, когда они остались в гетманской светлице втроём; кроме них был ещё Ненко. — А говорят, деньжата у тебя есть…
— Пан гетман, откуда у меня деньжата! — воскликнул поражённый Яненченко и схватил гетмана за руку. — Юрий, ты это всерьёз? Или шутишь?
Но дружеское обращение никак не подействовало на гетмана. Взгляд его был суров, а бледное красивое лицо будто окаменело.
— Если ты, пан Иван, не хочешь лишиться моего расположения, советую тебе немедленно ехать вот с ним, — гетман указал на Ненко, — домой и привезти все, что ты заграбастал, находясь у меня на службе…
— Ясновельможный пан гетман!.. — обиженным тоном начал полковник.
Юрась не дал ему закончить:
— Не думай, что если ты женат на моей сестре, то я все прощу тебе… Для меня сейчас нет ничего дороже родины, для её блага я готов на все! И если бы мне пришлось посадить тебя в яму, так я не остановился бы и перед этим. Запомни это!
Яненченко сник, втянул голову в плечи. Он исподлобья глянул на гетмана и тут же потупил взор. Но Ненко, который внимательно следил за этой беседой, успел заметить, какой злобой блеснули глаза полковника. «Это хорошо, — подумал Ненко. — Волки погрызлись друг с другом, тем легче они оба смогут попасть в западню!»
— Изволь, пан гетман, я сделаю так, как ты приказываешь, — произнёс Яненченко. — Прошу только — не нужно охраны… Клянусь, через час-другой я сам прибуду на Выкотку со всем, что у меня есть.
Юрась пристально посмотрел на него и холодно сказал:
— Ладно. Но не вздумай обмануть меня!
Не прощаясь, Яненченко вышел из светлицы.
Ни через час, ни через два не возвратился он на Выкотку. Вечером казак-гонец, посланный гетманом, сообщил, что полковник, оседлав двух самых быстрых коней, выехал из дома и повернул на Винницкий шлях. А там его след затерялся…
3
Заехав в Круглик и убедившись, что от его небольшой усадьбы — просторного деревянного дома, какие строят зажиточные крестьяне-лемки[55], от поветей и клуни, от всего хозяйства — не осталось после татарского набега ничего, кроме головешек, а двор уже зарос бурьяном, Мартын Спыхальский с болью в сердце повернул коней и поехал во Львов. Ещё по дороге в Круглик он узнал, что его бывший сюзерен маршалэк[56] Станислав Яблоновский теперь — коронный польский гетман, и пан Мартын, не имея в целом крае места, где бы мог преклонить с женою голову, направился к нему, надеясь, что Яблоновский не забыл его и поможет обзавестись хозяйством или возьмёт к себе на службу. Пан Мартын с присушим ему великодушием давно простил пану гетману его прежние ухаживания за Вандзей и решил не напоминать ему этого. Но жене напомнил — не стерпел. Въезжая на широкое подворье городского замка, запруженного военным людом, пан Мартын внезапно сжал Вандзе руку и строго сказал:
— Сейчас мы встретимся с паном Станиславом… Я все знаю…
Вандзя удивлённо подняла голубенькие глазки и поморщилась:
— Что пан имеет в виду?
— Пусть пани не прикидывается овечкой… Мне все рассказали о твоей благосклонности к пану Станиславу.
— Что пан говорит! — воскликнула обиженно Вандзя.
— Пани незачем волноваться: я все простил и забыл!.. Но я хочу предупредить пани, если это повторится опять…
Пан Мартын не сказал, что будет, если «это повторится опять», но по тому, как побагровело его лицо, как грозно встопорщились усы и сверкнули глаза, и без слов было ясно, что ей не поздоровится.
— Пан мог бы не тащить меня сюда, а оставить в Крыму. Я говорила об этом пану не раз, — выпалила раздражённо Вандзя.
— Прошу тебя, тихо! — зашипел пан Мартын, заметив, что на них уже обращают внимание. — Договорились же…
Он спрыгнул с коня, помог сойти пани Вандзе, накинул поводья на крюк, вмурованный в стену, и обратился к шляхтичу в нарядной одежде, который только что вышел из двери гетманской резиденции — массивного каменного дома под черепичной крышей.
— Как пройти к ясновельможному пану гетману, пан?
Шляхтич презрительно осмотрел необычное и сильно поношенное одеяние Спыхальского, загорелое, выдубленное солнцем и ветрами лицо, запылённые сапоги и небрежно ответил:
— Ясновельможный пан гетман сейчас очень занят и вряд ли сможет уделить пану хотя бы минуту… Я посоветовал бы милостивому пану прийти дня через два-три…
— Как! — воскликнул уязвлённый Спыхальский. — Через два-три дня?! Думает ли пан, что он говорит?
