Во время краткой остановки в местечке Кремье, к востоку от Лиона, по пути в Руссильон, где двор принимал у себя кардинал де Турнон, Екатерина послала озорную записку Монморанси, сообщив, что в расписании поездки произошли большие изменения и она, мол, отбывает в Барселону. Это вызвало у старика настоящую панику, пока он не обнаружил, что это всего лишь шутка. Екатерина писала своему послу в Испании, чтобы пересказал эту историю дочери, королеве, «дабы та могла посмеяться». Именно здесь Л'Опиталь издал эдикт, направленный на ограничение растущей независимости французских городов. На будущее предписывалось представлять два списка кандидатов на муниципальные посты. Эти списки должны доводиться до сведения короля, который станет выбирать из них кандидатов сам. Это был важный шаг, обеспечивающий королевский контроль над провинциальными городами, где власть монарха была почти утрачена и все союзы и партии формировались самостоятельно.
Кроме того, в Кремье Жанна д'Альбрэ попросила позволения вернуться в свои владения в Беарне, расположенные на испанской границе, и забрать с собой сына. Екатерина решительно отказала королеве Наваррской. Вместо этого она даровала ей 150 тысяч ливров и отослала ее в Вандом. Что же касается Анри, обожаемого сына Жанны, Екатерина заявила, что оставит его при себе. Она хотела держать мальчика в качестве заложника, дабы противостоять фанатичным планам гугенотки Жанны. Та успела стать столь ярой сторонницей новой веры, что сын, хотя и любил мать, но вздохнул с облегчением, когда его оставили при «бродячем» дворе, где было занятно, как в цирке. Он был не прочь оказаться подальше от нудных проповедей, среди товарищей по играм. В последние недели лета караван побывал в Романе, Балансе, Монтелимаре, Оранже и Авиньоне. Поезд был столь длинным, что зачастую, когда авангард прибывал к следующему месту расположения, арьергард еще только выезжал из прежнего. К вящей тревоге Екатерины, король подхватил простуду, которая перешла в бронхит. Его слабые легкие были постоянным предметом переживаний, но теплые южные ветра и сухой климат ускорили выздоровление.
Вскоре после этого королева-мать нанесла визит Нострадамусу в местечке Салон в Провансе. Этой встречи она, вероятно, и желала, и боялась. Королева-мать всегда питала бесконечное уважение к предсказаниям астрологов и мистиков. Однако перед тем, как королевская процессия прибыла в Салон-де-Кро, там случилась вспышка чумы, и большинство жителей бежало. Екатерина тем не менее не привыкла менять свои планы — она и не подумала обойти город стороной или отменить визит к предсказателю. Поэтому Карл повелел населению Салон-де-Кро вернуться и устроить своему королю достойную встречу, а иначе их ждет наказание. Местные жители, видимо, боялись королевского гнева больше, чем чумы, потому что они исполнили приказание. Их ожидало незабываемое зрелище. Королевская семья прибыла в середине дня 17 октября. Карл «восседал на африканском скакуне с упряжью из черного бархата, богато украшенной золотом. Сам он был в плаще из тирийского пурпура, расшитом серебряными лентами. В одном ухе у него был аметист, в другом — сапфир».
Решено было, что королева-мать встретится с Нострадамусом без помпы и фанфар, и он сам согласился «покинуть свое жилище и встретить ее величество вдали от низменной толпы». Страдавший подагрой, старик все-таки дошел пешком до замка, чтобы встретиться с королем и королевой-матерью. Опираясь на трость, с бархатной шляпой в руке, он предстал перед королевской компанией. Поприветствовав короля должным образом на латыни, пророк приступил к долгому разговору, во время которого возвестил, что Карл не умрет раньше коннетабля. Это вряд ли сильно обнадеживало, ибо Монморанси было уже за семьдесят. Екатерина дала Нострадамусу 200 экю и сделала его королевским советником и королевским лекарем.
Это была вторая их встреча; первая имела место в Блуа в 1560 году, где Екатерина попросила Нострадамуса начертить гороскоп Генриха Анжуйского, из коего явствовало, что тот когда-нибудь станет королем Франции. Это пророчество весьма порадовало королеву-мать. Менее радостным событием стал интерес Нострадамуса к юному пажу из свиты французского короля. Мальчика окликнули, но он, испуганный, умчался прочь. Этим пажом был Анри — он же Генрих Наваррский. Нострадамус настаивал на необходимости увидеться с ним. На следующее утро мальчик заметил, что слуги медлят подать ему рубашку. Впоследствии он рассказывал, что его пробрала дрожь — не от холода, а от ожидания: он решил, что его хотят высечь за некий проступок. В действительности же слуги тянули время, чтобы Нострадамус, вошедший в спальню, мог осмотреть тело ребенка, особенно его родимые пятна. В те времена такой способ предсказания судьбы был распространен наряду с хиромантией. Старик, уверенный, что Генрих (бывший в тот момент лишь шестым в очереди на трон) однажды станет королем Франции, прямо заявил окружившим Наваррского слугам: «Вы будете служить — королю Франции и Наварры!».
В Экс-ан-Провансе король объявил выговор парламенту за отказ ратифицировать Амбуазский эдикт. Он заменил провинившихся чиновников парижскими парламентариями и сместил членов местного магистрата.
А потом путешественники прибыли в южные земли своего королевства, которые показались детям Екатерины настоящим раем. Впервые за всю свою жизнь они наслаждались солнечным сиянием и красотами Средиземного моря. Экзотические плоды, ароматы лаванды, тимьяна и моря завораживали их. В этой удивительной, чарующей стране росли апельсиновые деревья, привезенные из Китая через Португалию совсем недавно, в 1548 году, и совсем уж невиданные пальмы, также родом из-за моря. Екатерине же здешний ландшафт и климат напомнили родину, королева была счастлива, наблюдая, как ее отпрыски радуются всему вокруг. В Бриньоле местные девушки в традиционных провансальских костюмах приветствовали короля, исполнив местные танцы вольта и мартингал. Их простодушный восторг и ликование порадовали королеву-мать и ее детей более, нежели все триумфальные арки и латинские декламации, которыми их потчевали до сих пор. Екатерина сочла визит сюда настолько успешным, что решила приобрести большой участок земли близ Йера и засадить парк апельсиновыми деревьями. В День Всех Святых королевская партия разбила лагерь у моря. Какие воспоминания мог пробудить морской берег в королеве-матери, впервые за тридцать лет увидевшей те места, где она прогуливалась, будучи четырнадцатилетней невестой? В Тулоне Карл и его брат вышли в море на галерах, предоставленных Рене Лотарингским, маркизом д'Эльбеф.
6 ноября народ Марселя оказал королевской семье самый теплый прием из всех, которые ей оказывали ранее. Даже испанский посол, убежденный роялист и католик, был поражен вассальной преданностью горожан. Король со своими близкими посетил праздничную благодарственную службу. Его товарищ по играм, Генрих Наваррский, принадлежа к другой конфессии, не мог войти в церковь и терпеливо ждал окончания службы у дверей. Карл дразнил Генриха: отчего, мол, он боится войти, но, не сумев заставить друга переступить через порог, схватил его шляпу и забросил внутрь. Его выходка произвела желаемый эффект, и Наваррский заскочил внутрь, пытаясь подобрать шляпу.
Предполагалось также устроить морскую вылазку с пикником в замке Иф. Но, взглянув на неспокойное море, Екатерина переменила план, и развлечения устроили в уединенной бухте. Здесь Карлу вздумалось провести импровизированное морское сражение. Большое количество придворных, включая его самого, изображали турок, прочие же — христиан. Это заставило испанского посла написать пылкий донос своему властелину. «Как мог король Франции играть роль неверного?» — возмущался благородный идальго и немедленно отправил письмо королю Филиппу в Мадрид.
Следующая остановка была сделана в Арле; здесь задержались почти на месяц — река Рона разлилась, и переправиться было невозможно. Наконец 7 декабря кортеж отправился в Монпелье, где провели Рождество. Теперь они находились в самом сердце владений Монморанси, где губернатором был второй (и самый способный) сын коннетабля, Монморанси-Дамвиль, который безжалостно отбирал у протестантов захваченные ими церкви и возрождал на своих землях католичество. Насколько Прованс был теплым и радушным, настолько Лангедок, с его значительным числом протестантов, оказал королевской семье прохладный и временами, даже оскорбительный прием. Екатерина обнаружила, что здесь быстро разрастались католические лиги, создавая множество серьезных проблем. Лиги образовывались незаконно, маскировались под видом купеческих союзов и тому подобных организаций. Эти сообщества объединяли людей разных сословий, включая знать, и местные власти даже и не пытались бороться с ними, опасаясь спровоцировать беспорядки. Королева-мать знала, что так называемые «лиги» представляют собой противозаконные братства, не желающие поддерживать королевскую власть и неустанно стремящиеся к собственным целям.
