тут, как говорится, было бы желание. Это наши привычки, ну и прочие хотелки. Вот то же курение, про которое мы с тобой в первый день говорили.
А что касается того, что тебе грустно… Нет, Артем, ты ещё просто не понял. Научиться любить — это здорово! Я бы даже сказал, это весело, если любовь эта настоящая, и если делать это с пониманием, для чего ты это делаешь и для кого.
— Может это и весело, когда ты один вот в лесу живешь да не видишь никого. А когда постоянно сталкиваешься с людьми, которым до этой самой любви никакого дела нет, которые в лучшем случае просто не думают об этом, а в худшем сознательно хамят и делают всё наоборот… Я не знаю, мне как‑то тяжело.
— Артем, я тебя понимаю. Но ты ошибаешься, если считаешь, что я вот тут сижу один и наслаждаюсь одиночеством да любовью ко всему живому на земле. Тут другие проблемы начинают досаждать. Да хотя бы то же одиночество. Как бы там ни было, но человек ведь животное общественное, так эволюцией сложилось, и это, кстати, одна из врожденных потребностей человека. Поэтому я с людьми общаюсь регулярно, может, конечно, не в таких количествах, как вы в городах, но всё равно… Я тебе уже говорил, что это не просто, это труд, но если ты встал на этот путь, то другого уже не примешь, как бы тяжело ни было. А чтобы не было грустно, чтоб не впадать в уныние и хандру, надо просто искать себе радости в этой жизни, но не водку пить, да по клубам ночным таскаться, а вот в лес сходить, к примеру, спортом заниматься, путешествовать, творчество какое-нибудь подобрать себе по вкусу. Да и не один же я такой на земле, кто об этом думает. На самом деле, тех, кто старается жить, пусть не по любви, но хотя бы на позитиве, довольно много. Я тебе скажу, их даже большинство. Просто они не выпячиваются, живут да живут себе потихоньку, вот их и не видно. А те, кто агрессивен и зол, они к себе много внимания притягивают. Вот скажи, у тебя на работе что — все ходят и хамят друг другу постоянно? Или соседи? Что, все такие уж злобные?
— Да нет, конечно.
«А ведь действительно, большинство-то людей, наверное, вполне адекватные и нормальные, — подумал Артем. — Ведь не все такие, как та тетка да Кутейко. Вон Ильшат с Маринкой, да и тёща та же, и дознаватель из полиции, и в гостинице та девушка, и вот тетя Люда, да полно таких, получается…»
— Вот видишь… И ты не раскисай и свой нос не опускай. Во, даже в рифму получилось… Ты только-только начал думать об этом, вот тебе и непривычно. Мозги-то привыкли по-старому мыслить, сопротивляются. Ну и жизненные обстоятельства так сложились, что тебе везде сейчас предательство да хамство мерещатся.
— Да, наверное, ты прав. Но вот скажи, всё равно ведь невозможно постоянно ходить и думать о том, что люблю я каждого встречного-поперечного. Ведь голова бывает и другими вещами занята.
— Так и не надо всё время так думать. Я же тебе приводил пример с солнцем — вот оно светит да светит себе, не думая, кому именно. Так и у тебя, когда привычка появится относиться к людям по-доброму, по «агапэ», это и будет как маленькая лампочка внутри, которая просто будет светить сама по себе и всё. Я тебе тогда посоветовал говорить мысленно людям «я тебя люблю», чтобы просто отучить себя от критического взгляда на них, чтоб не смотреть на всех с осуждением, с негативом, как мы привыкаем. Это словно гимнастика такая для мозгов. А когда «накачал мышцы», то можно и просто жить спокойно. Или я тебе ещё так скажу — если не можешь светить сам, так хотя бы не загораживай свет. То есть, если не получается в данный момент думать «я люблю вас», так хотя бы не смотри с осуждением, с негативом, будь, как минимум, нейтрален. Не работай на антилюбовь. Но при этом всегда помни, что долго сохранять такой нейтралитет у тебя не получится. Антибог не оставит тебя в покое, пока не затащит к себе. Помнишь, мы говорили о том, что человек не может не грешить, к этому его животная природа всегда подталкивает. Поэтому если не будешь сам стремиться к любви, делать к ней усилий, неизбежно скатишься в эту яму. К сожалению, это так, и я уже тебе говорил, что это постоянный труд и самоконтроль.
Артем как-то грустно улыбнулся.
— Немного понятнее стало, но, если честно, не легче…
— Ерунда, это в тебе ещё стержня нет, вот ты и гнешься. Но было бы желание, и всё получится. Ой, блины-то у нас совсем остыли, да и чай тоже. Противопоказано нам с тобой разговоры вести во время еды, — засмеялся дядя Гена. — Но ничего, это мелочи, снова разогреть можно.
— Да не надо, я уже наелся, дядь Ген.
— Как знаешь, тогда ими же ещё вечером поужинаем перед сном.
На улице возле дома громко зарычала какая-то техника. Дядька выглянул в окно.
— Кажись, Петруха на грейдере своем. Остановился, выглядывает. Пойдем выйдем, что ли? — Он поднялся со стула и стал одеваться.
Артем, накинув куртку, вышел вслед за дядькой. Петр в фуфайке, старых вытертых джинсах и грязных кирзовых сапогах сидел наверху в кабине грейдера.
— Здоро́во! — попытался он перекричать свою технику, открыв дверь.
— Ты хоть слезь вниз-то, да заглуши свой керогаз, а то ведь не слышно ничего! — закричал ему дядя Гена.
— Да я его потом не заведу! Погоди, сейчас. — И Петр отъехал метров на двадцать дальше по улице. Выбравшись из кабины, он спрыгнул на землю и вернулся назад.
— Ну вот, хоть так, а то слушать этот грохот… — Дядя Гена пожал руку племяннику, поздоровался с ним и Артем. — Ты как в наши края?
— Да мимо ехал, дай, думаю, остановлюсь, узнаю, как вы тут… — Петр засунул руки в карманы. Он, как обычно, был неулыбчив и хмурился, смотрел больше в сторону, а не на собеседников.
— Да мы-то нормально. Артемка вот успел уже и в райцентр съездить, и в область к себе, сейчас вот приехал на двухчасовалом.
— А чего ты мотаешься? Говорил же, отдохнуть хочешь.
— Да тут кое-какие дела срочные на работе нарисовались, — не стал вдаваться в подробности Артем.
— А-а… ну-ну… — Петр переступил с ноги на ногу. — Ну как у тебя, дядь Ген, вообще-то? Здоровье… Если чего
