– Ну вот, мне и вас, Марилла, удалось растрогать своим чтением! – удовлетворённо сказала Энни, приближаясь к её креслу и целуя пожилую женщину в щёку. – Вот это и есть успех!
– Я плакала вовсе не над этой вещицей, – сказала Марилла, которая не допустила бы подобной слабости. Разрыдаться над литературным произведением? Ещё чего! И она пояснила, какова причина её слёз:
– Я всё думаю о той маленькой Энни, которая впервые переступила порог Грин Гейблз. Мне так хотелось, чтобы вы ею и оставались как можно дольше, несмотря на все ваши детские причуды. Но вот вы стали взрослой и… покидаете наше гнездо! Вы, такая высокая и модная и… совсем не похожи на того ребёнка! Кажется, что вы вовсе и не провели в Эвонли все эти годы! У меня сегодня своего рода ностальгия по былому.
– Марилла! – начала Энни заговорщицки, усаживаясь к Марилле на колени и осторожно гладя ладонями морщинистые щёки. Серьёзно посмотрев ей в глаза, девушка продолжала:
– Честно говоря, я ни на йоту не изменилась! Ну, разве только самую малость! Просто стала попроще да вытянулась, как жердь! Но я всё та же, в глубине души! Внешность меняется, но суть – нет! Куда бы я ни поехала, куда бы ни пошла! Сердце моё – всё то же сердце маленькой Энни, любящей вас с Мэтью и… Грин Гейблз! С каждым днём я всё больше и больше люблю вас и буду любить всю оставшуюся жизнь!
С этими словами Энни прижалась своей щёчкой к морщинистой щеке Мариллы и протянула руку, чтобы дотронуться до плеча Мэтью. Марилла много бы отдала за то, чтобы научиться так же облекать мысли в слова, как это делала Энни. Но натура и многолетняя привычка сдерживаться взяли своё, и она просто нежно прижала свою Энни к груди, как бы намереваясь удержать её подле себя.
Мэтью, почувствовав, как увлажняются его глаза, встал и вышел из кухни. Под звёздным небом ясной летней ночи он решительно зашагал к воротам, через двор, мимо тополей.
– Ну, полагаю, этот ребёнок совсем не испорченный, – пробурчал он себе под нос. – Я, конечно, «лез не в своё дело», но, кажется, это даже пошло на пользу. Она стала такой хорошенькой, элегантной и… любящей, что самое главное. Она – дар небес, и та случайная ошибка миссис Спенсер принесла нам счастье! Всё это – не случайно! Это не иначе как – само провидение; Всемогущий видел, как я полагаю, что мы в ней нуждались!
И вот пришёл день расставаний с Эвонли. Энни с Мэтью уехали на станцию одним погожим сентябрьским утром, после бурного прощания с Дианой, которая залилась слезами, и сдержанного – по крайней мере, со стороны Мариллы – с Мариллой. Но когда коляска с Энни скрылась за поворотом, Диана осушила слёзы и отправилась в Уайтсэндс со своими кузинами из Кармоди, где она намеревалась «отвести душу» во время пикника на берегу. Марилла же ушла с головой в домашние дела – которые, между прочим, не требовали такого уж напряжения сил! – и постаралась заглушить сердечную тоску, которую не излить слезами и которая подтачивает человека изнутри.
В тот вечер, когда Марилла легла в постель, она, наконец, дала волю рыданиям; подушка её не просыхала от слез. Она осознала, что комнатка в восточном крыле вновь становится необитаемой, лишаясь своей хозяйки. Марилла обычно частенько подходила к двери, прислушиваясь к размеренному дыханию спящей девочки. Когда Марилла немного успокоилась, ей стало стыдно за столь бурное проявление чувств, которые она питала к… простой смертной, Энни Ширли.
Между тем, Энни и остальные выпускники школы Эвонли благополучно прибыли в город. Первый день в Академии был посвящен, в основном, организационным делам. Студенты знакомились друг с другом, им представили преподавателей. Потом их распределили по группам. Мисс Стэси рекомендовала Энни сразу на второй курс, так же, как и Гильберта Блифа. Это означало, что если бы у них всё пошло успешно, диплом учителя был бы им гарантирован уже по окончании первого года их обучения в Академии. Но это также означало, что предстоит большая и напряжённая работа. Джейн, Руби, Джоси, Чарли и Муди-Спургеон не задавались амбициозной целью форсировать обучение в Академии и готовились к двухгодичной программе. Энни боролась с приступами одиночества, сидя в аудитории, среди пятидесяти незнакомых студентов. Впрочем, она знала одного – высокого, с каштановыми волосами, сидевшего в противоположном конце аудитории. Нельзя сказать, чтобы это знакомство внушало ей особый оптимизм. Но… в то же время она безотчётно радовалась тому, что они попали в одну группу. Можно было возобновить старое соперничество, без которого учеба показалась бы Энни довольно пресной.
«Мне вечно будет чего-то недоставать, – подумала она. – А Гил, между прочим, смотрится вполне на уровне. Небось, хочет окончить с медалью! А как красиво у него очерчен подбородок! Раньше я как-то не замечала. Жаль, что Джейн с Руби не попали в нашу, продвинутую группу. Ну, полагаю, я больше не буду чувствовать себя как кошка на раскалённой крыше, после того, как немного здесь освоюсь. Интересно, с кем из девочек мы сможем стать друзьями? Над этим стоит поразмыслить! Конечно, я пообещала Диане, что ни одна из моих потенциальных подружек в Академии не займёт её места в моём сердце. Но ведь не возбраняется иметь хоть миллион привязанностей на втором плане! Мне нравится лицо той девушки с карими глазами; ей идет платье малинового цвета, и вообще у неё – цветущий вид, – свежа, как роза! А вон та красавица с бледным лицом смотрит себе в окно; волосы у неё просто роскошные! Наверное, тоже любит помечтать… Пожалуй, мне хотелось бы с ними подружиться, узнать их как можно лучше, ходить вместе, обнявшись за талии, и называть друг друга просто по имени. Но пока я не знаю их, а они понятия не имеют, кто такая Энни Ширли. А вдруг им до меня и дела нет? Ох уж, это одиночество!»
Ещё более одиноко ей стало вечером, в сумерках, когда она отправилась в свою новую комнату, чтобы готовиться ко сну. Энни не могла жить вместе с другими девушками из Эвонли, так как у всех у них в городе были родственники, у которых им и предложено было остановиться. Мисс Жозефина Берри с удовольствием предоставила бы Энни комнату в своём особняке, но Бичвуд располагался слишком далеко от Академии, так что этот вариант отпадал. Тогда мисс Берри отыскала комнату, которая сдавалась внаём, заверив Мэтью с Мариллой, что лучшего места для проживания Энни и не найдёшь.
– Сдаёт эту комнату одна пожилая леди, – пояснила мисс Берри. – Муж её был английским офицером; кстати, она весьма щепетильна в выборе жильцов. А это значит, что никаких сомнительных личностей наша Энни там не встретит. Дом этот в тихом районе и рядом с Академией. Кормят там весьма неплохо.
Всё оказалось именно так, как говорила мисс Берри. Однако, не было учтено одно обстоятельство: с первых дней Энни начала сильно тосковать по дому. Она с тоской оглядывала неуютную комнату, оклеенную скучными обоями; на стенах не висело ни одной картинки, в углу стояла железная кровать. Кроме пустого книжного шкафа в этой комнатушке ничего больше не было. Комок подступил ей к горлу, когда она подумала о своей белой комнате в Грин Гейблз. Там она знала, что где-то рядом, в саду, под окном, пробивается свежая травка, закручивает свои усы горошек и землю заливает мягкий лунный свет; а ещё – у подножия холма бежит весёлый ручеёк, а за ним – ветер качает старые ели; звёзды мерцают над Грин Гейблз, и в просвете между деревьев ярко светится окошко комнаты, в которой живёт Диана… Здесь же ничего этого не было. Энни знала, что за окном её комнатушки – прямая улица с сетью телефонных проводов, загораживающих небо; по мостовой топают ноги чужих людей, и тысячи огней бьют прямо в лицо прохожим. Она едва сдерживала себя, чтобы не расплакаться.
«Я не должна плакать! Это же глупо – проявлять такую слабость. Ведь уже третья слезинка скатилась к носу! Ну вот, ещё и ещё!. Надо подумать о чем-нибудь приятном, чтобы перестать слёзы лить. Но всё приятное у меня ассоциируется с Эвонли! И слёзы всё капают и капают – четыре – пять… Собираюсь домой в следующую пятницу, но до этого, кажется, пройдёт ещё сто лет! Мэтью уже, наверное, возвращается с поля, а Марилла вышла встречать его у ворот – шесть – семь – восемь… Бессмысленно считать их, – все не сосчитаешь! Вот, уже бегут в три ручья… Не хочу, чтобы они останавливались! Лучше предаться своему горю!»
Потоки слёз так бы и продолжали изливаться из глаз Энни, не появись на пороге Джоси Пай. От радости, что видит перед собой знакомое лицо, Энни даже забыла, что между ней и Джоси особой любви никогда не было. Она страшно обрадовалась, так как последняя принесла вместе с собой воспоминания об Эвонли.
– Я так рада, что вы пришли! – искренне воскликнула Энни.
– Вы плакали, – заметила Джоси с несколько преувеличенным сочувствием. – Полагаю, это от тоски по дому. Да, некоторым людям сложно себя контролировать в этом отношении. А мне – хоть бы что! Скажу я вам, чего зря расстраиваться, – город полон всего интересного. Куда до него нашему захолустному, убогому Эвонли! Подумать только, мы провели в нём столько лет! Не плачьте, Энни! Вот и нос ваш и глаза скоро станут красными, и вам всё будет казаться в мрачном свете! А я просто потрясно провела время сегодня в Академии! У нас такой классный преподаватель французского! Одни усищи чего стоят! Кстати, Энни, у вас найдётся что-нибудь съестное? Умираю от голода! Уж думаю, Марилла нагрузила вас всякими пирогами! Собственно, за этим я и заскочила к вам… Иначе я бы побежала в парк послушать, как играет оркестр Фрэнка Стокли. Он живёт в том же доме, что и я. Славный малый, скажу я вам! Сегодня он увидел вас в аудитории и спросил меня: «Кто та рыжеволосая девушка?» Ну, я ему и рассказала, что вы – сиротка, которую приютили Катберты. А чем вы до этого занимались, – никто не знает.
