– Я так рада, что вы пришли! – искренне воскликнула Энни.
– Вы плакали, – заметила Джоси с несколько преувеличенным сочувствием. – Полагаю, это от тоски по дому. Да, некоторым людям сложно себя контролировать в этом отношении. А мне – хоть бы что! Скажу я вам, чего зря расстраиваться, – город полон всего интересного. Куда до него нашему захолустному, убогому Эвонли! Подумать только, мы провели в нём столько лет! Не плачьте, Энни! Вот и нос ваш и глаза скоро станут красными, и вам всё будет казаться в мрачном свете! А я просто потрясно провела время сегодня в Академии! У нас такой классный преподаватель французского! Одни усищи чего стоят! Кстати, Энни, у вас найдётся что-нибудь съестное? Умираю от голода! Уж думаю, Марилла нагрузила вас всякими пирогами! Собственно, за этим я и заскочила к вам… Иначе я бы побежала в парк послушать, как играет оркестр Фрэнка Стокли. Он живёт в том же доме, что и я. Славный малый, скажу я вам! Сегодня он увидел вас в аудитории и спросил меня: «Кто та рыжеволосая девушка?» Ну, я ему и рассказала, что вы – сиротка, которую приютили Катберты. А чем вы до этого занимались, – никто не знает.
Энни уже подумала было, что слёзы и одиночество, пожалуй, не хуже, чем общество Джоси Пай, но тут перед ней предстали Джейн с Руби. У каждой из них к пальто аккуратно был приколот дюймовый кусочек с двухцветной – фиолетовой и пурпурной – ленточкой. Это были цвета королевской Академии. И так как Джоси не разговаривала с Джейн, первая должна была удалиться в «тень», прикусив язычок.
– Ну, – сказала Джейн, вздыхая, – мне кажется, я прожила здесь не один день, а уже несколько месяцев. Для «разминки» этот ужасный старикашка профессор, который ведёт у нас, велел нашей группе выучить по двадцать строчек из Виргилия к завтрашнему утру! Но сегодня просто не могу заставить себя сосредоточиться на занятиях! Послушайте, Энни, кажется, я вижу следы слёз на ваших щёчках! Признавайтесь, из-за чего вы плакали! Может, тогда нам удастся восстановить равновесие. До прихода Руби я и сама заливалась горючими слезами! Значит, я не «белая ворона», если все вокруг – альбиносы! Ага, пирог! Дайте мне крошечный кусочек, ладно? Спасибо! У него настоящий эвонлийский вкус!
Руби, рассматривавшая сводку новостей королевской Академии, лежавшую на столе, поинтересовалась, не пожелает ли Энни учиться на золотую медаль.
Та густо покраснела и призналась, что уже думала об этом.
– Да, вы мне напомнили, – снова вступила в разговор Джоси. – На Академию выделили стипендию из фонда Эйвери. Свежая новость, кстати! Фрэнк Стокли сообщил об этом сегодня. Он-то знает, так как дядя его – в совете директоров, насколько вам известно. Завтра в Академии будет объявлено об этом официально.
Стипендия Эйвери! У Энни сильно забилось сердце, и воображение её, словно по мановению волшебной палочки, открыло перед ней новые горизонты и перспективы. До потрясающей новости, которую Джоси «принесла на хвосте», как сорока, пределом её мечтаний были диплом учителя по окончании учебного года и, возможно, медаль. Ещё не замерли в воздухе слова Джоси, а Энни уже представила, как ей вручают стипендию Эйвери, она сразу поступает в редмондский колледж на отделение изящных искусств и оканчивает его с блеском. Она представила себя, облаченную в мантию и головной убор с квадратным верхом…
Стипендию Эйвери выдавали за особые успехи в английском. Ну, здесь Энни чувствовала себя, как рыба в воде!
Мистер Эйвери некогда проживал в Нью-Брансвике. Этот богатый фабрикант завещал часть своего состояния стипендиальному фонду для распределения по различным учебным заведениям мэритаймской области, включая академии и колледжи, в зависимости от их статуса. Было не вполне ясно, выделят ли стипендию Эйвери на Королевскую Академию, но вот сомнения и разрешились. В конце года тот выпускник, который продемонстрирует наиболее выдающиеся знания по английскому языку и литературе, получит эту стипендию – а именно, тысячу долларов на четырехлетнее обучение в колледже Редмонда. Не удивительно, что Энни отправилась в постель в тот вечер с горящими глазами!
– Если упорный труд чего-нибудь стоит, – я добьюсь этой стипендии, – твёрдо сказала она себе. – Как будет мною гордиться Мэтью, если я стану бакалавром! Хорошо, когда у человека есть цели! У меня-то их – хоть отбавляй. И самое ценное то, что всё время появляются новые! Стоит добиться одной, глядишь, а планка-то поднимается ещё выше! Поэтому-то жизнь так интересна!
Глава 35. Зима в Королевской Академии
Тоска по дому уже не одолевала Энни: её заглушили частые визиты домой по уикэндам. Каждую пятницу, вечером, пока стояла хорошая погода, студенты уезжали из Кармоди на поезде; здесь недавно была достроена железная дорога. Диана и ещё несколько девчат обычно встречали их на станции, и все весело отправлялись в Эвонли. Энни казалось, что вот эти вечерние прогулки по холмам, в осенних сумерках, когда воздух – прозрачен и свеж, а вдали приветливо мигают огоньки Эвонли, – настоящая награда за недели упорного труда.
Гильберт Блиф почти всегда шёл вместе с Руби Джиллис, неся её портфель. Руби стала весьма красивой молодой леди; она не без основания считала себя очень повзрослевшей. Руби старалась одевать юбки максимальной длины, если это, конечно, не встречало возражений со стороны её матушки. В городе юная красавица делала себе высокую прическу, хотя в Эвонли она не могла этого позволить. Глаза у неё были большие, ярко-синие, и она могла похвастаться точёной фигуркой и великолепным цветом лица. Руби много смеялась, обладала лёгким характером и искренне радовалась всему прекрасному.
– Никак не думала, что она в его вкусе, – прошептала Джейн Энни на ухо, имея в виду Руби с Гилом. Энни же вообще не думала об этом. Голова её была занята другими вещами, – к примеру, тем, как добиться, чтобы ей выдали стипендию Эйвери. Однако она со вздохом отметила про себя, что и сама не отказалась бы иметь такого друга, как Гильберт. Хорошо было бы с ним болтать, смеяться, обмениваться книгами и учебниками, обсуждать разные идеи. Энни знала, что у Гила – тоже грандиозные планы на будущее, а Руби Джиллис едва ли могла их оценить и понять.
Нет, Энни вовсе не питала никаких глупых, сентиментальных иллюзий относительно Гильберта. Мальчики воспринимались ею только, как потенциальные друзья. Если б они подружились с Гилом, она не стала бы ревновать его к другим; ей было бы всё равно, кого он провожает до дому. Он бы нашёл в ней настоящего друга! Подруг у неё было множество, но она догадывалась, что дружба с мальчиком значительно расширила бы её кругозор. Именно такой хотела представить себе Энни причину её возраставшего интереса. Если бы они с Гильбертом шли домой с поезда по пустым полям и тропинкам среди папоротников, они могли бы рассказать друг другу столько всего интересного и поделиться своими мечтами, – мир открылся бы перед ними в новом свете. Гильберт был умным молодым человеком, со своим жизненным кредо и установкой не только брать от жизни всё самое лучшее, но и отдавать. Он хотел бы изменить её к лучшему. Руби Джиллис призналась Джейн, что не понимает и половину из всего того, что рассказывает ей Гильберт. Его «заносит» совсем так, как Энни Ширли, стоит ему оседлать своего «конька» и завести разговоры о высоких материях. С какой стати она, Руби, должна выслушивать все эти заумные, «книжные» разговоры? Она же не на лекции!. Вот с Фрэнком Стокли не соскучишься, в нём жизнь бьёт ключом!. С другой стороны, последний не был и вполовину так красив, как Гильберт Блиф, и Руби не могла решить, кто из них ей нравится больше.
В Академии вокруг Энни постепенно сложился новый круг друзей – думающих, целеустремлённых студентов, с прекрасно развитым, как и у неё самой, воображением. С девушкой в «малиновом», Стеллой Мэйнард, и «мечтательной красавицей», Присциллой Грант, она быстро сошлась. Последняя, несмотря на свой меланхоличный темперамент, позволяла себе порой маленькие проказы и очень забавляла Энни, тогда как Стелла, живая и черноглазая, слыла мечтательницей, строившей воздушные и радужные «замки» в своём воображении, совсем как сама Энни.
После рождественских каникул студенты перестали возвращаться по пятницам домой, в Эвонли, и засели за учебники. К тому времени они уже знали, кто на что способен, и распределились по группкам, в зависимости от интересов и индивидуальных способностей. Кое-что прояснилось уже тогда. Например, стало очевидно, что серьёзные заявки на «золотую» медаль сделали трое студентов: Гильберт Блиф, Энни Ширли и Льюис Уилсон. Со стипендией Эйвери вопрос оставался открытым: на неё претендовало по крайней мере шесть способных студентов. Бронзовая медаль за успехи по математике была почти в кармане у одного толстого, крутолобого деревенского парня, который носил пальто в заплатах.
Самой красивой девушкой в Академии в том году была признана мисс Руби Джиллис; в продвинутой группе «пальма первенства» по красоте досталась Стелле Мэйнард, хотя истинные ценители, которых, увы, оказалось меньшинство, охотнее отдали бы её Энни Ширли. У Этель Марр, по мнению самых строгих судей, мастерски получались стильные причёски, а Джейн – простая, скромная Джейн, с её несколько тяжеловатой походкой – была признана лучшей на занятиях по домоводству. Даже Джоси Пай удалось выделиться: в Академии никто не мог состязаться с ней в острословии. Так что смело можно было утверждать, что «птенчики» мисс Стэси быстро «оперились» в Академии, прокладывая свой путь во взрослую жизнь.
