Сокращенные наименования советских учреждений, предприятий и прочие, вошедшие в обиход в РСФСР; Берлин, «Книга», 1923.
Ушаков, Д. (ред.) – Толковый словарь русского языка; Москва, ОГИЗ, 1935-40.
Чудинов, А. (ред.) – Словарь иностранныхъ словъ; С.-Петербургъ, 1894.
Чудинов, А. (ред.) – Справочный словарь, орфографическiй, этимологическiй и толковый, русскаго литературнаго языка; С.-Петербургъ, 1899-1901.
Bahder, E. – Русские сокращения; Leipzig, 1943.
Patrick, George Z. – A List of Abbreviations Commonly Used in the USSR; New York, 1937.
Rosenberg, Alexander – Russian Abbreviations; A Selective List; Washington, The library of Congress, 1952.
Svesnikov, A., Hoch, A. – Slovnicek sovetskych zkratek; Praha, "Orbis", 1948.
5. ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
Лучанский, М. – «Щепки»; Комсомолия, №11, 1926.
Сосновский, Л. – «Развенчайте хулиганство»; О писательской этике, литературном хулиганстве и богеме; сборник статей (ред. А. Жаров); Ленинград, Прибой.
СССР – Административно-территориальное деление союзных республик на 1 января 1947 г.; изд. 5-е, доп.; Москва, Известия сов. деп. труд. СССР, 1947.
Терской, А. – Этнографическая фильма (глава «Народности СССР»), 1939.
Orwell, George – Nineteen eighty-four (Appendix – The Principles of Newspeak); New York, Harcourt, Brace and Co., 1949.
Об этом сетевом издании
Оригинал предоставлен kcmamu
Сканирование, OCR, окончательная верстка, публикация arno1251
Выражаю благодарность за корректуру уважаемым fad_gel (глава IV), shapoval (глава V) и e_rubik (главы I, III, VIII, IX, библиография). Особая благодарность за настойчивость и самоотверженность e_rubik.
Всюду, где это было возможно, оставлена орфография оригинала. Нумерация примечаний преобразована в сквозную.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] См., напр., акад. С. Обнорский «Заметки о культуре речи», Т. Косых и проф. И. Устинов «О преподавании русского языка» (Известия, 23 июня 1940 и Правда, 29 июля 1938 г.).
[2] Во второй половине ноября 1950 года состоялась Объединенная сессия Отделения языка и литературы Академии наук СССР и Академии педагогических наук РСФСР, посвященная трудам И. Сталина по языкознанию и вопросам преподавания русского языка в советской школе.
Была подвергнута критическому анализу вышедшая за последние годы литература по вопросам преподавания русского языка в школе, а также журнал «Русский язык в школе».
Учителя поставили задачей восстановить в правах морфологию, усилить внимание к упражнениям по выработке орфографических навыков, а также навыков правильной устной и письменной речи.
[3] Автор настаивает именно на таком правописании.
[4] Слово «революция» в данном и во всех последующих случаях условно пишется с большой буквы («Революция»), так как, по сути, является именем собственным, подразумевающим начавшийся в феврале 1917 года период социально-политических потрясений и изменений государственного строя России.
[5] Как, например, Schwan, Noveau Dictionnaire, 1787.
[6] M. Gohin, Les transformations dans la langue francaise pendant la deuxieme moitie du XVIII siecle, 1903.
[7] В отличие от Октябрьской революции 1917, Великая Французская революция в первые годы своего развития (примерно до казни короля) допускала проявления духовного сопротивления. Так в противовес демократизации и вульгаризации языка был выпущен Словарь, составленный некиим А. Бюэ, содержание которого раскрывалось в самом названии: Noveau Dictionnaire pour server a l’intelligence des termes mis en vogue par la Revolution, dedie aux amis de la religion, de roi et du sens commun, Paris, 1792.
[8] Это в свое время было отмечено в пражском журнале «Slavia» Л. Успенским в его статье «Русский язык после революции»:
«Уже в 1923 году деятелями советской прессы была замечена малая доступность их продукции пониманию рабочего и крестьянина. Разница в языках «руководящей верхушки» и «широкой массы» оказалась столь резкой, что стала грозить самой возможности сгладить ее в будущем…» (т. 10, 1931, вып. 2, стр. 256).
[9] «Однако, – здесь же оговаривается Н. Задорнов, – я глубоко убежден, что язык наш далек от того, чтоб обеднеть, в массах он очень ярок, образен, сочен и звучен. В народной речи, как в зеркале, отражается вся жизнь страны».
[10] Любопытное мнение о якобы революционном языке высказал Е. Поливанов («За марксистское языкознание», стр. 169), усматривавший именно в революционной фразеологии общность ее с архаичными церковно-славянизмами:
«…Трафаретные выражения, фразеологическая рутина вроде «хищных акул империализма» и «гидры контрреволюции» – вот что является, по моему мнению, славянским языком революции и заслуживает этого названия, ибо по безжизненности и недвижности своей эти «акулы» и «гидры» вполне сравнимы с церковно-славянскими речениями в церковном языковом обиходе».
[11] Уже упоминавшаяся А. Бэклунд правильно отмечает на стр. 12, что «это был язык коммунистического актива и подрастающего поколения – особенно комсомола…»
[12] Так, новые здания Московского университета на Воробьевых горах именуются «Дворцом науки».
[13] Я. Фоменко в своей статье «Лед не тронулся» (Литературная Газета, 18 мая 1954) жалуется на то, что «уж очень многие факты и жизненные явления наши публицисты именуют «историческими», «небывалыми», «выдающимися», «эпохальными»…
Даже в чисто грамматическом отношении советский гиперболизм нашел свое характерное отображение во всё более интенсивном распространении превосходных степеней прилагательных: «первейшая задача», «почетнейшее задание», «ярчайший пример» и т. д.
[14] Данные примеры свидетельствуют о смешении в новой сельскохозяйственной терминологии русских и иностранных элементов, причем мы видим, что последние часто выступают как лексоморфемные (агро-указания, хата-лаборатория) так и чисто морфемные (озимизация, яровизация).
О проникновении в сельскохозяйственную лексику иностранных элементов говорил и проф. Ф. Филин, правда в «космополитическом» духе, который тогда еще не осуждался:
«…наиболее показательным для бурного развития языковой культуры нашей деревни является широкое распространение иностранных слов, подготовляющее почву для единого мирового языка, который будет создан». (Новое в лексике колхозной деревни, Диалектологический сборник, Вологда, 1946).
[15] Все наименования, кроме первого, употреблялись в неофициальной речи. Последнее же преобразование МГБ в КГБ – Комитет государственной безопасности – пока не дало производного.
[16] См. Розанов, Завоеватели белых пятен, стр. 231:
«Ежов выполнил свою задачу доведения террора до крайних пределов, после чего был «убран». Политбюро ЦК ВКП(б) свалило на него ответственность за безоглядочные (!? – Ф.) репрессии, подсказав народу словечко «ежовщина».
[17] Сюда же примыкают неофициальные названия принудительных работ – «принудиловка» и лица, приговоренного к ним, «принудиловец».
[18] О подобных эвфемизмах упоминается в статье К. Державина «Борьба классов и партий в языке Великой Французской революции», стр. 54:
«Вместо ‘a mort’говорили ‘elargissez’, ‘a l’Abbey’, ‘a Coblentz’. Обезглавление именовалось термином ‘la detruncation’».
[19] За постепенным возвращением в литературный обиход многих изъятых в первый период Революции слов, последовало теоретическое обоснование подобного явления лицемерной ссылкой на якобы нейтральность их (при том, что несколькими годами раньше они клеймились как атрибуты «классового» общества). Подобную «реабилитацию» изгнанной в свое время терминологии находим у С. Ожегова в его статье «Основные черты развития русского языка в советскую эпоху», стр. 32:
«…условия нашей общественной жизни позволили возродить целый ряд тех старых терминов, которые были нейтральны по смысловым оттенкам по отношению к создавшей их надстройке и которые по своей терминологической четкости (одно слово, а не сочетание) удобно было использовать в условиях социалистической государственности нашего периода («директор», «советник», «министр», «адвокат», «солдат», обозначения различных военных званий и т. п.)…»
