[74] «Наблюдается тенденция к синтетическому сжатию составных обозначений, словосочетаний (из определяющего прилагательного и определяемого существительного со значением «работник, работающий, мастер» и т. п.) в одно имя сущ. (с основой относительного имени прилагательного и суффиксом -ик или каким-нибудь его вариантом), например: плановик (работающий в области планирования, как бы «плановый работник»); пищевик (работник пищевой промышленности); вечерник (студент вечернего факультета) и т. п.» (Цит. по «Современный русский язык», стр. 55).
[75] Попутно можно упомянуть об упрощенных агглютинациях глагольных основ иностранного происхождения, а именно глаголах с выщербленными суффиксами: систематизировать – систематизовать. бомбардировать – бомбить, с производными «разбомбить», «отбомбиться» (ср. также «бомбардировка» – «бомбежка»). Слово, как известно, из области артиллерии перекочевало в область авиации. Подобная дифференциация в значении наблюдалась и в дореволюционном языке, но оставалась, преимущественно, в пределах профессионального употребления, что можно наблюдать, например, в глаголах «формировать», с его широкой полисемией, и «формовать» в узком техническом значении (отсюда же обозначение профессии: «формовщик»).
[76] Действительно, это нелепое слово настолько прочно привилось, что и двадцать лет спустя мы находим его на страницах «Известий» от 7 янв. 1945 г.:
– Вам бракосочетаться? Разводиться? Захороняться? – деловито спросила регистраторша… (Бр. Тур, Любовь и тара).
[77] В дополнение к высказываниям К. Федина можно привести пример с новым осмыслением слова «заслать», ранее употреблявшегося: 1) в отношении людей – заслать сватов, шпиона в стан врага и т. д.; послать в глушь; 2) в отношении предметов, посланных по неправильному адресу.
Теперь же это слово стало синонимом «послать», «направить» и в положительном смысле:
– Руководители Шумерлинского деревообделочного комбината (Чувашия) заслали недавно в Москву 14 вагонов мебели… (Правда, 24 авг. 1950).
[78] Очень осторожно делается ссылка на современное употребление приставки «за» авторами сравнительно недавно появившейся академической «Грамматики русского языка» (1952), причем первыми в ряду примеров даются имевшиеся уже до Революции слова:
«…7. Закрепление действия, напр.; зарисовать, заснять. Тип живой и продуктивный, получивший распространение преимущественно в последнее время.
«…8. Дополнительное значение «заранее», «на будущее время», напр.: заготовлять, закупить, запродать, запланировать. Тип живой, широко распространенный в настоящее время» (стр. 584).
[79] Это явление можно рассматривать и в ином аспекте, не только как бюрократизацию языка, но и как переход русского языка от синтетизма к аналитизму, что в данном случае является процессом «опредложивания», подобного «онаречиванию», т. е. превращением флективных имен, в слиянии с предлогами, в афлективные самостоятельные синтаксические пары, по началу пишущиеся еще раздельно, потом через дефис и, наконец, слитно.
Вскользь об этом говорит и проф. В. Виноградов в «Введении» к «Русскому языку» (стр. 37): «Аналитические формы слова, лексикализируясь, становятся словами или идиомами (ср. напр. наречия налету, наяву и т. п.; ср. предлоги по части, по линии, в отношении и т. п.)».
[80] Так, у В. Пановой (Ясный берег, 19) это слово, именно в вышеуказанном смысле, повторяется 5 раз на одной странице:
– Учел ли товарищ Коростылев то количество кирпича, которое требуется для школы?…
Нет, Коростылев не учел этого количества…
– Учли ли вы, что ваш завод наиболее мощный в районе…
Нет, Коростылев и этого не учел…
…И тогда мы придем с заказами. Учтите.
[81] «…в первой трети XVII века сформировалась фонетическая система литературного языка, причем эта система во всем существенном совпадает с фонетической системой последних эпох» (Там же, стр. 16).
[82] Подобное явление отмечено и одним из крупнейших современных русистов-диалектологов, проф. Ф. Филиным, одно время бывшим директором Института русского языка при Академии наук СССР:
«Отмечается тенденция к сближению норм произношения с орфографией, вытеснение старого «московского произношения», в связи с тем, что носителями литературного произношения становятся широкие массы населения, в овладении которыми литературным языком огромную роль играет печатное слово».
(«Наука о русском языке за тридцать лет», Известия АН СССР, Отделение литературы и языка, т. VI, 1947, стр. 412).
[83] Образное отображение этой теории в конкретном применении к русскому языку находим у Р. Березова в его статье «О курьезах и капризах языка в Советском Союзе», помещенной в «Новом Русском Слове», от 3 июля 1949 года:
«Язык – не мертвая материя, а живой организм. Как вам известно, этот организм чаще всего сравнивается с деревом. Дерево всё время растет, становится всё ветвистее и густолиственнее: при Ломоносове – одно, при Пушкине – другое, при Достоевском – третье, при Чехове – четвертое, в наши дни – пятое. Как на всяком дереве, так и на языковом стволе, вырастают часто корявые ветви, а на некоторых листочках появляются черви, и эти листья свертываются, желтеют, принимают уродливую форму и преждевременно опадают с дерева. На дереве русского языка появилось много странных листьев».
[84] Очевидно, он не владеет больше немецким языком, а только его «куцей» формой – «немязом» (перевод наш – Ф.).
[85] В своей книге «О языке пропагандиста» (Москва, 1951) А. Ефимов также подчеркивает, что «общественно-политическое значение его (русского языка – Ф.) поистине огромно. В русском языке не только наиболее полно отразилось социалистическое содержание советской культуры, – он является живым и действенным средством распространения марксистско-ленинских идей» (подчеркивание наше – Ф.).
[86] По поводу некоторых слов, относимых ведущим лексикологом и другими советскими языковедами в разряд якобы архаизмов, резко высказался Л. Ржевский в своей недавно появившейся статье «О культуре языка в СССР» (Вестник института по изучению истории и культуры СССР, № 11, 1954, стр. 101):
«…В словаре под редакцией Ожегова пометка «устар.» применяется довольно часто по соображениям, ничего общего с лингвистикой не имеющим. Например, – по антирелигиозным: слово паства – устарелое. Но церкви в СССР есть, есть и священники, слово живет. В Грамматике (имеется в виду «Грамматика русского языка» Академии наук СССР, 1952) характеристика «устарелое» дана также к слову ссыльный, – как намек на то, что в СССР ссылки не существует».
[87] В близком по времени периодическом издании находим аналогичные мысли:
…То, что известный автоматизм речи в некоторых условиях есть факт положительный, не дает оснований превращать его во всеобщий закон языка, а самый язык обращать в сумму штампованных, автоматизированных выражений. Как-никак, а штамп – болезнь языка, если хотите – камни в его печени».
(М. Г. Принципы рационализации делового языка. Революция и язык, 1931, 1)
[88] В «Библиографию» не включены известные авторам работы, с которыми им не удалось ознакомиться. Назовем наиболее значительные из них:
Джананова, М. – Руски литературен език след революцията; Народна Просвета, т. III, № 4-5.
Jakobson, R. – Vliv revoluce na rusk? jazyk; Nove Atheneum, v. III, 1921.
Klein, H. – Die Abkurzungen in der heutigen russischen Sprache (Phil. Diss.); Universitat Graz, Seminar fur slawische Philologie, 1949.
Никитин, В. – Изменения лексики в советский период; Ученыезаписки Рязанского педагогического института, т. VI, 1948.
Спасский, П. – Словарь советских терминов; Нижний Новгород, 1924.
[89] с 1953 г.: КПСС.
[90] Иногда некоторые издательства не дают на титульной странице места издания книги, что обычно бывает в тех случаях, когда издательская деятельность протекает как в Москве, так и в Ленинграде.
