Наконец, от себя добавлю еще про игры ученых. По словам известного лингвиста В. В. Виноградова, сославшегося на своего учителя А. А. Реформатского, игры с орфографией были характерны для московских языковедов, учеников и коллег Д. Н. Ушакова5. Игра состояла в том, чтобы записать слово всеми возможными способами, не меняя его произношения. Среди них были и написания, максимально отличавшиеся от правильного, общепринятого. Так, правильному “аспирант” противостоит “самое неправильное” — “озперанд”, в котором сделаны все возможные орфографические ошибки, не влияющие на прочтение.
Поиск предшественников (иногда довольно далеких) странным образом сочетается с отсечением последователей (иногда довольно близких). Так, от языка падонков отличают такие явления, как знаменитый “превед” или менее знаменитое высказывание “йа криветко” (вар. криведко), поскольку они возникли вне падонковской субкультуры и каждое из них имеет свою историю. Первое, по-видимому, в комментариях уже не нуждается. Второе же означает своего рода выпадение из реальности в состоянии незамутненного разумом счастья. Как и у многих речевых клише в интернет-жаргоне, у него есть своя легенда. На лекции по физике в одном московском институте некий юноша, находясь в хорошем настроении (но не по причине лекции), потерял контакт с реальностью, выпал из действительности, о чем письменно с помощью вышеупомянутой фразы и сообщил своей соседке. Фраза произвела на девушку столь глубокое впечатление, что она незамедлительно сообщила об этом в своем блоге, и далее фраза пошла гулять по просторам Интернета.
3 Точнее, если строго придерживаться терминологии, “эхоконференции”.
4 “Дополнения к словарю „Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890 — 1917 го
дов"”. “Новое литературное обозрение”, № 77 (2006).
5 Иногда эти же игры приписываются ленинградским языковедам, прежде всего Л. В. Щербе.
Впрочем, с лингвистической точки зрения и “превед”, и “криведко” вполне вписываются в язык падонков, а история их возникновения для их функционирования не так уж и существенна.
Об анти-грамотности
Здесь уже пора перейти от истории к содержательной части. Итак, мы имеем дело с явлением, которое правильнее всего характеризовать как жаргон, а его суть заключается в особой орфографии и некотором наборе речевых клише. По поводу этой особой орфографии существует по крайней мере три разных мнения.
Первое состоит в том, что интернет-орфография сводится к фонетическому письму, то есть “пишут, как слышат”.
Второе мнение более изысканно. Оно заключается в том, что задача пишущего — сделать все возможные ошибки, то есть повторить упомянутую выше игру лингвистов из круга Д. Н. Ушакова.
Третье мнение сводится к тому, что в Интернете царит элементарная безграмотность, носящая хаотический характер.
Первое мнение, очевидным образом, неправильно. Слова “превед”, “кро-сафчег” противоречат правилу “пишу, как слышу”. В соответствии с ним мы бы написали “привет” или “красафчик”. Таким образом, второе мнение более справедливо. В языке падонков делаются ошибки, которые просто неграмотный человек не сделал бы. Мы имеем дело скорее с анти-грамотностью, чем с без-грамотностью. Безусловно, первоначально это игра интеллектуалов, очень близкая к игре лингвистов. Существуют, однако, и принципиальные отличия. Игра ученых — это игра по строгим правилам, имеющая очень ограниченное применение. С помощью “озперанда” и ему подобных никто всерьез не предполагал общаться и вести переписку. Язык же падонков обслуживает совершенно реальную коммуникацию. И тут оказывается, что в обычной коммуникации очень трудно строго придерживаться анти-правил.
Во-первых, так трудно писать. Надо быть не только очень грамотным человеком, но и очень внимательным, и вообще педантом, если хотите. Ведь приходится выделить все места, где можно допустить ошибки, не влияющие на произношение (их в школе называют орфограммами), и последовательно все эти ошибки сделать. Как-то раз, готовя доклад для научной конференции о языке падонков, я решил назвать его соответствующим образом: “Арфаграфи-чискайа ашипка каг знаг”. Уже перед самым докладом я с ужасом обнаружил, что ошибся, точнее, недостаточно ошибся, то есть исказил не все, что следовало бы. Будь я педантом, я бы написал — “арфаграфичизкойо ашипко”.
Во-вторых, написанное таким образом чрезвычайно трудно читать. Ведь наша орфография — не только и даже не столько культурная ценность, сколько просто-напросто весьма практическая вещь. Она позволяет нам читать комфортно и быстро, не прочитывая букву за буквой, а угадывая графический облик слова по опорным точкам. Я уже как-то приводил забавный пример из Интернета, подтверждающий эту мысль. Повторюсь, потому что он необычайно нагляден:
“По рзелульаттам илссеовадний одонго анлигйсокго унвиертисета, не иеемт занчнеия, вкокам пряокде рсапожолена бкувы в солве. Галвоне, чотбы преавя и пслоендяя бквуы блыи на мсете. Осатьлыне бкувы мгоут селдовтаь в плоонм бсепордяке, все-рвано ткест чтаитсея без побрели. Пичрионй эгото ялвятеся то, что мы не чиатем кдаужю бкуву по отдльенотси, а все солво цликеом”.
Действительно, текст читается достаточно легко, хотя в словах перепутаны все буквы, кроме первой и последней. На первый взгляд пример опровергает ценность орфографии, ведь все слова написаны неправильно, а мы относительно быстро узнаем их. Но узнаем-то мы их именно потому, что все буквы в слове сохранены, и они хотя и не линейно, но помогают нам распознать облик слова. А в орфографии падонков слово опознается плохо даже при соблюдении линейности, и малейшая путаница сделает текст вообще нечитаемым.
Естественно, что даже узкий круг интеллектуалов не обладает достаточным педантизмом для реализации собственных орфографических установок, а уж по мере привлечения к игре не слишком грамотных масс эти установки и вовсе не соблюдаются. Вдобавок и саму ошибку можно сделать по-разному, например “афтар” или “аффтар” (второй вариант более канонический). Вот и имеем мы постоянный разнобой в написании. Например, слово “язык” встречается в “падонковской” орфографии и как “йазыг”, и как “йазык”, и как “изыг”, и как “изык”, и как “езыг”, и как “езык”, и, правда, совсем редко, как “йэзыг” или “йэзык”. А слово “падонок” (родительный множественного — падонков) встречается и в более “анти-правильной” форме: “падонаг” (“падонкафф”).
Кроме того, в языке падонков огромную роль играют речевые клише и прецедент нарушения. Однажды произведенное нарушение (искажение, сокращение, имитация акцента и т. д.), сделанное вовсе не по названным анти-пра-вилам, вдруг подхватывается, тиражируется и входит в канон. Скажем, “мед-вед” появился, скорее всего, как рифма к слову “превед”, возникшему в свою очередь по тем самым анти-правилам. Но сегодня “медвед” не менее законное словцо в Интернете, хотя нарушение здесь уникальное.
После всего сказанного хочется примкнуть к третьему мнению о тривиальной и хаотичной безграмотности в Интернете, однако это не так или не вполне так. Это не хаос, а, скорее, сосуществование разных систем правил, которые не доведены до логического конца.
Таким образом, в идеале (или в центре) находится та самая система “ан-ти-правил”: делай ошибку всякий раз, когда это не влияет на произношение. По мере использования и распространения жаргона идеал размывается, становится важным сделать хотя бы одну ошибку. Наконец, более существенным оказывается владение речевыми клише. Отсутствие нормы, характерной для литературного языка, делает допустимой и привычной вариативность написания. И только для небольшой группы клише выделяются канонические варианты типа “аффтар”.
Прецедентность и клишированность все чаще побеждают орфографический педантизм. Так, под влиянием написания “кросавчег”6 в языке падонков закрепилось написание соответствующего суффикса: “участнег”, “мальчег”, “зайчег” и т. д. А дальше заработал уже традиционный принцип морфемного письма, то есть сохранение единого написания морфемы. Так, на одном интернет-форуме висело приветствие: “Превед участнегам”, хотя по анти-правилам следовало бы писать “учазтнеком”. Суффикс “ег”, таким образом, вопреки орфографии падонков сохраняется как особый показатель интернет-жаргона.
Снова исторические параллели
Интересно, как по-разному мы сегодня реагируем на языковые (и в том числе орфографические) эксперименты начала двадцатого и начала двадцать первого века. Вообще сам “орфографический параллелизм” весьма интересен, хотя и условен. В начале двадцатого века возникла своего рода усталость от строгих правил русской орфографии. Именно в это время начала готовиться реформа графики и орфографии7, а писатели затеяли игры с языком. По-видимому, не случайно “разрушение орфографических ценностей” совпало с революцией (а отчасти предшествовало ей).
