галлонного кувшина.
– Сядь где-нибудь, – говорит она.
Я убираю стопку писем с расхлябанного деревянного обеденного стула и сажусь спиной к стене, откуда хорошо просматриваются дверь и окно, кладу пистолет на стол передо мной. Рукоятка пистолета лоснится от моего пота. Я вытираю ладони о штанины джинсов. Стол уставлен лекарственными пузырьками, забросан рекламными письмами, полиэтиленовыми пакетами, наполненными желтыми резиновыми перчатками, и кухонными полотенцами, с которых еще не сняты ценники.
– Это был первый дом моих родителей, – говорит Крисси, ставя кувшин рядом с переполненной раковиной. – Сейчас он стоит меньше тех денег, что они заплатили за него в шестидесятые, не смешно ли? Всегда считалось, что земля с годами только набирает цену.
– Сочувствую, – говорю я.
Она вставляет вилку чайника в розетку и принимается искать чай в шкафах. Ни в одном из кухонных шкафов нет дверок.
– Это страна угля, но угля больше нет, – говорит она. – Химический состав, которым они очищали уголь от примесей, загрязнил грунтовые воды. Они говорят, что их еще можно пить, но у детей появляются нарывы во рту, а у взрослых кровоточат десна. Химическую компанию вот уже восемь лет пытаются засудить.
Она запускает в шкаф у холодильника руку по локоть и достает один пакетик чая «Липтон». Еще один пакетик она находит в раковине, вскрывает его над грудой грязной посуды, моет две кружки.
– Почему ты вернулась? – спрашиваю я.
– Кейту здесь нравится, – говорит она.
Безумие исходит от Крисси, как запах духов.
– Кто-то убил Адриенн, – говорю я. – Ты об этом слышала?
Крисси улыбается. Это выводит меня из себя. Чайник начинает свистеть. Она наливает чай.
– Прошу, – говорит она, ставя передо мной кружку и не пытаясь схватить пистолет. Я делаю глоток. Чай слишком горячий, и вкус у него горьковатый. Крисси смахивает два полиэтиленовых пакета со стула и садится. – Мы всегда по-разному оценивали то, что случилось с нами.
– Меня пытались убить психопат и его брат, – говорю я. – По сути, то же самое происходило со всеми нами. Какие тут могут быть разногласия?
– Мы по-разному воспринимаем мир, я все время твержу, что мы должны пройти шаманский обряд посвящения, который через тяжелые испытания приведет нас к поиску внутри себя, и результатом этого поиска будет духовное открытие, фактический синтез и душевный покой.
– Ты права, – говорю я. – Мы не сходимся во мнениях. Но сейчас речь идет о том, что кто-то открыл охоту на последних девушек. Они убили Адриенн и приложили немало усилий к тому, чтобы убить меня. Их стараниями Джулия попала в больницу и был сожжен диспансер Хизер. Мы должны действовать совместно. Или ты думаешь, что они не придут за тобой?
– Вот в этом-то и состоял твой самый большой недостаток, – говорит она. – Ты всегда неверно воспринимала это, и пока так оно и остается, ты будешь жить в страхе.
– Значит, ты отказываешься помогать? – спрашиваю я.
– В чем? – Она смеется. – Я не собираюсь вступать в какую-то суперкоманду последних девушек.
– Ты поддерживаешь связь с Билли Уолкером и Гарри Питером Уарденом, – говорю я. – Ты регулярно общаешься с ними, верно?
– Они не заслужили того, что с ними сделали, – говорит она.
– И ты продаешь их… – я с трудом подбираю слово, – искусство.
– Без комментариев, – говорит она.
– Не стесняйся, Крисси, – говорю я. – Мы нашли твое имя в списке посетителей Билли. Мы, вероятно, увидим его и в списке посетителей Уардена. Тебя используют. Кто-то сделал из тебя их приватный мессенджер.
Тут я замечаю, что Крисси, сев за стол, так ни разу и не моргнула. Я предполагала, что она где-то посредине. Но что, если она уже прошла весь путь до конца? Что, если доктор Кэрол никогда не обращалась к Крисси за помощью? Я думала, мы убегаем от опасности, вместе со Стефани все больше отдаляемся от доктора Кэрол, но что, если я завела нас двоих прямо в сердце заговора?
– Ты как-нибудь общаешься с доктором Кэрол? – спрашиваю я, и рука у меня сжимается – так сильно хочется мне схватить пистолет.
– Она все еще руководит вашим маленьким кружком любителей вышивания?
Крисси улыбается. Она так еще ни разу не улыбалась.
– Тебя кто-нибудь просил связаться с Уарденом или Уолкером? – спрашиваю я. – Мне все равно, просто знать нужно.
– Конечно же, тебе не все равно. – Она смеется. – Иначе ты бы не потратила столько времени, преследуя меня.
– Это была Мэрилин, – говорю я. – И она наконец оставила это дело. Теперь уже больше никого не волнует, продаешь ты это говно, чтобы переводить деньги на счета тех ребят, или не продаешь. Я хочу сказать, это отвратительно, это вызывает возражения нравственного толка, но сейчас перед нами проблема куда как более крупная.
Она разглядывает меня чуть ли не минуту.
– Кто стоит за этим? – спрашивает она. – Ты думаешь, что я подставное лицо некоего таинственного консорциума всяких темных личностей, которые желают тебе смерти? И ты хочешь уничтожить доверие этих актеров, чтобы отомстить участникам заговора, который, возможно, существует только в твоей голове?
– Это не месть, – говорю я. – Это самозащита.
– Это извращение природы, – говорит она.
Я вытаскиваю из своей поясной сумки сложенную глянцевую фотографию восемь на десять и разглаживаю ее на столе. На фото Барб Корд. Крисси садится прямо.
– Это редкая вещь, – шипит она между зубов. – Ты ее обесцениваешь.
– У меня есть и три других, – лгу я. – Я их снова подпишу и дату поставлю. На рынке есть только четыре других. Они будут стоить того.
Она покровительственно мне улыбается.
– Мне денег хватает. Сейчас речь идет скорее о приведении моей коллекции в порядок, чем о приобретении чего-то нового.
– Тогда откуда такое желание купить то, что я продавала онлайн? – спрашиваю я. – До того как ты узнала, что это я.
– Ах, Линнетт, – говорит она и вся светится от самодовольной удовлетворенности. – Неужели ты и в самом деле думаешь, что я с самого начала не поняла, с кем имею дело?
Мне хочется пощечиной прогнать эту самодовольную улыбку с ее самодовольного лица. Я могла бы схватить пистолет и выстрелить в нее. Не насмерть, а куда-нибудь в коленную чашечку. Она не подыгрывает мне. Она играет со мной. Я не настолько глупа. Я не попадусь в эту ловушку.
– Я с большим интересом следила за новостями из Лос-Анджелеса, – говорит она. – Я знала о том, что это грядет, раньше любой из вас. Я тебя всегда любила, Линнетт. Я всегда думала, что если кто-нибудь приедет сюда и задаст мне правильные вопросы, то это будешь ты.
Кухонное окно представляет собой отдающий блеском квадрат темноты. Я не слышу никакого
