движения из остальной части дома.
– И ты знаешь, кто это? – спрашиваю я.
– Я обратила внимание на цифры почти два года назад, – говорит она. – Не могла понять, что они значат. Тебе не хочется знать то, что знаю я?
– Какие цифры? – спрашиваю я.
– Цифры на электронных письмах, – говорит она.
– Какие цифры? Какие электронные письма? Кто с тобой переписывался?
– Ты всегда была скорее недобитой жертвой, чем настоящей последней девушкой, – говорит Крисси. – Но именно это и привело тебя сюда. Я думаю, у тебя наконец случился кризис.
Ее глаза горят, и я понимаю, что мы очень, очень далеко от цивилизации.
– Ты такой везунчик, – выдыхает она. – Я думаю, ты превращаешься в настоящую последнюю девушку.
Наступает долгая пауза, я смотрю на дверь, убежденная, что она дает кому-то шанс прокрасться сюда, но кухня пуста.
– Просто я собрала все это, как фрагменты пазла, – говорит она. – Ах, какая красота. Наконец пришло твое время. А я на твоей тропе следую за тобой.
Она прижимает руки к грудине и закрывает глаза, погружаясь в благодать.
– Слава, – говорит она. – Пойдем. Мой компьютер в музее.
Она отодвигает стул и встает. Я делаю то же самое. Я иду за ней по короткому коридору в задней части дома, мимо стиральной машины и сушилки.
– Каждый раз, чтобы выйти в Сеть, мне приходится идти через мой музей, – говорит она, берясь за ручку двери, ведущей в подсобную комнату. – Это напоминает мне о путешествии, которое все мы совершаем ежедневно. А теперь и ты будешь совершать это путешествие. Приготовься, Линнетт. Я так рада от того, что наконец-то ты узнаешь, что оно такое.
Она открывает дверь, и холодный воздух вырывается наружу, как если бы она открыла дверь холодильника. Она шарит рукой по стенке у двери, щелкает выключателем. Я слышу, как оживают флуоресцентные лампы в огромном модульном сарае, пристегнутом к задней стене ее дома. Но перед нами только небольшое помещение с черным занавесом в другом конце. Над занавесом висит десятидюймовый нож, его режущая часть загрязнена чем-то темным и смолистым. Поперек его висит монтировка с волосами на ней.
– Это вещички Дани, – говорит она. – Добыть их было нелегко, но с ними я всегда ощущала себя рядом с ней. Этим оружием ее брат преображал ее друзей, и этой самой монтировкой Дани убила своего брата. Инь и ян. Проходя под ними, начинаешь рефлексировать.
Меня подташнивает. Потом она идет дальше, берет фонарик с полки рядом с занавесом, распахивает его обеими руками, и у меня возникает нехорошее предчувствие.
– Идем, Линн, – говорит она. – Я покажу тебе множество чудес.
– И электронные письма, – говорю я, пытаясь не позволить ей оторваться от реальности.
– И их тоже, – говорит она. – Если у тебя все еще останется интерес к ним после экскурсии по моему музею.
Я вытираю руки о джинсы, потом проверяю, снят ли с предохранителя мой.22. После чего я следую за Крисси в музей ее «убейлекции».
* Кристин Мерсер, «Монстры, наши создатели: от Всемирного потопа до последних девушек», впервые опубликовано в «Журнале сравнительного фольклора», ноябрь-декабрь 2009
[57]
Группа поддержки последней девушки XVIII: Проклятие последних девушек
Дом Крисси – развалина, в которой царит хаос, это продукт помрачения рассудка, но в ее музее все в полном порядке, все выстроено на полочках, помещено в пакетики, имеет бирочку, каталогизировано и классифицировано. Как только мы входим в погруженную в сумрак тихую первую комнату, дыхание Крисси замедляется, ее движения становятся плавными, ровными.
Эта комната освещена несколькими старинными лампами, на полу лежит аляповатый ковер прямо из квартиры какой-нибудь старушки-тетушки, на ковре рисунок – рубиново-красные розы, которые выпучиваются, как наполненные кровью органы, украшенные выступающими венами, и цветущие гирлянды, похожие на кишки.
– Заранее извиняюсь за любительщину, – говорит Крисси. – Но ты удивишься, узнав, насколько до сих пор велик спрос.
Все временные, обитые сеткой-рабицей стены комнаты заняты полками, которые уходят к потолку, а еще выше я вижу только темноту, но потом, приглядевшись, замечаю металлические балки, удерживающие потолок. Большинство людей не увидели бы на этих полках ничего необычного: гвозди, бутылки с землей, старый строительный шприц, согнутые кожаные туфли, кукла-клоун, ряд архивных папок и альбомы для наклеек, упорядоченный ряд новеньких полиэтиленовых пакетов с пилками для ногтей и гребешков, из которых торчат клочья волос, пара парикмахерских ножниц, потускневших от времени, старинный утюг, на ручке которого все еще сохранился порошок для снятия отпечатков, стоящий в одиночестве кирпич.
Но я знаю, на что смотрю.
Гвозди из чикагского дома убийств Г. Г. Холмса, гравий с того места, где были убиты Бонни и Клайд, строительный шприц, с помощью которого Роберт Берделла заливал герметик в уши своей жертвы, туфли Альберта Фиша, прядь волос Чарльза Мэнсона, кукла-клоун Джона Уэйна Гейси, рождественская открытка от Теда Банди, кирпич из дома Шэрон Тейт[58].
Для определенного сегмента населения эти предметы – статусные символы, более показательные, чем «Мерседес» S-класса или дом в Гэмптонах[59]. Тут стоит запах комиссионного магазина из ада, запах, насыщенный привкусом засохшей крови и сухого пота. Горького запаха пота, вызванного страхом человека, со всех ног убегающего от смерти, а также терпкого запаха пота тех, кто обрушивает удар кувалды.
– У этих жалких в своих потугах людишек не было никакого видения, – говорит Крисси. – Давай не будем долго здесь задерживаться. Их недостаточная амбициозность может поблекнуть прямо на глазах.
Я не хочу идти за этот черный занавес в другую часть комнаты, но я должна досмотреть все до конца. Я проверяю телефон: одна черточка, и уже тридцать минут прошло. Я хочу отправить Стеф эсэмэску, сообщить о развитии событий, но она мой туз в рукаве, и я не могу ее спалить.
– Идешь? – спрашивает Крисси из темноты.
Я знаю, что у нее там дальше в этом доме забав: бутылки редкого вина для элитных коллекционеров. Для людей, для которых цена не является целью. Если ты – то, что ты покупаешь, то что говорит о тебе цена в шесть тысяч сто сорок три доллара, которую ты отдала за гарпун, пригвоздивший к стене эллинга беременную танцовщицу из чирлидинговой группы в 1978 году?
Но я не уйду. Я осмотрю все до конца. Я переступаю через порог и вхожу в темноту. Крисси притащила сюда временные стены и построила лабиринт, петляющий по ее сараю. Мы стоим в длинном коридоре, на стене которого видны закрытые двери и темные дверные проемы.
– Ты знаешь, сколько
