и вечер я просидел рядом с Амандой. Я рассказывал ей истории, вычитанные в книгах, увиденные в фильмах. Пересказывал старые сказки и просто говорил. Не знаю, слышала ли она, но я, почему-то, был уверен, что так ей легче.
Ближе к полуночи меня сморило, и я уснул рядом с кроватью, положив на нее голову.
Проснулся я посреди ночи, не понимая, что меня разбудило.
— Аманда? — сонно щурясь, спросил я, вглядываясь в бледное лицо.
Я скользнул взглядом по ее телу, а потом глубоко вздохнул, прикусив изнутри щеку. Моя рука все еще держала ее запястье. Теперь я понимал, что не так. Пульса больше не было.
Зажмурившись, я поднялся, прижав пальцы к сонной артерии, чтобы окончательно убедиться, а потом осторожно снял с нее ненужную больше маску.
— Спите спокойно, Аманда, — шепотом сказал я и, наклонившись, поцеловал ее в лоб.
Пошатываясь, я дошел до своей кровати и сел на нее, спрятав лицо в ладонях. Меня потряхивало. Я не мог просто взять и пойти за врачами сейчас, мне нужно было время. Хотя бы немного времени.
На мои плечи легли руки, но я даже не вздрогнул. Я знал, кто это, чувствовал кожей.
Ричи ничего не сказал, только опустился рядом, обняв меня, и я, развернувшись в его руках, спрятал лицо на его груди. Наконец я мог дать волю своим чувствам. Больше мне не нужно было сдерживаться.
Еще столько предстояло сделать, но все это могло подождать до утра.
***
Весь следующий день я просидел на телефоне. Забрав вещи Аманды, я сначала организовывал транспортировку тела. Потом договаривался с крематорием, колумбарием, заказал подготовку тела, урну.
Тело сразу же увезли в морг, пока я метался в поисках похоронного агента. Но и когда я нашел этого человека, снявшего с моих плеч половину забот, мне все еще было, чем заниматься.
Вернувшись домой, я сразу же забрал деньги, оставив пока завещание на месте. Для этого еще будет время.
В таком бешенном ритме прошла пара дней. Пока я занимался похоронами, времени тосковать и переживать не было. Правда спать я толком не мог, перебивался парой часов и снова начинал по новой. Проблема, правда, была не в похоронах, а старая и уже задолбавшая. Морган. Но на это тоже не было времени.
И наконец всё закончилось.
Я стоял перед мемориальной доской, на которой значилось «Аманда Бейкер», годы жизни, а внизу надпись красивыми витиеватыми буквами: «Любимой матери и хорошему другу». Мне казалось, что так было правильно.
В моих руках был букет полевых цветов, которые Аманда любила, а в кармане лежало завещание. Я вздохнул и, с легкой улыбкой качнув головой, вставил цветы в специальное отверстие.
— Последнее желание дамы исполнено. Покойтесь с миром, Аманда, — тихо сказал я.
Сзади ко мне подошел Ричи, положив руку на мое плечо.
— Она завещала мне квартиру, представляешь? — глухо спросил я.
— Знаю, — негромко отозвался друг.
Сказать, что я был удивлен, прочитав завещание, это не сказать ничего. Но всё же… всё же. Вздохнув, я отошел, окинув взглядом остальные ниши. Здесь было красиво и очень тихо. А еще здесь было… спокойно.
— Ну вот. Я сделал всё, что она просила. С работы, думаю, меня уже раз десять уволили, пока я не брал трубку. Что теперь?
Я обернулся, посмотрев на Ричи. Он стоял в двух шагах от меня, сунув руки в карманы.
— Что теперь делать?
Друг пожал плечами.
— Сделай то, что давно уже пора было сделать. То, чего ты давно уже хотел, — просто ответил он.
Я с недоумением наклонил голову на бок, и Ричи усмехнулся.
— Отомсти Моргану.
Его негромкие слова отразились эхом от стен колумбария. Я открыл рот, но закрыл его, посмотрев на цветы, возложенные к плитам.
— А если у меня не получится? — через какое-то время спросил я. — Что, если мне духу не хватит?
— Алекс, — твердо окликнул меня Ричи, и я снова посмотрел на него. — Ты и так чокнутый. Ты разговариваешь со своей галлюцинацией в колумбарии. Чего тебе терять?
Я хмыкнул и, застегнув куртку, пошел прочь. Ричи зашагал рядом.
— Нечего мне терять. К черту всё.
Мы вышли на улицу и одновременно посмотрели на выглянувшее из-за облаков солнце, прикрыв глаза рукой.
— Так значит… Я возвращаюсь в Чикаго, — я глянул на друга, и мои губы расплылись в улыбке. — Нет. Мы возвращаемся в Чикаго.
Улыбка Ричи отразила мою.
Спустя пару часов мы мчались на автобусе в город, из которого ровно год назад я сбежал. Я ехал, чтобы испортить жизнь человеку, который полностью растоптал мою. И я не жалел ни о чем.
Глава 16
Я подавил зевок и подпер рукой голову.
— Всем встать! Его честь Маркус Пол, председатель судебного заседания.
Я приподнялся и, наконец, от души зевнул, спрятавшись за чужими спинами. Судья проплыл на свое место, и все сели обратно. Рассмотрение этого дела шло уже месяц, но я был уверен, что закончится всё так, как я хотел. Потому что в юридических вопросах я разбирался. Хотя бы ради этого стоило пройти через годы обучения, всех знакомых отца и просидеть полгода в конторе Моргана.
Кстати, о крысах.
Я перевел взгляд на Митчелла Моргана, сидящего на скамье подсудимых, и расплылся в улыбке. Я таскался на все заседания не только, чтобы узнать окончательный вердикт. Мне доставляло искреннее удовольствие смотреть на него. А выглядел мой бывший начальник отвратительно.
Его голова в очередной раз дернулась в нервном тике, и я спрятал лицо в ладонях, стараясь подавить смех. В лучшем из своих костюмов, обросший, с кое-как приглаженными гелем волосами, дерганный и периодически оборачивающийся с выражением паники на лице, он выглядел очень смешно. Я бы сказал, что Морган потерял весь свой лоск, но это было бы невероятным преуменьшением. Он потерял всё, включая рассудок.
— Мистер Морган, Вы меня слышите? — спросил прокурор, повысив голос.
Митч дернулся и резко поднялся, опрокинув со стола папку адвоката. Больше я вынести не мог. Отчаянно закрывая рот рукой, я бесшумно выскользнул из зала суда и, покашливая от сдерживаемого смеха, быстро направился к выходу. Оказавшись на улице, я завернул за угол здания и рассмеялся в голос.
— Что, опять? Ты хоть одно заседание досидишь до конца? — приподняв бровь, спросил Ричи.
Он стоял рядом, прислонившись плечом к стене, хотя на его лице тоже расплывалась улыбка. Но едва я открыл рот, чтобы ответить ему, меня снова сложило пополам. Прошло минут пять, прежде чем я отдышался и, тяжело выдохнув, выпрямился, утирая слезы.
— Доброго
