брал ящичек, рисовал на нём клавиши и имитировал игру…
Конечно, мама видела мою страсть к гармошке, и потом, это уже было после пятого класса, она сказала: «У нас отелилась корова, давайте бычка вырастим, а потом продадим и купим Вите гармошку…» (Мне показалось, что у Виктора Захарченко блеснули слёзы на глазах.) Дома не было у нас самого насущного, а мама думала о том, чтобы мне купить гармошку… Я вам рассказал, как было трудно, потому что этим сейчас никто не интересуется. Мы выжили благодаря народным песням. Я слышал, как их пели, одни женщины, мужчин в станице не осталось никого, они пели ревмя, так человек кричит от боли. Вот они убирают в поле бураки или дома у кого-то соберутся и поют, настолько выразительно, захватывающе, что меня потом уже не трогало всё пение, которое я слышал в мире.
– Митрофан Пятницкий, основатель русского народного хора, который теперь носит его имя, ещё в начале 20 века сокрушался: “…народная песня исчезает, и её надо спасать… деревня начинает забывать свои прекрасные песни…”
Мы сегодня можем наблюдать, что уже сама деревня исчезает. Что нас ждёт?
– Нам ни в коем случае нельзя отрываться от корней. Поэтому то, что сегодня не изучается народное творчество, – это государство совершает преступление, вот так и запишите. Детство формирует человека, и надо воспитывать ребёнка, пока он лежит поперёк лавки. Народные песни формируют отношение к женщине, отношение к природе, отношение к родине, в народных песнях и любовь всегда духовная, но вместо этого у нас по всем каналам телевидения день и ночь показывают шоу… Это для забавы. Но простите, а кто будет воспитывать гражданина, кто будет давать духовное воспитание? Кто?! Традиции у нас есть, а мы их не изучаем, и долго ли простоит дерево без корней?
– Знаете, что мне пришло вдруг в голову? У нас много записных правозащитников, они отстаивают те или иные, иногда сомнительные, ценности, а вы свой голос возвышаете в защиту главного, пожалуй, права – права народа на самопознание и на сохранение себя.
– Национальной культуры на нашем телевидении не существует много лет. Для блезиру что-то покажут, чтобы отстали, и дальше поднимают мутную волну. Поэтому мы не знаем, что делать с собранными народными песнями, чтобы они дошли до людей, что делать, как открыть доступ народному творчеству на телевидение?
– Может быть, вам, одному из признанных духовных лидеров страны, имеет смысл публично обратиться к президенту?
– Я скажу, во власти президента это сделать, но не всё так просто. Закон о культуре уже есть, хороший закон, но вы разве не знаете, какие кощунства происходили в Большом театре, когда со сцены демонстрировали обнаженный мужской половой орган? Сказать, что это кощунство, – ничего не сказать!!! И кто-то за этим стоит, кто-то нас старается перекодировать, чтобы у нас не было ничего святого, и потом разрушить изнутри.
Всё правильно вы говорите. Народные песни – это наше духовное оружие, а оружие надо всегда держать в боевой готовности. Смотрите, я состою в Совете по культуре при президенте, в Совете по культуре при патриархе, поэтому буду эти вопросы поднимать, но знайте, что противодействие очень велико, они же, видите, царюют, царюют на экранах телевидения, они там деньги делают и никого близко подпускать не хотят… Я давно понимаю, что это сила реальная, объединённая, управляемая из-за пределов страны. Думаете, в Белоруссии люди сами вышли на стихийные митинги? Как бы не так! Всё проплачено. Всё готовилось не один год, выделялись на это большие деньги, чтобы достать, понимаете, этого бедного Лукашенко…
– Как вы, кстати, относитесь к президенту Белоруссии?
– Как я отношусь? И отношение Кубанского казачьего хора, и моё личное – самое братское, иначе и быть не могло, но он не должен отрываться от России, а он Абхазию, смотрите, не признал, Осетию не признал… Почему?
– Я думаю, что иногда в политике не надо быть прямолинейным… Но мы немного отклонились в сторону от нашего повествования. Вы закончили Краснодарское музыкально-педагогическое училище, потом Новосибирскую государственную консерваторию имени Глинки, 14 лет жили в Сибири, были главным хормейстером государственного Сибирского русского народного хора. Какую роль Сибирь сыграла в вашей жизни?
– Сибирь – это моя вторая родина. У меня в Сибири две дочери родились. А когда я начал записывать сибирские песни, я понял, что для меня новый мир открылся. Я в Сибири записал много-много тысяч песен, издал четыре книги по народным песням, а всего у меня 18 томов, больше меня никто не написал, вам это скажут в Ленинской библиотеке.
– Сибирь извечно была краем каторжных и ссыльных. Это наложило отпечаток на фольклор?
– Наложило. Я много таких песен записал. Вот, смотрите…
Умру – в сырой земле зароют,
Заплачет маменька моя.
Жена найдёт себе другого,
А мать сыночка – никогда.
(Захарченко вытягивает, с чувством повторяет две последние строчки и считает нужным дать уточнение). К каторжным народ в Сибири относился очень сострадательно.
– Простите, у вас слёзы на глазах?
– У меня? Да я на каждой репетиции, я на концерте плачу, я там слезами обольюсь. «Откуда начнем плакати», как сказано в каноне преподобного Андрея Критского. И вот смотрите, с чем я ещё столкнулся, когда жил в Сибири. Мы с одним сибирским фольклористом ходили по деревням. Пришли в деревню, идём по улице и видим, что у каждой калитки стоит крынка с молоком и хлеб лежит. Мой напарник говорит: «Давай, Витя, перекусим». Он был старше меня по возрасту, и я спрашиваю у него: «Это ваши знакомые, да?" И он мне объяснил, что здесь так принято, любой прохожий может подойти, поесть или унести с собой продукты.
– Сибирский характер в самом деле существует или это что-то художественное и для красного словца?
– Существует. Я скажу, что сибиряки – это люди очень устойчивые, очень надёжные.
– Значит, не случайно, что в декабре 1941 года именно сибирские дивизии спасли Москву?
– Абсолютно! Абсолютно! Это не случайно, а закономерно. И смотрите, я мог стать руководителем Кубанского казачьего хора ещё раньше, сейчас скажу, в 1968 году. Меня даже вызвали в Москву, и я сидел в приёмной министра. Но тогда назначили Сергея Алексеевича Чернобая, главного хормейстера Северного хора. Я думал: «Как же это несправедливо, ведь он не имеет никакого отношения к Кубани», но Господь Бог сделал правильно, что меня тогда не допустил, потому что если бы я стал руководителем Кубанского хора
