я даже помню некоторые наизусть… Вот, например.
Из казарм доносилась побудка,
У троллейбуса вымерзло дно.
Очень холодно было и жутко,
Безнадёжно раскрылось окно.
Понимаю, что некому мёрзнуть,
Что мороз не сильнее огня,
Что небесную азбуку Морзе
Расшифруют теперь без меня…
Или вот ещё четверостишие…
Философы и чудаки
Переродились или вымерли,
А память, полную тоски,
Как пол в избе, под праздник вымели…
Это взято не из головы, а из области над головой, так самому не написать, это настоящее! Кто из поэтов тебе ближе, по духовному родству, по мировоззрению?
– Александр Блок, Георгий Иванов, Юрий Левитанский, Арсений Тарковский, Александр Межиров, Давид Самойлов… Это люди, которые своей тихой лирикой составляли некую, возможно, оппозицию грубому идеологическому напору.
Конечно, Пушкина и Есенина я не называю, оставляю их как бы за скобками, потому что не любить их невозможно. Но, например, Маяковский, при том, что он великий поэт, – это не моя стихия. У него, конечно, была поза, но была и боль, но дальше все его подражатели всё более мельчали. Мне ближе тютчевская нота, когда поэзия уходит вглубь, а не вовне.
– Три года возглавляешь ты «Литературную газету». Тебя эта должность как-то изменила?
– Должность – это когда человек пришёл, ему дали кабинет, машину, личного шофёра. У меня ничего нет, нет готового финансирования, нет даже помещения. Хорошо, московская писательская организация дала нам возможность обосноваться, приютила в своих стенах, но, в принципе, собственности у «Литературной газеты» нет. Газета должна арендовать помещение, а аренда в Москве – дело дорогое. Поэтому всего надо добиваться, думать, как вообще удержать газету на плаву.
– Друг мой, ты от вопроса всё-таки не уходи. Главное редакторство тебя изменило или нет?
– Конечно, опыт приобрёл бесценный. Знание людей, исчезновение иллюзий… Каждый день приходится работать в экстремальной ситуации – опыт не переоценить.
– На мой взгляд, ты не изменился и не стал заносчивым, я, признаться, больше всего этого боялся, потому что повидал людей…
– У меня на это просто нет времени, физически, потому что постоянно решаешь какие-то задачи, плюс своё собственное творчество, которое не терпит никакой заносчивости, а дальше – сон. Поэтому вот так сидеть и надувать щёки некогда и, признаться, не перед кем, потому что коллектив у нас работает, как в полевых условиях.
– Ты можешь про себя сказать, что ты хороший человек?
(Собеседник мой смущается.)
– Ну думаю, что не плохой…
– Что не приемлешь в людях?
– Я, ты знаешь, вообще очень человеколюбив, даже излишне, может быть, для нашей жизни. Я всегда стараюсь видеть в человеке хорошее, а не приемлю жлобства, хамства, прямой агрессии, вот с такими людьми я не стану общаться.
– Ты ранимый человек?
– Все люди ранимы, вопрос, как ты справляешься с этим. С годами я приучил себя не обращать внимания на очень многое, хотя к должной стойкости, может быть буддистской стойкости, себя ещё не приучил.
– Ты автор 10 поэтических книг и четырёх книг прозы. Что тебе трудней даётся, на твой взгляд?
– В поэзии, по крайней мере, я знаю свою силу и своё место, стихи я пишу очень давно, а вот про прозу ничего не могу сказать, самому оценить такой объём очень сложно, тут мнение читателя очень ценно, пусть люди судят.
– У тебя есть сын. Ты видишь его музыкантом, литератором?
– Мне хотелось бы, чтобы он занимался тем, к чему у него лежит душа, потому что самое страшное – когда человек занимается не тем, чем он хочет, а чем заставила жизнь или родители. Пока он ещё маленький, ему 10 лет, поэтому у него предпочтения всё время меняются, и это вполне нормально в таком возрасте. Но потом, конечно, когда он станет подростком, буду следить за ним, чтобы направить его в то русло, в котором он себя будет чувствовать комфортно.
– А у тебя на сына время остаётся? Ты ведь главный редактор солидной газеты, писатель, поэт, член совета при президенте РФ, у тебя мероприятия, командировки…
– Слава Богу, выходные же есть у нас пока, на семидневную рабочую неделю нас не переводили. Мы недавно вдвоём с сыном были в Нижнем Новгороде, по монастырям ходили. И для меня это тоже в радость, я сам фанатик путешествий, обожаю новые места, люблю ходить по незнакомым улицам… Запомнилось, как мы перебирались с сыном через Волгу, по канатной дороге. Был страшный ветер, кабина раскачивались над рекой, даже мне было немного страшно, но сын страха не испытывал, он у меня бесстрашный совершенно. Мне приходилось лёгкий страх маскировать, чтобы он не понял, что ситуация довольно экстремальная: вокруг темень, канатная дорога скрежещет, внизу этот огромный массив Волги, это всё, конечно, впечатляло…
Если раньше сыну нужны были развлечения, то сейчас он перешел в такой возраст, когда ему нужны впечатления.
– Извини, но я тебя прерву, ибо вижу, что про сына можешь говорить до бесконечности. Спасибо за беседу, и пусть все твои жизненные планы сбудутся.
2020 год
На верность Гиппократу
…Таких можно называть условно Прометеями. Они могут быть художниками и учёными. Врачами. Людям остаются после них произведения искусства, новые открытия и знания.
Александр Юрьевич Шишонин – врач. Кандидат медицинских наук, готовится защищать докторскую диссертацию. Он решил проблему гипертензии. Эссенциальной гипертензии. За это мало будет даже Нобелевской премии, потому что во всём мире это самое распространенное заболевание. Порядка 30 процентов населения земного шара мучаются этим недугом. В одной России от инсультов и инфарктов – а это всё последствия гипертонии – умирают каждый год до миллиона человек…
* * *
– Что меня к вам привело, Александр Юрьевич? Моя хорошая знакомая страдала от высокого давления, остеохондроза; много лет ходила по врачам, жила на таблетках и уколах, ничего не помогало. От отчаяния обратилась в вашу клинику, теперь не принимает никаких таблеток, говорит, что шея не болит, давление нормальное… Разве так бывает?
– Я могу таких примеров массу привести, но расскажу только одну историю. У меня есть пациентка. Махонова Лидия Алексеевна. Это светило в медицине. Доктор медицинских наук, профессор, она работала с гениальным и легендарным академиком Блохиным, воспитала всех известных онкологов. Её не смогли вылечить в Институте неврологии и в 86 лет отправили умирать домой. Она принимала кучу разных
