- Нечего опасаться, - перебил его Павел с яростью ужаса; - кто они? Я хочу знать, кто они, и немедленно.
- Sire, - ответил Пален, опустив голову, - почитание не позволяет мне открыть августейшие имена.
- Я слушаю, - настаивал Павел глухим голосом, взглянув на скрытую дверь, что вела в покои императрицы. - Вы хотите сказать, императрица, не так ли? Вы хотите сказать - царевич Александр и великий князь Константин?
- Раз уж закон должен иметь дело только с теми, кого он может карать...
- Закон настигнет всех, месье, и преступление, особенно, самое великое, не останется безнаказанным. Пален, немедленно арестуйте обоих великих князей, и завтра они отправятся в Шлиссельбург. Что же касается императрицы, то я сам займусь ею. Другие заговорщики - ваше дело.
- Sire, - сказал Пален, - дайте мне письменный приказ, и, как высоко ни была бы голова, которую нужно снять, какими знатными ни были бы те, кого нужно схватить, я повинуюсь.
- Добрый Пален! - воскликнул император. - Ты - единственный верный слуга, какой остается со мной. Позаботься обо мне, Пален, потому что отлично вижу, что все они хотят моей смерти, и что у меня есть только ты.
С такими словами Павел подписал приказ арестовать обоих великих князей и вручил его Палену. Это было все, чего желал ловкий заговорщик. Получив на руки несколько приказов такого рода, он бежит домой к Платону Зубову, где, как он знал, собираются заговорщики.
- Все раскрыто! - говорит он им; - вот приказ вас арестовать. Итак, нельзя терять ни минуты; в эту ночь я еще губернатор Санкт-Петербурга, завтра, быть может, я буду в тюрьме. Решайте, что вам делать.
Колебаний не было, ибо колебания означали эшафот или, по меньшей мере, Сибирь. Той же ночью заговорщики собрались у графа Tалицынa, командира Преображенского полка, и, поскольку их было не так много, решили пополнить свои ряды всеми недовольными, арестованными за истекшие сутки. Эти сутки были удачными, так как утром три десятка офицеров, принадлежащих лучшим семьям Санкт-Петербурга были разжалованы и осуждены на тюрьму или ccылкy за прегрешения, заслуживающие выговора. Граф распорядился, чтобы дюжина саней стояла наготове у ворот разных тюрем, куда угодили те, с кем хотели бы объединиться; затем, видя, что сообщники настроены решительно, он отправился к царевичу Александру.
Царевич только что встретил своего отца в коридоре дворца и, как принято, пошел справа от него, но Павел жестом руки предложил ему удалиться, приказал вернуться к себе и ожидать нового приказа. Итак, граф нашел его тем более обеспокоенным, что он не понимал причины гнева, прочитанного в глазах императора; поэтому, едва завидев Палена, он спросил, не отдан ли отцом какой-нибудь приказ графу в отношении него.
- Увы, да, ваше высочество! - ответил Пален. - Я получил ужасный приказ.
- И какой же? - спросил Александр.
- Задержать Ваше высочество и потребовать у вас шпагу.
- У меня! Шпагу! - воскликнул Александр. - А почему?
- Потому что, с этой минуты, вы арестованы.
- Я? Арестован? И в каком же преступлении я обвинен, Пален?
- Ваше императорское высочество не знает, что здесь, к несчастью, иной раз навлекают на себя кару, не совершив преступления.
- Император дважды хозяин моей судьбы, - ответил Александр, - и как мой суверен, и как мой отец. Покажите мне приказ, и каким бы он ни был, я готов ему подчиниться.
Граф передает ему приказ; Александр его раскрыл, поцеловал подпись отца, затем стал читать. Только, когда дошел до места, где говорилось о Константине:
- И моего брата тоже! - вскричал он. - Я полагал, что приказ касается лишь одного меня.
Но встретив строки об императрице:
- О, моя мать, моя добродетельная мать! Эта святая, сошедшая с неба, - среди нас! Это слишком, Пален, это слишком!
И закрыв лицо обеими руками, он выронил приказ. Пален решил, что наступил подходящий момент.
- Ваше высочество, - сказал он, бросаясь к нему в ноги, - ваше высочество, выслушайте меня: нужно предупредить великие несчастья; нужно положить конец безумиям вашего августейшего отца. Сегодня в безумии он покушается на вaшу свободу, завтра в безумии, может быть, он покусится на вашу...
- Пален!
- Ваше высочество, вспомните Алексея Петровича.
- Пален, вы клевещете на моего отца!
- Нет, ваше высочество, потому что я обвиняю не его сердце, а его рассудок. Столько странных противоречий, столько неисполнимых распоряжений, столько бессмысленных наказаний объясняется лишь влиянием на него страшной болезни. Об этом говорит окружение императора, это повторяют и вне его круга. Ваше высочество, ваш несчастный отец безумен.
- О, боже!
- Так вот, ваше высочество, нужно его спасать от него самого. Не я даю вам этот совет, а дворянство, сенат, империя, и я здесь только для того, чтобы его высказать; нужно, чтобы император отрекся от престола в вашу пользу.
- Пален! - не выдержал Александр, отступая на шаг. - Что вы там мне говорите? Чтобы я занял место отца, еще при его жизни, я? Чтобы я сорвал корону с его головы и вырвал скипетр из его рук! Это вы сошли с ума, Пален... Никогда, никогда!
- Но, ваше высочество, разве вы не видели приказа? Вы думаете, что речь идет просто о тюрьме? Нет, поверьте мне, жизнь вашего высочества в опасности.
- Спасите моего брата, спасите императрицу! Это все, о чем я прошу вас! - выкрикнул Александр.
- Эх, разве я хозяин положения? - сказал Пален. – Разве приказ не касается их, так же как и вас? Раз уж арестованы и в тюрьме, кто же скажет, что придворные, думая услужить императору, слишком поспешили исполнить его волю? Взгляните на Англию, вашe высочество, там происходит то же самoe; хотя ограниченная власть представляет собой меньшую опасность, и помешательство короля Георга тихое и безобидное, принц Уэльсский готов взять на себя управление государством. Впрочем, ваше высочество, последнее слово: может быть, принимая то, что я вам предлагаю, вы спасаете жизнь не только великого князя и императрицы, но еще и жизнь вашего отца?
- Что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, что правление Павла настолько тяжкое, что дворянство и сенат решили положить ему конец всеми возможными средствами. Вы отвергаете отречение от престола? Может быть, завтра вам придется простить убийство.
- Пален! - сказал Александр. - А не могу ли я увидеть отца?
. .
- Невозможно, ваше высочество; доступ к нему вашему высочеству решительно запрещен.
- И вы говорите, что жизнь моего отца под угрозой?
- Здесь Россия надеется только на вас, и, если нужно, чтобы мы выбирали между судом, который нас погубит, и престyплением, которое нас спасет, мы выберем преступление.
Пален сделал движение, показывая, что собирается уйти.
- Пален! - выкрикнул Александр, останавливая его рукой и срывая другой со своей груди распятие, что он носил на золотой цепи. - Пален, поклянитесь мне Христом, что жизни моего отца ничто не угрожает, и что вы дадите себя убить, если это потребуется, чтобы защитить его! Поклянитесь мне в этом, или я не позволю вам отсюда выйти.
- Ваше высочество, - ответил Пален, - я сказал вам то, что должен был вам сказать. Поразмыслите над предложением, которое я вам сделал; я же подумаю о клятве, которую вы требуете от меня.
С этими словами Пален почтительно поклонился, вышел и поставил у двери стражу; после этого, он вошел к великому князю Константину, к императрице Марии, объявил им приказ императора, но не принял в их отношении таких же мер предосторожности, как против Александра.
Было восемь часов вечера, и, следовательно, полный мрак, потому что наступили лишь первые дни весны. Пален побежал к графу Талицыну, где нашел заговорщиков за столом; его появление было встречено тысячей разных вопросов.
- У меня нет времени ответить вам подробно, - сказал он, - кроме того, что все идет хорошо, и что в ближайшие полчаса приведу вам подкрепление.
Трапеза, прерванная на минуту, продолжалась, а Пален отправился в тюрьму. Поскольку он был губернатором Санкт-Петербурга, все двери открылись перед ним. Те, кто увидел его входящим в камеры таким вот - с суровым взором и окруженным стражей, подумали, что пробил час их ссылки в Сибирь или перевода в тюрьму с усиленным режимом. Манера, в какой Пален приказал им приготовиться погрузиться на сани, еще больше утвердила их в этом предположении. Несчастные молодые люди повиновались; в воротах их ожидала группа стражников. Заключенные покорно расселись в нескольких санях, и едва они там оказались, как почувствовали, что кони несут их галопом. Против ожидания, через какие-то 10 минут, сани остановились во дворе великолепного de l’h;tel - особняка; заключенные, приглашенные вылезать, снова повиновались; ворота закрылись за ними, солдаты остались снаружи, с заключенными был только Пален.
