мычал едва различимо. Даже не реагировал на крики старухи, которую уже держали за руки и волосы мои спецы. Староста опешив от такого оборота затих, и притаился у двери. Я не стал затягивать общение, и отпустив горло деда негромко сказал:
– Я задам тебе несколько вопросов, Акрам. Ты понимаешь, что мне нужно и прошу тебя, ответь искренне. Если я почувствую ложь, то ты знаешь, что я могу.
Дед сидел за столом, напротив, всё также молча, смежив веки и потирая шею. Едва заметно кивнул. Итак, процесс пошёл. Дед скупо и с неохотой, но рассказывал о том, что он видел и слышал в лесу. О зверье, первом снеге, о лесорубах на делянке, о своём конкуренте-охотнике, о следах. О чужаках он ничего не знал, не видел, не слышал, и это было правдой. Рассказал почти обо всём, кроме одного: он ничего не говорил о волках. Ловко уходил от ответа на вопросы о них, не лгал, а просто переключал моё внимание на другое. Это меня насторожило. Что за новости? Не может охотник не знать о волках на своей территории, это извечные соперники и враги.
– Слушай внимательно, Акрам, – я вытащил нож и слегка начал качать им, в такт словам, – ты пока не соврал ни разу. Молодец. Но ты, молодец, тратишь моё время и внимание, упорно и очевидно избегая ответа на простой вопрос: где волки? Зачем они тебе, Акрам? Ты знаешь, я заставлю тебя ответить, зачем тянешь время? Итак, где волки?
Дед молчал, глядя в стол. Не тратя больше времени на пустые разговоры, я перешёл к делу – ухватив косу старухи (неожиданно крепкую и длинную) я одним взмахом отсёк её возле самого затылка, слегка чиркнув по черепу. Спецы синхронно растянули старуху за руки. Под визг бабки бросил волосы на стол, перед Акрамом. У самого основания косы болтался кусочек кожи, с белым эпидермисом.
– Ты любишь свою жену? Что тебе больше в ней нравится, Акрам, скажи, я положу это перед тобой.
– Оставь её, шайтан, – неожиданно усталым голосом произнёс дед.
Он смотрел на меня изучающе и с презрением. Надо же, какой герой. Страх тоже был в его взгляде, я умею находить слабые места у любого собеседника, сейчас дед боялся не за себя, за старуху. И правильно делал.
– Оставь её. Волка нет в лесах, ушёл до снега. Вернётся теперь не скоро.
– Где логово, Акрам?
Дед вздохнул, даже качнулся от такого простого вопроса. Очень любопытно.
– Я не знаю. Не смог его найти. Искал, искал…
Врал. Я не стал дальше слушать и… не успел. Дед выдернул из-под стола ружьё и ловко вздёрнув курок выстрелил в бабку! Её отбросило к стене, распахнув на груди кровавый цветок рваной раны. Я инстинктивно ушёл с линии выстрела и опрокидывая на деда стол успел крикнуть спецам:
– Живым!
Дымов с Кряжевым одинаково ловко отскочили в стороны и уже наганами ловили на прицел деда. А тот не мешкая ни секунды бросил разряженную курковку, и вытащив откуда-то отбитое добела лезвие косы полоснул себя по горлу. Метнувшиеся к нему спецы опоздали, ухватив за плечи уже безжизненное тело, с запрокинувшейся за спину головой.
Кровищи и дыма было… Дед снаряжал патроны чёрным порохом, всю избу заволокло белесым облаком, сквозь которое виднелся осевший у двери на пол староста. Бабка была мертва, стрелял дед метко, попал точно в сердце. Сам же исходил хрипом, фонтанируя на пол алой кровью из ровного разреза на шее. Перехватил себе все артерии одним разом, рука не дрогнула. Спецы были обескуражены неудачей (не смогли выполнить приказа), и с виноватым видом контролировали уже безопасного деда и старосту, с ужасом смотревшего на происходящее. Мда… что же за волки тут такие?
На выстрел никто из соседей не прибежал, только погасли огни в оконцах домов, да редкие собаки залаяли по деревне. Старосту вытащили на мороз и привели в чувство – нечего тут томную курсистку изображать, у нас ещё дела есть. Подталкивая его в спину кулаками и наганом, заставили нормально шагать на другой конец деревни, на выселки, где жил второй местный охотник, Долгий Тагир. Двигаясь по тёмной и пустой улице, я размышлял о случившемся. Моей ошибкой было то, что направляясь в дом к человеку с ружьём, я недооценил степень возможной опасности. А дед оказался ещё и знающим, как я понял. Меня он вычислил влёт, долго пытался избежать обострения разговора, и поняв всю тщетность этого ушёл от нас красиво, освободив свою бабку от неизбежных, казалось бы, мучений. Смерть принял тяжёлую, но почётную, от клинка, пусть и косы. А может он и от пуль был заговорённым? Впрочем, это сейчас было уже не важным, главный вопрос – что он так скрывал? Ради чего всё это? Староста блеющим голосом убеждал, что ничего странного за Хромым Акрамом не водилось, обычный охотник, продавал людям дичь и пушнину, шапки шил по сезону, жир сурка и барсука добывал. Вот разве что он никогда не болел, и его старуха тоже. Я оборвал его, указав, что об этом нужно было сказать намного раньше, и велел рассказать о Тагире, к которому мы шли. Если и сейчас староста от меня что-то утаит, то пожалеет, что вообще родился на свет.
Об этом он жалеть не хотел, и доложил всё, что по его мнению могло касаться Долгого Тагира в частности, и всех охотников уезда в целом. Лес два охотника делили между собой по уговору: один не лез в угодья другого. Сам лес был казённым и оба исправно платили пошлину пушниной, сдавая её лесничему. Никогда не видели их вдвоём, охотничали всегда каждый сам по себе. Друг о друге не сплетничали, меж собой особо не дружили, но и не враждовали. Тагиру, к которому мы идём, уже шестой десяток, живёт один, у русских это называется «бобыль», а зачем один – никто не знает. Нравится так человеку. «Ну и хорошо, и нам это тоже нравится», подумал я толкая чуть прикрытую калитку и пинком открывая дверь в избу.
В избе было темно и тепло, хозяин уже протопил печь да завалился спать, и мы его своим появлением закономерно озадачили. Долгий Тагир оказался жилистым и высоким, под два метра мужиком, смотревшим на нас подозрительно и без уважения. Ничего, обойдёмся. Не церемонясь связали ему руки, зажгли керосинку и свечи, и обыскали избу. Ничего интересного не нашли, обычный антураж промысловика – ружьё (опять одностволка), пара промысловых ножей, дробь, картечь, порох, гильзы, самодельные
