В порту Гонконг команда крейсера «Печенга» подняла восстание, отказавшись следовать к месту военных действий. Революционные матросы по приказу судового комитета высадили офицеров на берег. А прапорщик по адмиралтейству Яхонтов, выбранный матросами командиром, повел крейсер обратно во Владивосток…
Вернувшись из Гонконга, Соловьев изъявил желание служить Советской власти. Ему доверили командовать военным транспортом «Магнит». И вот теперь трое бывших сослуживцев снова оказались на одном корабле.
«Магнит» встал к причалу Угольной гавани и двое суток грузился топливом. Доверху набили им угольные ямы, заполнили пустовавшие трюмы, все свободные выгородки на корабле: плавание предстояло долгое, и было неизвестно, когда и где еще удастся пополнить запасы топлива. Угольная пыль плотным облаком висела в воздухе, хрустела на зубах, разъедала глаза. Яхонтов тер лоб чистым носовым платком и хмурился. Он вместе с матросами боцманской команды носил мешки с углем.
Боцман Ужов получил на шкиперских складах штормовую одежду и обувь для моряков. Всей командой грузили провизию на транспорт. Приняли воду для котлов. Пополнили запасы пресной воды.
Николай Павлович Авилов по нескольку раз в день собирал судовой комитет. Важно было объединить единомышленников, иметь крепкий костяк преданных матросов. Авилов оказался в трудном положении: не был уверен он в надежности лейтенанта Соловьева, но понимал, что пока на корабле без него не обойтись. Чтобы разом разрешить эту неловкость и возможные осложнения в служебных отношениях во время плавания, председатель судового комитета в присутствии всех заявил:
— Советская власть не намерена мстить бывшим офицерам. А коли пришли к нам на службу, то никаких помех никто чинить не станет. — И добавил: — А кто старое помянет, тому глаз вон!
— Правильно! — подхватил штурман Дудников. — Все мы — русские люди! Какие могут быть между нами недоразумения, если общее для всех нас дело собираемся делать?!
— Благодарю, Николай Павлович, — сдержанно отозвался Соловьев.
…Обстановка в городе была тревожной. На «Магните» круглосуточно несли вахту. Пока стояли на якоре, дежурными по кораблю Яхонтов решил назначать по очереди своего помощника и штурмана Дудникова. Николай Павлович Авилов был так загружен делами команды, что его на время освободили от всяких дежурств.
Два бывших офицера исполняли свои обязанности безупречно. Ни командир корабля, ни председатель судового комитета ни в чем не могли их упрекнуть.
Случалось, Яхонтов вставал среди ночи и выходил из каюты на верхнюю палубу. И если это бывало во время дежурства Соловьева, то всегда заставал его бодрствующим.
Яхонтов с самого начала службы на транспорте «Магнит» искал возможность объясниться со своим помощником начистоту. Однажды он попробовал завести такой разговор:
— Никогда не думал, что жизнь наша так повернется и выкинет подобную штуку, Арсений Антонович: после стольких передряг, пережитых в дни революции, мы опять служим вместе! Не думал, не гадал, что такое может случиться.
— И не такое может еще приключиться, — многозначительно заметил Соловьев. — Жизнь сложна!
— В нашем с вами случае все должно быть выше личных обид. — Яхонтов старался говорить доверительно, мягко. — Как моряк вы, вне всякого сомнения, опытней меня. Я смею надеяться, что смогу рассчитывать на ваш опыт в предстоящем плавании?
— Можете.
Яхонтов понял, что Арсений Антонович не в меру чем-то озабочен и явно не настроен беседовать. Значит, надо подождать до более подходящего момента.
Соловьев же не расположен был продолжить разговор с командиром корабля по той причине, что ждал от консула Колдуэлла посланца, которого предстояло тайно принять на «Магнит». Этот человек мог появиться в любое время. Соловьев облегченно вздохнул, когда командир «Магнита» покинул дежурную рубку и отправился в свою каюту.
На вахту у трапа в ночные часы, названные моряками «собачьими», Соловьев ставил преданных ему матросов, рекомендованных боцманом Ужовым.
Дул теплый летний ветер. Лениво плескались низкие волны, касаясь деревянных свай пирса, причмокивая и всхлипывая где-то под настилом. Крепко пахло йодом и арбузной свежестью моря.
Соловьев, словно не надеясь на бдительность вахтенного, нетерпеливо прохаживался по верхней палубе, поднимался на бак и пристально всматривался в темноту.
Уже зазеленел горизонт на востоке, посветлело небо над Золотым Рогом и стали меркнуть звезды, когда Соловьев заметил с верхней палубы возле борта «Магнита» человека, закутанного в офицерский плащ. Незнакомец осторожно приблизился к трапу и спросил у вахтенного:
— В какое время начнет действовать паром?
Слова пароля звучали приглушенно, но голос показался Соловьеву знакомым.
— Это вы, Евгений Оттович? Вот не ожидал!
— Я, Арсений Антонович! — со сдержанной радостью проговорил Эразмус, подавая бывшему сослуживцу руку.
Словно из-под палубы появился боцман Ужов. Он тоже не спал, ожидая на транспорт посланца от консула.
— Поговорим обо всем после, Евгений Оттович, — передавая Эразмуса Ужову, сказал Соловьев. — Устраивайтесь, как бог пошлет.
4
Ультиматум генерального консула Колдуэлла, в котором звучала ничем не прикрытая угроза вызвать из США военные корабли и высадить на причалы Владивостока морских пехотинцев, заставил Константина Суханова незамедлительно отправиться в американское консульство, расположившееся еще при царе на Алеутской улице. Нужно было со всей твердостью заявить от имени Владивостокского Совета, что никакое вмешательство в дела русских со стороны США недопустимо. И так слишком далеко зашел мистер Колдуэлл, всячески поощряя чиновников-саботажников портового города, недовольных новой властью.
Возле здания американского консульства дежурили патрульные: морской офицер и трое матросов. Они проверили документы у председателя Совета и пропустили его в здание.
Генеральный консул[7] встретил Суханова церемонной улыбкой. Держался учтиво, непринужденно.
— Ваш ультиматум, господин консул, Владивостокский Совет рассматривает как грубое нарушение суверенитета нашей страны! — сдержанно произнес Константин Александрович, прямо глядя в лицо мистера Колдуэлла. — Совет депутатов трудящихся требует прекратить любое вмешательство в наши дела. А ваши угрозы по поводу военного десанта совсем неуместны!
— Мой ультиматум — печальная и вынужденная мора, — сказал консул. — Мы, американцы, глубоко огорчены тем, что происходит у вас. И я лично, как генеральный консул, не могу не беспокоиться о жизни и имуществе иностранных граждан, проживающих в вашем городе. Инцидент с ограблением в гостинице «Версаль» является этому лишним подтверждением.
