неразведенному вину, но меняет ли это дело? Сама суть болезни не меняется, и это средство призвано помочь человеку!
– Оно излечит его?
– Даю вам честное слово, господин! Ручаюсь, что после всего одного принятия этого отвара человек смотреть не сможет на пиво или вино – смотря к чему применить снадобье!
– Отчего по-латыни он называется «Последним средством»? – поинтересовался Йерун.
– Из-за сильного действия отвара, молодой господин, – строго проговорил травник. – К этому средству прибегали, только исчерпав все остальные.
Мельхиор рассказал, как правильно употребить снадобье. Склянку следовало без остатка вылить в пинту пива и поднести больному так, чтобы сам он пил, не догадываясь о снадобье в напитке. После этого надлежало ожидать, пока зелье подействует.
– Ожидать – и только? – уточнил Гуссен.
– У легионеров в старину перед лечением отнимали все оружие, – ответил травник. – Самых сильных предварительно привязывали. Поили, надо полагать, силком, через воронку, но это не ваш случай, господа! Но если ваш родственник таки крепкий мужчина, я бы не советовал оставлять его одного! Только уберите женщин и детей, им не следует видеть этого. Посуду после снадобья не забудьте промыть, только тщательно. И самое главное – человек никогда не должен узнать, что вместе с пивом выпил снадобье, иначе все будет бесполезно!
– Он не умрет?
– Молодой господин! Имейте в виду, что старый Мельхиор не торгует-таки ядами! Мне дорого мое доброе имя!
Рассчитавшись за снадобье, братья уже готовились уходить, когда травник окликнул их:
– Господа! Имею посоветовать вам кое-что!
Гуссен и Йерун обернулись, приготовившись слушать.
– Я вижу, что вы живописцы. Когда дадите снадобье больному, поставьте перед ним самую страшную из ваших картин.
– Это поможет? – Гуссен смотрел с недоверием.
– Во всяком случае, не помешает, – многозначительно ответил травник.
«Significat ultima»
– Он и в самом деле колдун! – проговорил Гуссен по пути домой. – Когда он понял, что мы братья, это еще можно объяснить нашим внешним сходством. Но как он угадал то, что мы с тобой живописцы?
– О, святая простота! – рассмеялся Йерун. – У нас же руки в краске! Пятна разноцветные, значит, не маляры, а что-то другое! Что остается, мастер Гуссен?
– Ну Йерун!
– Видишь, я тоже могу сойти за колдуна!
– А он еще жаловался на зрение, хитрый нехристь! Все ж видит, старый черт!
Покупка зелья дала братьям надежду на скорое спасение Яна. Домой они возвращались довольными, хотя и взволнованными – они не забыли ни одного слова, ни одного совета, данного травником.
Страшная картина нашлась у Йеруна – на досуге он принялся писать этюд по новому рисунку. Сам Йерун еще не решил, к чему приспособить его. Для изображенного на нем чудища не нашлось бы названия – туловом ему служила разбитая яичная скорлупа, рук не было совсем, ноги заменили сухие древесные стволы, обутые почему-то в лодки. Человеческой оставалась только голова чудовища. Вместо шляпы монстр носил на голове круглый поднос, посередине которого уместился высокий кувшин. Стволы деревьев прорастали сквозь яйцеобразное туловище, помеченное зачем-то османским знаменем. Йерун закончил этюд за один вечер – он хотел сохранить его, чтобы использовать после, когда при выполнении какого-нибудь церковного заказа понадобится изобразить ад. Стоит ли говорить, что художник принялся за этюд в то время, когда его снова охватила тоска. Его настиг один из тех ее приступов, что мешали уснуть и заставляли коротать по полночи в мастерской в компании кистей, красок, сипухи Минервы и жутких образов, приходящих на ум. Завершив работу, Йерун убрал написанное чудище с глаз.
При виде картины Гуссен поморщился – чудище вышло на славу, от его вида могло покоробить кого угодно. Прикрыв изображение холстиной, братья перенесли его на третий этаж – они решили лечить Яна там же, где он спал.
– Во всяком случае, оттуда не придется убирать женщин и детей, – сказал Гуссен.
– Да и работников в мастерской не напугает.
Гуссен и Йерун решили выполнить все указания травника в точности, позаботившись даже о страшной картине.
– Поставим напротив его кровати и незаметно откроем в нужный момент, – предложил Йерун. – Тут голая стена, он сам заметит перемену.
Они дождались, когда Ян вернулся в комнату. Его пьянство, похоже, шло своим чередом – пиво снова собиралось захватить художника в плен на несколько дней и не уступать его никакому другому занятию помимо короткого и тревожного сна. Пока братья ходили к Мельхиору, Ян успел проснуться, влить в себя пинту и заснуть снова. Ближе к вечеру он пробудился с больной головой и твердым намерением продолжить вчерашнее пиршество.
– Чтоб его! – Гуссен осторожно перелил в приготовленную для Яна кружку с пивом содержимое мельхиоровой склянки. – По запаху – помет нетопырей!
– Да уж, не монастырское пиво. – Йерун поморщился, в свою очередь уловив горький запах «отвара святого Антония».
На лестнице тем временем раздались тяжелые и медленные шаги. На пороге комнаты появился Ян – помятый, бледный и взъерошенный. Силач уставился на братьев тяжелым взглядом – он явно не ожидал увидеть здесь их обоих.
– Ты живой? – без обиняков спросил его Гуссен.
– Как видишь, – буркнул Ян. – В голове у меня еще жужжит, ну да ничего. Мне бы пива хоть полкружки – и буду молодец молодцом, смогу работать.
– Держи. – Гуссен протянул брату кружку. – Полегчает.
– Храни тебя Святая Дева. – Ян принял кружку и с жадностью потянул ее ко рту.
Пока Ян утолял жажду, Йерун украдкой сдернул холстину с написанного на доске чудища. Братья смотрели, как дергается кадык на шее Яна – он явно не спешил отрываться от пива. Одолев одним духом две трети кружки, Ян наконец отставил ее в сторону. Его щеки и нос раскраснелись, в широко раскрытых глазах появился блеск, впрочем, мало похожий на блеск живой мысли.
– Противно, – пожаловался он. – Не могу его, проклятое, больше пить! И без него не легче!
Он опустился на кровать, повел взглядом по сторонам – и в следующий миг вскочил, задержав взгляд на картине Йеруна. С минуту простоял, точно в оцепенении. Ян не сводил глаз с чудища. Тем временем Гуссен и Йерун не сводили глаз с Яна – они не знали, что произойдет дальше, и каков человек под действием «Последнего средства».
И знание не заставило себя ждать. Глаза Яна распахнулись так, как будто он увидел привидение. Спустя пару мгновений он закричал, и закричал по-особенному. Наверное, так вопит душа, грешная настолько, что черти явились за ней, не дожидаясь смертного часа. Так вопит душа, которую волокут на правеж в преисподнюю как есть, не потрудившись даже вытряхнуть из тела. В следующий миг Ян бросился
