— Айя-каргана!
Профессор еле заметно улыбнулся, и глаза Нико-убийцы сердито сверкнули.
— Нельзя стоять, опасно это, — заметил старик. — Тут непривычный мегаполис, почти без седалищных мест на улицах. Так странно, так необычно. Улицы-прогулялки есть, седалищ нет-не видно. Ищем седалища, да-нет, бабушка Нико? Не как бабушку приглашаю, как юницу! Давно рука в руке не гуляли! Мегаполис странный, да, а прогулялки хорошие, чуть ли не отличные прогулялки! Только сидеть негде. Идешь или так стоишь, дыроделом играешься?
— Стоять опасно — почему?
— А старые мы, вот почему. Суставы болят, когда стоишь. Идешь — не болят, а вот если стоишь… так идет бабушка Нико?
— Пусть идет самозванец Син! Зубы плавней и на вдох не упустят самозванца из прицела!
— Но ты не зубы плавней, — улыбнулся профессор. — Ты — большая тайна, Нико-Пяолян. Уж я-то знаю.
И профессор спокойно пошел вперед. Потом обернулся, оглядел застывшую профсоюзную убийцу.
— Рука в руке, Нико. Рука в руке. Как в юности.
— Не гуляли в юности — ты и я! Что может знать доглядальщик полицайский о тайнах Нико? Ничего! Не догадается даже, не подумает! Догадливых рыбы съели еще в юности! В моей юности, не в твоей, самозванец!
Профессор вздохнул. Протянул руку назад, не глядя, но безошибочно ухватил сухую ладошку главы службы собственной безопасности профсоюзов. И они пошли вместе.
— Дело как раз в твоей юности. В юности, да, и еще в фактах. Есть только один способ познания мира, Нико, только один. Факт к факту, один к одному. Долго, но верно. Я так и делаю. Хожу, смотрю, дышу даже, а факты — они копятся…
— Но не складываются? Тогда ты плохой профессор, хуже, чем полицайский доглядальщик, даже хуже, чем самозванец!
— Нико, — вздохнул профессор. — Красавица Нико. Я ведь помню тебя с юности. Тебя все плавни помнят. Неуловимая, бессмертная Нико. Красотка-убийца с очаровательным голоском, очень-очень необычным…
— Я островитянка, не из мира сего, то Худышка Уй всем поведала!
— А я поэт, Нико, настоящий поэт, ни разу не поддельный. Я целый голос народа слышу. Вот гвардеец Чень. Мастер-наладчик много чего, и говорит, как наладчик, а ругается, так даже как команда наладчиков. Это если не прислушиваться. А прислушаешься — гласные тянет наладчик Чень, не все гласные, только те, какие военные в своих командах тянут. Когда говорит — не тянет, только когда кричит. Так забавно, так неосмотрительно. И пальцами дергает наладчик Чень. Когда опасность — так дергает, что видно. Видно, что это армейский сигнал. А говорит — я гвардеец. А гласные тянет, как в армии тянуть любят, не в гвардии. Так забавно — и почти незаметно. Или вот бабушка Нико, совсем настоящая, даже островитянка…
— Я островитянка!
— Молчу весь.
— Я островитянка! И гласные — не тяну! Говорю, как островитяне говорят, кто в плавнях живет-поживает!
— Как островитяне — но не только. И если б знала, насколько сильно "не только"…
Профессор покосился на замолчавшую убийцу и виновато повел пальцами, мол, больше не буду.
— И сильно "не только"? — неловко спросила бабушка.
— Несильно, — вздохнул профессор. — Но несильные факты тоже должны складываться в картину, они же факты. А не складываются. Ты большая загадка, бабушка Нико. Знаешь экзотизмы Руфеса из тех, что в плавнях давно забыли. Забыли еще до твоего рождения, Нико, вот как. И танцевать любила красотка Нико — и сейчас любит. И видны в танцах островитянки следы школы. Хорошей школы, так специалисты по танцам отметили. Только специалисты факты складывать не умеют, вот и не поняли ничего специалисты.
— А если я…
— И Яна Хэка ты не хоронила, — жестко сказал профессор. — Ян Хэк погиб, правильно знаешь. Балахонник застрелил, тоже правильно. Чего не знаешь — четверо их было, Хэков. Ян Хэк — голос народа, убивают таких. Но знамя борьбы кто-то должен держать, и кто-то должен озвучивать требования профсоюзов. Падает один — на его место встает другой. Тоже — Ян Хэк. И еще кто-то, но кто, уже неважно. Я — пятый Ян Хэк, Нико. Пятый. Но ни одного ты не хоронила. Потому что… орден Насмешников создал я. Я и преемников выбирал. Я же оплакивал и хоронил, и сердце обливалось кровью. Я их всех отправил в посмертие, не забыть того вовек, Нико! А как кончились преемники — самому пришлось встать голосом народа. Вот так-то, большая загадка красавица Нико.
— Я…
— Ты хороший профсоюзный боевик, Нико. Лучше не пожелаешь. Я тебя с юности знаю. Загадочная островитянка с очень высоким образованием, выше не бывает! Тогда ты еще сложнее говорила, сейчас-то научилась простоте, от плавней не отличить. Ты говорила и танцевала, а я неявно рядом стоял — и все видел. И запоминал, факт к факту. Меня тайна хранила, а тебя…
— А меня? — неохотно шевельнула пальцами убийца.
— А тебя я. Живи, красавица Нико, островитянка Нико-Пяолян. Мне дела нет до твоих тайн, только любопытство ученого, прости его. Плавни принимают всех, так Руфес говорил!
— Руфеса не было, — привычно сказала убийца.
— Факт к факту, Нико, факт к факту. И не складываются факты-то, красотка Нико. С тобой не складываются — и вот еще с Руфесом, которого не было…
— Но я действительно глава службы собственной безопасности профсоюзов! — упрямо сказала убийца. — И я хоронила Яна Хэка, помню точно!
— Глава службы безопасности — факт, — спокойно отозвался профессор. — И что Яна Хэка хоронила — непонятный, но факт тоже. Факт к факту, Нико. Служи плавням, как и прежде служила, нет тебе упрека. Плавни принимают всех. Вот что даже скажу: профсоюзное движение вовсе не белхалаш организуют, не по силам это белхалаш. Не по силам и не по уму. Организуют выходцы из господарей, те, кто приняли плавни в свое сердце. Такие, как гвардеец-не гвардеец Чень, как боевой пилот Крылатых властителей Робкая Весна… или вот как большая загадка красавица Нико. Плавни в сердце твоем, ничего больше от тебя не нужно, королева островитянских людоедов Нико!
И профессор так заразительно рассмеялся, что бабушка смущенно убрала дыродел. Впервые за все время разговора.
— Но и в тебе множество загадок, Хэй Син, — заметила она. — Или все же Ян Хэк? Или…
Она задумалась. Потом побледнела. И вытащила дыродел.
— Ты не Ян Хэк, — сказала она тихо. — Ты и не Хэй Син. Я догадалась. Вот только что, вот два вдоха назад.
— Убери оружие, — обеспокоенно сказал профессор. — Аборигены смотрят.
— Смотрят, да не видят. Скажут, бабаи стоят посреди прогулялки, всем мешают, больше ничего не скажут — и не поймут. Возьми дыродел, мой извечный враг-друг. Ты прав: только тайна тебя и хранит. Выстрели в ту, которая догадалась, пусть и дальше хранит тебя тайна.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
