— Мень… — печально улыбнулась Робкая Весна. — Он зря полюбил, не надо любить пилотов. Пилоты… в небе. А Мень — он требовательный. Еще жадный. Ему всю Робкую Весну надо, и еще столько же, а нет у меня столько.
— Ты — красивая, разве мало? — сказал он и сел рядом.
— То красота, а то — внимание, — пробормотала нюйка. — Меню внимание нужно, каждый вдох внимание, а нет столько у меня. Устаю, когда надо много внимания, сильно-сильно устаю. Мое внимание — небу, бою. К бою всегда готова Робкая Весна, к Меню — нет.
Она опустила голову, и черные кудряшки упали на ее лицо. Понятно. Поплакать решила.
— Что-то я ничего не могу понять, — сказал он сердито. — Ваш Китай черт-те где. А Мень — он же куда-то недалеко уходил. Как так? И госпожа Тан тоже… приходит ночью, непонятно откуда, уходит туда же… а куда? Я все вокруг знаю, некуда тут уходить! А уж пуля в сердце — вообще! Да что пуля — а импланты?! Вы вообще кто? Инопланетяне, что ли?
Робкая Весна задумалась. Потом виновато качнула пальцами.
— Не знаю, — призналась она. — Инопланетяне? Иная планета, да? Сложный вопрос, очень-очень. Может, Худышка Уй знает? Да, спроси Уй Лицзинь, она Высокую школу закончила, должна знать. Еще профессор может знать. Профессор такое знает, чего никто знать не может, вот какой у нас профессор, настоящий!
— Как можно не знать, с какой ты планеты?!
Робкая Весна честно подумала еще.
— Планета одна, — наконец сообщила она. — Наверно, одна. Воздух как в предгорьях, класс грунта соответствует, светила — как в Арктуре светила, тяготение… вариативное тяготение, но ничего, летать можно… да, думаю, планета одна и та же. Мир — иное дело, мир непонятный…
— Да?! А как насчет пули в сердце? Импланты — как?
— У вас такого нет? — уточнила Робкая Весна.
Он открыл рот — и задумался. С китайцами следовало говорить предельно точно и ясно.
— Я не слышал об имплантах.
Робкая Весна облегченно качнула пальцами.
— Тогда понятно, — улыбнулась она. — Ты — хороший маскулин, лао Саша, иногда чуть ли не отличный. Но — никто. Тайны мира — не для тебя. Профессор посвящен в большее, и гвардеец Чень посвящен, а уж как посвящена Худышка Уй! Даже я посвящена. Но не ты. Извини за правду, виновата вся.
— Полотенце на плечи верни, — хмуро сказал он. — Не сверкай на всю кухню.
— Не холодно, — повела нюйка пальцами равнодушно. — Смотри. Тебе нравится, мне не жалко.
— А у нас говорят — "смотри, может, ослепнешь!" — хмыкнул он.
— Гниль мир.
— Спать иди! — мгновенно разозлился он.
Общение с китайцами заставило его постоянно сталкиваться именно с такой вот оценкой его родины, и почему-то это страшно бесило. Наверно, потому, что ответить было нечего. Разве что — "иди спать!" Вот пусть и идет.
Она пришла к нему ночью, как будто знала, что он не спит. А как уснуть, когда такая зеленоглазая малышка за стеной, и даже без полотенца? Ну, надо полагать, она и знала. По крайней мере, наверняка догадывалась, какое воздействие производит на мужчин. Он вздохнул и подложил ей руку под голову. Подумаешь, Мень убьет. Идет оно все лесом.
— Пришла сама, по взаимному согласию, — сообщила она четко.
— Чего?
— Так принято, — смущенно пробормотала она. — Сканеры, они… везде.
— И что — сканеры? — не понял он.
— Сканеры — они видят. И пишут. Проявил насилие — и вот ты уже на рыбозаводе, и надолго на рыбозаводе, не за обеспечительную карточку работать, а за еду. А так — нет на тебе вины. Можешь все.
— Значит, пишут… Вот мы с тобой лежим, а они пишут? Вот же…гниль у вас мир! — высказался он мстительно.
Нюйка согласно хыкнула и устроилась удобнее, то есть закинула на него ногу и руку. Дышать стало намного тяжелее, закололо сердце, и он осторожно переместил руку нюйки пониже. И что приятного находят в таком положении? Понятно, что нюйка практически вся твоя, но… дышать как?
— Когда мне плохо, — прошептала она. — Вот как сейчас… Когда очень-очень плохо… тогда кажется, что да, гниль мир — а раньше был лучше. Раньше жил сам Аркан! То была великая эпоха! И Руфес — эпоха не меньшая. И… да, Иаллованна тоже.
— Ики?
— Детское имя. И не узнал никто, не догадался. Еще веселых нюек так зовут-дразнят. Ики-Мики, как-то так…
— У нас их зовут Наташами, — хмыкнул он.
— Иаллованна. Принцесса сама. Защищать ее — была великая честь! Еще — сложная и опасная задача. Но не справились пилоты, и гвардейцы тоже, никто не справился. И вот сгорели крылья, угасло летучее пламя, и умерла мечта…
— И что это значит?
— Много чего значит… не хочу об этом, стыдно… Что у вас делают, когда тянет к нюйке?
— Ну… целуют.
— Целуй.
— Угу. А не понравится — убьешь?
— Не бойся. Байсина-то нет. Целуй. Я вот подумала: принцессы нет. Нет и мечты. Значит…
— Я поцеловал.
— Да? Так странно… вот и подумала я: не нужны пилоты-то. Без принцессы — защитники мечты не нужны никому! Будем мирно жить-поживать. Как все. Стану кому-нибудь подругой…
— А что ж ты…
— А пока что Робкая Весна — пилот! — сердито сказала она. — Пилот из небывалых! Не бывать небесной птице в клетке! Целуй.
— Какими причудливыми путями приходят девушки в постель к мужчинам, — хмыкнул он.
И потянулся к пухлым губам.
— Подругой Меню стану, — рассеянно решила она. — Не тебе, Меню. Ты хороший маскулин, добрый, местный еще. Но — никто. Слабый, как ваш мир. А Мень — он богатырь. Он и новый мир под себя согнет. Мень — он такой! Надежней защиты ищи-не найдешь…
— Иди спать, — непослушными губами пробормотал он.
— Обидела? Обидела. А как, не поняла. Не уйду.
Он неуступчиво закаменел — но оттолкнуть ее не решился, это было бы совсем по-свински. А она, как и сказала, не ушла. Пристроилась под боком, пригрелась… и заснула. Как ни странно, заснул и он. С зеленоглазой малышкой под боком — и заснул! Проклятый бетон, это он виноват, что заснул рядом с женщиной. Зато впервые за последние годы он спал умиротворенно — как будто вернул утраченную целостность. Или вернулся на свое место.
А Робкая Весна, оказывается, тоже могла уставать — потому что проспала. Он-то встал по новой привычке на рассвете, сделал краткую зарядку, отправился поливать огород, а малышка все посапывала. Вышла она, зевая и потирая кулачком глаза, когда он уже прошелся с лейкой по всем грядкам. Дружески треснула его по спине и пошла умываться. Он же смотрел ей вслед, улыбался и впервые видел в прелестной женщине — подругу. Настоящую подругу, с которой легко, с которой можно говорить обо всем не стесняясь. И всего-то надо было не переспать, когда подвернулась возможность. Всего-то надо было… да, остаться человеком, как бы странно это ни выглядело. А говорили, что женщина подругой мужчине быть не может, что так не бывает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
