— Такое впечатление, что в тот вечер весь Турин отправился в горы, — сказал Де Пальма.
Да, это тоже кое о чем говорило.
— Послушай, а Гарроне убили именно на виа Мадзини?
— В этом нет никаких сомнений, — ответил Де Пальма.
И тем не менее горы могли стать «общим знаменателем» преступления. Как, впрочем, и секс, детская мастурбация, каменный фаллос, сальная острота насчет «Леды», «золотой телефон», необычно щедрые чаевые, замечание о картине «Даная»…
— Шантаж, не так ли? — сказал Де Пальма. — В тот вечер Гарроне надеялся получить кучу золотых монет, а получил удар по голове.
— Да, похоже на то. Либо какое-нибудь темное дело. Гарроне претендовал на свою долю…
— Послушай, пусть меня продует, но тут можно умереть от жары. — Он подошел к шкафу, вынул вентилятор и поставил на письменный стол, нагнулся и стал искать розетку. — Но я бы сильно удивился, — сказал он, не разгибаясь, — если бы узнал, что убийство этого подонка хотя бы косвенно не связано с сексуальными извращениями.
Сантамария ответил, что завтра утром поедет вместе с Кампи к монсиньору Пассалакуа, чтобы поговорить об орудии преступления.
— Отлично.
Вентилятор наконец загудел. Де Пальма встал и направил струю воздуха прямо себе в лицо.
— А-а-ах, — радостно выдохнул он. — Ну а ты не узнал, практикуют ли Кампи и синьора Дозио совокупление как форму высокого искусства?
Сантамария одними губами, еле слышно, ответил «нет». Собственно говоря, почему его так покоробил этот грубый вопрос? Сестра она ему, мать?…
— Я тоже так думал, и теоретически это не исключено. — На этот раз голос прозвучал чересчур громко. — Но дело в том, что Кампи…
Де Пальма понял с полуслова.
— О боже, только не это! — воскликнул он, закрыв лицо руками.
Он сразу представил себе, сколько ему придется изловить и допросить проституток, педерастов и сутенеров. Сантамария, собравшись с духом, объяснил ему, что Кампи низшие сословия не жалует и, на худой конец, надо будет найти его друга, некоего Раберу или Ривьеру. А о нем Айело из паспортного бюро может быстро собрать необходимые сведения. Связь же подобного рода между Гарроне и Кампи исключается полностью.
— А вдруг Гарроне его шантажировал?
Они стали прокручивать различные варианты шантажа. Гарроне шантажировал Кампи, потому что тот педераст, тот же Гарроне шантажировал Анну Карлу Дозио (Сантамария снова подошел к настенному календарю и стал его перелистывать), угрожая рассказать мужу, что она ему изменяет или что она нимфоманка либо лесбиянка. Возможно, Гарроне раздобыл какие-то компрометирующие ее фотографии. Мог Гарроне шантажировать и мужа Анны Карлы, если тот — любовник Массимо Кампи. И наконец, дядю Анны Карлы, если тот тоже педераст либо состоит в любовной связи со своей племянницей. Есть и другая гипотеза — наркотики. Дядя Анны Карлы был, допустим, главой и «мозгом» международной банды, а ее муж под прикрытием фабрики оборудовал современную подпольную лабораторию для переработки марихуаны и гашиша.
Де Пальма расстегнул рубаху и, подставляя под струю вентилятора то лицо, то плечи, то грудь, блаженно восклицал: «А-а-а!»
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Сантамария.
Вошел бригадир Никозия.
— Уже? — обрадовался Де Пальма. — Отлично. Нашел его?
— Он как раз выходил из дому.
— Прекрасно. Приведи его сюда.
Никозия нерешительно переминался на месте.
— Что случилось?
— Знаете, тут еще и собака. Баукьеро был с собакой. Вы меня торопили, вот и собаку пришлось взять. Но она тихая, в машине сидела смирно, — добавил он.
— Только собаки мне не хватало, — проворчал Де Пальма.
В кабинет торопливо вошел Мальяно.
— У тебя что-нибудь срочное? — спросил Де Пальма. — У нас тут уже Баукьеро.
— Толком не знаю. Но похоже, заняться им не мешает.
Он протянул Де Пальме визитную карточку.
— Адвокат Джузеппе Арлорио, — прочел Де Пальма. — Кто он такой? Что ему нужно?
— Он видел Гарроне в день убийства — пил с ним чай у каких-то там графинь.
Де Пальма присвистнул.
— Однако этот Гарроне времени зря не терял. Всегда так: чем меньше работают, тем больше успевают. Понимаешь, сейчас нам надо послушать Баукьеро. А ты пока поблагодари этого Арлорио и спроси, не было ли в поведении Гарроне чего-либо странного в тот вечер.
— Он из-за этого и пришел, — с раздражением в голосе сказал Мальяно.
— Вот как? Что же его удивило?
— При прощании графини спросили у Гарроне, не хочет ли он после ужина сходить с ними на выставку цветов. Гарроне отказался. «Цветов? — сказал он. — Нет, сегодня вечером я займусь камнями».
— Какими еще камнями?
— Этого синьор Арлорио не знает! Но фраза показалась ему странной. Он подумал немного и решил проинформировать нас.
— Камни, — пробормотал Де Пальма. — Теперь еще и камни.
— Мне кажется, речь шла о драгоценных камнях, — высказал предположение Мальяно. — В конце концов, он мог скупать краденое.
— Фаллос тоже каменный, — заметил Сантамария, надевая пиджак.
Де Пальма последовал его примеру и с обреченным видом выключил вентилятор.
— А если речь шла попросту о камешках для зажигалки? Да разве такой трус, как Гарроне, решился бы промышлять крадеными драгоценностями. Ну хорошо, пусть этот Арлорио еще раз все тебе подробно расскажет. Составь протокол. Кстати, спроси, кто еще был в гостях у графинь… — Де Пальма подумал и добавил: — Они что, и в самом деле графини?
— Похоже на то. Среди гостей был один генерал.
— Хотел бы я знать, зачем Гарроне понадобился этим аристократкам?
— Насколько я понял, все они — люди пожилые. Самому адвокату не меньше семидесяти пяти. И думаю, другие не моложе. А когда человек одной ногой стоит в могиле…
— Все ясно! — ухмыльнулся Де Пальма. — Совращение божьих одуванчиков! Вот чем занимался Гарроне. Завтра же вызовем всех туринцев старше семидесяти вместе с их предполагаемыми наследниками и всерьез примемся за работу. Мужайтесь, ребятки, кольцо смыкается.
6
«Центральное кладбище», — прочел Лелло над стрелкой-указателем, когда уже совсем было решил, что сбился с пути. Хотя он много лет проработал в городском управлении, он знал далеко не все коридоры, проходы, темные крутые лестницы и площадки старинного Муниципального дворца. Ему показалось, что он вдруг превратился в кончик карандаша, которым Ботта хмуро заполнял лабиринты кроссвордов.
Он ответил на приветствие коллеги, имени которого не помнил, и быстрым шагом добрался до очередного поворота с новым остроконечным указателем «Центральное кладбище». Ботта, этот маг и король по разгадке ребусов и головоломок (он регулярно посылал свои ответы в журнал «Еженедельник загадок» и порой даже выигрывал небольшие суммы либо книги, чем он и его жена безмерно гордились перед сослуживцами), скоро увидит, какой ребус сумел разгадать он, Лелло!
В коридоре на повороте он чуть не налетел на двух мужчин, которые шли быстро и спорили, размахивая руками. «Моя мать никогда бы не позволила», — говорил один. «Да, но если предположить…» — возразил другой. Лелло чудом удалось разойтись с ними в узком проходе. Наконец он очутился в приемной, по форме напоминавшей трезубец, с двумя розовыми скамьями вдоль стен. На одной из них сидел старик и разворачивал мятную конфету.
— Здесь находится кабинет землемера Триберти?
Старик быстро сунул конфету в рот и кивком показал на широкую дверь с матовыми стеклами, наполовину закрытую выступом стены.
Лелло тихонько постучал. В ответ — ни звука. У Лелло появилось такое ощущение, будто этот огромный муравейник вдруг опустел. Все муравьи, почуяв опасность, уползли, скрылись, и остался только он один. Лелло повернул голову: старик сидел на своем месте. Он старательно сосал карамельку, отчего его впалые щеки то еще больше западали, то чуть надувались. Старик жестом показал ему, что надо нажать ручку. Лелло открыл дверь.
Тремя ступеньками ниже находился другой длиннющий коридор, освещенный круглыми лампами. Окон в коридоре не было — только маленькие стеклянные двери, слева и справа. В конце коридора вокруг землемера Триберти, который стоял у двери своего кабинета, толпились и шумели люди.
— Убирайтесь вон! — кричал Триберти, размахивая счетной линейкой. — Еще рано! Рано-о-о! — Маленький, костистый, он двигался в толпе с уверенностью человека, которому стая голубей мешает пересечь площадь. Посетители то и дело забегали вперед, снова и снова образуя живую преграду между ним и Лелло. Они говорили наперебой, так что ничего невозможно было разобрать. Но тон у всех был жалобно-просительный.
Лелло спустился по ступенькам и нерешительно направился к странному кортежу. Его затея казалась ему теперь глупой и бесполезной. Триберти почти наверняка пошлет ко всем чертям его самого и его теорию. И почему, спрашивается, он должен ставить себя в смешное положение? Чтобы позлить Ботту? Лелло вдруг ощутил к нему самую настоящую ненависть. Это он своим оскорбительным недоверием, снисходительными улыбочками заставил его решиться на столь нелепые действия. По ассоциации он разозлился и на Массимо. Ведь и Массимо, если разобраться, относится к нему так же, как Ботта. Почему ему приходится жить среди людей, которые гасят его самые светлые порывы? Почему никто не ценит его идей? Ведь он совсем не кретин! Лелло до боли закусил губу, сжал кулаки и бросился к землемеру Триберти в тот самый миг, когда тот, ловко увернувшись от просителей, открыл одну из бесчисленных дверей и мгновенно исчез. Лелло, который был уже в нескольких шагах от него, услышал, как щелкнула задвижка. Все ясно: Триберти заперся в туалете. Тем лучше, тем лучше. Какое ему, Лелло, в сущности, дело до Гарроне, Ботты, Фольято, Массимо? Он не нуждается ни в чьем одобрении. У него своя жизнь — уютная квартирка, надежная, спокойная работа… И ему наплевать, что о нем думают другие.
