Рейфелсон уже пригласил на роль Крэга своего друга Джеффа Бриджеса – что было очень здорово, так как Джефф был восходящей звездой, только что снявшейся в главной роли в «Последней выставке картин» и новом фильме Клинта Иствуда «Громобой и Быстроножка». Чарльз считал, что я как нельзя лучше подхожу на роль Джо Санто, и даже переписал сценарий, сделав Джо не индейцем, а австрийцем.
Скорее всего, Рейфелсон окончательно принял решение после того, как увидел меня в телеспектакле вместе с Артом Карни и Люсиль Болл. Он позвонил мне в конце октября, вскоре после того, как «Счастливая годовщина и расставание» вышел в эфир, и сказал, что роль моя. «Ты единственный, у кого подходящее тело и внутренние качества, – объявил Боб. – Но прежде чем ты начнешь радоваться, мы с тобой встретимся завтра и обстоятельно поговорим».
На следующий день мы сели за столик в кафе Зуки в Санта-Монике, и Боб говорил исключительно о деле. Я еще никогда не видел его таким: кинорежиссер до мозга костей. Он взял разговор в свои руки, и ему было что мне сказать. «Я хочу, чтобы ты сыграл в фильме главную роль, но я тебе ее не дам, – начал он. – Ты сперва должен ее заслужить. Пока что я считаю, что ты еще не готов стоять перед камерой и доносить до зрителя все то, что мне нужно». Я не знал, что Боб хочет сказать, но по мере того, как он продолжал, я начал понимать.
– В представлении большинства людей культурист – это человек, который, входя в комнату, натыкается на вещи и все ломает. А когда он открывает рот, у него получаются только грубые примитивные фразы. Но я купил права на экранизацию этой книги отчасти потому, что этот парень, помимо силы, обладает еще и чувствами. Зритель увидит, как он поднимает штангу весом в несколько сот фунтов, но в следующей сцене он уже берет вазу и говорит: «Знаете, что это такое? Это хрусталь баккара. Вы только посмотрите, какой он восхитительный и изящный». И это всего один пример. Он любит музыку и играет на скрипке. Он может рассуждать о качестве гитары. У него прямо-таки женская интуиция. Вот в чем привлекательность этого образа: он умеет переключаться с одного на другое. Вот что будет сложнее всего воплотить на экране.
Я мысленно взял на заметку, что мне нужно будет взять несколько уроков игры на скрипке.
– Например, – продолжал Боб, – ты мне как-то говорил, что культуризм – это искусство. Но я хочу, чтобы ты на восторженные слова главной героини: «Ого, только посмотрите, какие у него икры!» ответил: «Ну, икры – это очень важная часть тела. Для того чтобы одержать победу в состязаниях, недостаточно просто иметь там бесформенный комок мышц. Мышцы должны быть в виде сердечка, перевернутого сердечка. Видишь? И окружности икр, рук и шеи должны быть одинаковые. Это восходит еще к древним грекам. Взгляни на греческие скульптуры – у них безукоризненные пропорции, не одни только большие бицепсы, но также широкие плечи и мощные икры».
Боб сказал, что я должен буду объяснить это не просто так, как это объяснил бы культурист, но с чувством, скорее, как художник или искусствовед.
– И ты должен будешь сделать все это перед камерой. Мне иногда приходилось слышать, как ты говоришь вот так, но сможешь ли ты это провернуть, когда я скажу: «Мотор!»? Сможешь ли ты это провернуть, когда я буду снимать тебя крупным планом, с разных ракурсов, сверху, и все время будешь в кадре? Сможешь ли ты оставаться в образе, а затем на следующий день, как это требуется по сценарию, устраивать напряженную тренировку, вместе с другими ребятами тягая тяжеленные гири? Вот чем сложна эта роль.
Однако на этом его требования еще далеко не закончились.
– Кроме того, если ты Джо Санто, тебе придется иметь дело с провинциальной аристократией Юга, в основной своей массе недалекими людьми, вечно пьяными. Ты же все, что имеешь, заработал тяжким трудом. И вот твой новый знакомый Крэг Блейк, получивший в наследство кучу денег, щеголяет в красивом костюме и хочет стать твоим другом. Как ты к этому отнесешься? Думаю, ты всему этому научишься. Но я хочу, чтобы ты до того, как мы приступим к съемкам, прослушал курсы актерского мастерства.
Судя по всему, Боб ждал, что я буду сопротивляться, поскольку он очень удивился, когда я согласился. Я был в восторге. Мало того, что мне подробно разъясняли суть кино; при этом мне словно бросали вызов. Меня пригласили не просто потому, что Боб видел, как я завоевал титул Мистер Олимпия и произвел впечатление на его друзей-киношников. Я должен был еще заслужить право на роль, что было мне по сердцу.
У Боба было ко мне еще одно требование, выполнить которое было гораздо сложнее: мне нужно было похудеть с двухсот сорока фунтов до двухсот десяти.
– Камера увеличивает пропорции тела, – объяснил он, – и я не хочу, чтобы ты своими габаритами затмевал всех остальных актеров в кадре. Ты и при весе двести десять все равно будешь выглядеть достойным кандидатом на титул Мистер Вселенная.
Боб требовал от меня очень много. Я понимал, что смогу сбросить вес до двухсот десяти фунтов только в том случае, если откажусь от притязаний на звание человека с самыми накачанными мышцами в мире. Двигаться одновременно в двух разных направлениях я не мог. Поэтому я вынужден был принять решение, к которому и так уже склонялся: уйти из большого спорта. Я уже занимался культуризмом двенадцать лет, и философия фильма находила во мне отклик. Мне была по душе мысль постоянно оставаться голодным и никогда долго не задерживаться на одном месте. Когда мне было десять лет, я мечтал добиться успеха в каком-нибудь деле, чтобы получить всемирное признание. И вот теперь я снова хотел добиться успеха, и еще большего, чем прежде.
Эрик Моррис, учитель, которого приставил ко мне Рейфелсон, в свое время занимался с Джеком Николсоном. У него была своя студия в Лос-Анджелесе, и я до сих пор помню наизусть адрес и номер телефона, потому что в последующие годы направил к нему многих. Вошедший в студию первым делом видел на стене плакат: «НЕ ИГРАЙ РОЛЬ». Вначале я не понимал его смысл, однако трехмесячный курс частных уроков и занятий оплачивала продюсерская компания, и я был готов попробовать.
Моррис оказался тощим мужчиной лет под сорок, с взъерошенными светлыми волосами и проницательным взглядом. Полностью его кредо звучало так: «Не играй роль. Будь настоящим». Он всегда с большим воодушевлением рассказывал про совершенное им открытие и про то, чего недоставало другим теориям актерского искусства. Никаких других теорий актерского искусства я не знал. Но я сразу же понял, что от мира, который открыл передо мной Моррис, у меня закружилась голова.