— Тише, — сказал ему Петр, — иначе я усну, если ты не перестанешь болтать.
Саша затих. Тишина окружала их, только плескалась вода, поскрипывали ветки да какое-то одинокое хриплое щебетанье раздавалось в кустах. Вот и все, что нарушало покой этой теплой ночи. В конце концов и этот звук исчез. Теперь он прислушивался только к реке, наслаждаясь отдыхом, и после нескольких часов, когда холодный утренний ветерок начал поднимать зыбь на поверхности реки, он раздумывал о нем некоторое время, затем откупорил кувшин и налил из него четверть чашки, только лишь для того, чтобы разогреть кровь.
Исключительно только для этого.
Но он заметил, что начинает клевать носом, когда разделался с чашкой. Он слегка выпрямился, разогнул руки и спину, чтобы изменил положение. Он подумал о том, что должен пройтись по палубе и, возможно, за пределами обозначенного колдовского круга, потому что кругом стояла тишина и центральная часть палубы не вызывала никакого беспокойства.
Он поднялся как можно осторожней, потому что чувствовал, как сон неотвратимо надвигается на него, и тут же пришел к заключению, что водка была не самым лучшим решением. Он повернулся к ветру, чтобы освежить голову и взбодриться, сделал несколько шагов по центральной части палубы и повернулся, неожиданно заметив краем глаза какое-то движение.
Он увидел Ивешку, приблизившуюся к поручням. Она была мокрая с ног до головы, вода стекала с ее рукавов, когда она обернулась и протянула к нему свои руки.
— Саша! — пронзительно закричал Петр, словно его охватила неожиданная летаргия, и будто надеясь, что Саша, в отличие от него, находится в здравом уме и рассудке, хотя и спящий…
Оказалось, что вся соль, которую еще не снесло ветром с палубы, не создавала сколь-нибудь заметного препятствия для нее. Ивешка медленно приблизилась к нему, опустила руки на его плечи и заглянула в его глаза, как бы продолжая вести с ним молчаливый разговор, в то время как он был поражен происходящим настолько, что не мог пошевелиться. Весь ее облик был столь мягким и столь задумчивым, что в нем не оставалось места для какой-либо угрозы. Ее темные глаза резко выделялись на абсолютно белом лице, и при этом казалось что в самой глубине глаз движутся какие-то тени, хотя это могло быть отражение течения воды или всего-навсего отражение канатов или поручней, промелькнувшие в тот самый момент, когда она, продолжая удерживать его руками за плечи, со страстью поцеловала его, прикоснувшись к нему губами, несущими холодок речной воды.
Казалось, что это длилось целую вечность. Он чувствовал, как у него кружится голова, и не проходило охватившее его изумление. Он пытался еще раз вспомнить ее, но все, что он чувствовал, было лишь глубокое ощущение опасности, смешанное с такой нежностью, от которой нельзя было ожидать какого-либо вреда. Это ощущение не покидало его все время, пока он был без движений…
Затем он начал медленно погружаться в сон, где что-то опасное и злое двигалось теперь уже вокруг них двоих, но реальной опасности не возникало, во всяком случае все то время, пока она присутствовала в этом сне, пока он смотрел в ее глаза…
Но вскоре она исчезла. И тогда он неожиданно провалился в один из тех обдающих потом и давящих на сердце снов, в которых, как обычно, он разыскивал собственного отца. Он знал, что кто-то собирался рассказать ему, что его отец был убит, но это произошло так давно, что он за давность лет смирился с этим. Но теперь он отыскивал, на самом деле, не собственного отца, хотя никогда точно не знал, кого или что именно искал. Скорее всего, это были поиски самого себя, которые превращались в ночной кошмар, в собственное осуждение за то, что он не может найти то, что ищет, и не было конца проклятьям в собственный адрес…
18
Саша открыл глаза, почувствовав неожиданную тревогу. Палуба уже купалась в лучах утренней зари, прямо рядом с ним лежало одеяло под которым спал Петр, но…
— Петр! — Он вскочил с предчувствием того, что уже случилось здесь днем раньше, испугавшись, что Петр, как и остальные, исчез с лодки, и, возможно, его уже и не было в живых…
Но оказалось, Петр лежал почти у внешней стороны соляного круга, одна нога его была подвернута, а руки находились в неестественных для сна положениях.
Саша в два прыжка очутился рядом с ним. Он подложил ему под голову руку, испугавшись его смертельной бледности и полной бесчувственности. Петр дышал, но был холоден как лед и мокрый с ног до головы. Саша осторожно опустил его и побежал назад, за одеялами и кувшином с водкой, затем завернул его в одеяла и начал трясти изо всех сил.
Наконец Петр чуть приоткрыл глаза, которые все еще бессмысленно блуждали, но уже начинали чуть вздрагивать от пробуждающегося сознания.
— С тобой все хорошо? — спросил Саша. Петр пробормотал что-то, явно смущенный своим состоянием, стараясь изменить свое неудобное положение и встать. В итоге ему удалось лишь сесть, но его взгляд был по-прежнему бессмысленным, и в нем чувствовался испуг.
— Что случилось? — спросил Саша, придерживая его за плечо. — Петр?
Петр провел растопыренными пальцами по волосам и уперся рукой в колени.
— Боже мой, — пробормотал он. — Она…
— Кто «она»? — У Саши было смертельное предчувствие, что имел в виду Петр под этим самым «она». Он еще сильнее начал трясти его, чтобы тот освободился от сна. — Ивешка? Петр, это была Ивешка?
Петр кивнул, стараясь положить голову на руку, и остался в этой позе, как если бы сидеть и дышать было все, на что он был способен в данный момент.
Саша подобрал одеяла и набросил их ему на плечи. Он не решался оставить Петра ни на минуту, учитывая, что по одну сторону от них был лес, а по другую вода, которые являлись источниками самой настоящей опасности, но он тем не менее быстро сбегал в кладовку и вернулся назад с печкой в руках. Затем появились дрова, таган, а вскоре и занялся огонь, вполне достаточный, чтобы хоть как-то обогреть Петра и получить хоть чашку горячего чая. Тем временем, он дал Петру глоток водки, но руки, до которых он дотронулся при этом, оставались по-прежнему ледяными.
— И что же она сделала? — спросил Саша, стараясь не пролить чашку, которую он едва ли не вливал Петру в рот.
Петр сделал глоток, покачал головой и протянул чашку назад, стараясь удерживать сползающие одеяла. Неожиданно его бросило в дрожь, он согнулся чуть ли не вдвое, и было ясно, что сейчас он не имеет никакого желания говорить о произошедшем.
— А где же учитель Ууламетс? — продолжал настаивать Саша. — Петр, упаси Господь, если с ним случилась беда! Скажи мне! Скажи мне все, что ты знаешь! Она сказала, где он?
— Я не знаю, — сказал Петр, лязгая зубами. — Я не знаю. Она потеряла его…
— Она сказала это? — Петр лишь затряс головой и опустил ее на руку. Саша вздул огонь посильнее, насколько позволяла печь и как могла выдержать палуба. Сейчас все его внимание было направлено на то, чтобы отогреть Петра, и он суетился так, что вскоре сам почувствовал головокружение, когда в очередной раз бегал в кладовку за медом, чтобы присоединить его к чашке горячего чая, который только что заварил для него.
Петр пил очень медленно, стараясь отогреть о чашку руки, и Саше даже казалось, что из того, что он сделал, именно это помогало Петру больше всего.
— Извини меня, — сказал Петр, когда выпил чай почти наполовину. — Я так и не знаю, почему мы остались живы этим утром. — Он потрогал свой затылок и скорчил гримасу. — Вот напасть на мою голову, нельзя дотронуться. Я, должно быть, шел…
— Она была одна?
— Думаю, что да. Но не помню точно. Просто не могу вспомнить. Извини, от меня было очень мало проку.
— Это не твоя ошибка, Петр. А она сказала что-нибудь?
— Она вновь была в виде призрака. — Петр выглядел так, будто только что понял, что совсем не он произнес эти слова. — Она больше не пугала, она не чувствовала… гнева, она была очень обеспокоена. Она была не в себе. Боже мой, я не знаю… это было похоже на то как уже было раньше: она хотела вернуться и не могла. Я не могу сказать почему, и не смотри на меня такими глазами!
Саша покачал головой. Он понимал, что для Петра было очень трудно вести разговор о понятиях, затрагивающих область чувства. Петр всегда хотел потрогать все руками, прежде чем поверить во что-то.
— Я ничего не делаю, — сказал Саша. — Тебе надо было бы разбудить меня.
— У меня было желание разбудить тебя. Боже мой, я так и не знаю, что же происходит…
Саша подхватил Петра за руку и крепко держал ее, чтобы тот вспомнил хоть что-нибудь, потому что Петр, попав в беду, тем не менее отдавал себе полный отчет о происходящем, и, разумеется, хотя бы частично должен был знать, что именно произошло с ним, в чем и заключалась самая ужасная часть происходящего.
— Послушай, — сказал Саша, как можно более серьезно и твердо. — Я сейчас приготовлю тебе еще чаю, а ты отдыхай. Может быть, тем временем, объявится Ууламетс. — Но он всем сердцем чувствовал, что Ууламетс не придет, что они остались теперь одни в этой лодке, а ветер, такой, как поднялся сегодня утром, будет все время прибивать лодку к берегу, не давая никакой надежды отчалить, прямо в противовес всем его желаниям, но если ветер даже и переменится, то он очень сомневался, что ему удастся провести лодку по реке, потому что что-то гораздо более сильное, если говорить о колдовстве, чем водяной, имело совершенно другие намерения.
