Но Стивен Кинг, похоже, ничего о дверях не знал. Он написал о дорожной станции, о встрече Роланда с Джейком Чеймберзом. Об их путешествии к горам и через них; о том, как человек, которому доверился и кого полюбил Джейк, предал его.
Кинг обратил внимание, что эту часть рассказа Роланд слушал опустив голову, и с неожиданной мягкостью сказал: «Вам нет нужды стыдиться, мистер Дискейн. В конце концов, я заставил вас это сделать».
Но вновь Роланд задался вопросом: а так ли это?
Кинг написал о разговоре Роланда с Уолтером на голгофе, среди скопища истлевающих черепов, о гадании на картах Таро, о жутком видении Роланда, которое пробило крышу мироздания. О том, как Роланд проснулся после ночи предсказания судеб и обнаружил, что постарел на десять лет, а Уолтер превратился в скелет. А в самом конце Кинг написал о Роланде, пришедшем на берег моря и севшем у самой кромки воды. «Вы сказали: „Я любил тебя, Джейк“.
Роланд буднично кивнул:
– Я и теперь его люблю.
– Вы так говорите, будто он действительно существует.
Роланд пристально посмотрел на него:
– Я существую? Ты?
Кинг промолчал.
– Что произошло потом? – спросил Эдди.
– Потом, сеньор, я иссяк… или, если вам так больше понравится, испугался и остановился.
Эдди тоже хотелось остановиться. Он видел, как тени в кухне начали удлиняться, и понимал, что пора отправляться к Сюзанне, а не то будет поздно. Он думал, что и он, и Роланд уже поняли, как выбраться из этого мира, и подозревал, что Кинг сам может направить их к Тэртлбек-лейн, в Лоувелл, где стенка реальности истончилась и, как по крайней мере утверждал Джон Каллем, в последнее время частенько появлялись приходящие. И Кинг с радостью указал бы им путь. Порадовавшись, что наконец-то избавился от них. Но пока уйти они еще не могли, и Эдди, несмотря на все его нетерпение, прекрасно это понимал.
– Вы остановились, потому что потеряли свой пектконс, – уточнил Роланд.
– Конспект. Нет, не из-за этого. – Кинг отправился за третьей банкой, и Эдди решил, что появление у Кинга животика не должно удивлять; если перевести пиво в калории, он уже съел буханку хлеба и принимался за вторую. – Я обычно не работаю по конспекту. Фактически… только не ставьте мне это в укор, я написал его впервые. И лишь потому, что сага получалась очень уж большая. И странная. Да и вы стали проблемой, сэр, или сэй, или как вы там себя называете. – Кинг поморщился. – Уж не знаю, какая у вас принята форма обращения, я ее не придумал.
– Пока не придумали, – уточнил Роланд.
– Поначалу я видел вас как Человека-без-имени Сержио Леоне[93].
– Спагетти-вестерны, – осенило Эдди. – Господи, ну конечно! Я их столько пересмотрел в «Маджестике» с Генри, когда он был дома. А когда его отправили во Вьетнам, ходил в кино сам или с приятелем Чагги Коутером. Это мужские фильмы.
Кинг улыбался.
– Да, но моей жене они тоже нравились, хотя она и не мужчина.
– Она у вас молодец! – воскликнул Эдди.
– Да, Тэбби молодец. – Кинг повернулся к Роланду. – Как Человек без имени, фэнтезийный вариант Клинта Иствуда, вы смотрелись совсем неплохо. И работа с вами забавляла меня.
– Таким ты поначалу меня видел?
– Да. Но потом вы изменились. Прямо у меня под рукой. Так вышло, что я уже не мог сказать, герой вы, антигерой или вообще не герой. И когда вы позволили мальчику упасть в пропасть, это был кульминационный момент.
– Вы же сказали, что заставили меня это сделать.
Глядя Роланду прямо в глаза – голубое встретилось с голубым среди безграничного хора голосов, – Кинг ответил:
– Я солгал, братец.
10
Последовала пауза, все, похоже, обдумывали последнюю реплику писателя. Потом Кинг продолжил:
– Вы начали меня пугать, вот я и перестал о вас писать. Положил рукопись в папку, а папку запихнул в ящик. Переключился на рассказы, которые продавал различным журналам для мужчин. – Он помолчал, кивнул. – Жизнь моя переменилась, после того как я отложил вас в сторону, и переменилась к лучшему. Мои произведения начали продаваться. Я предложил Тэбби выйти за меня замуж. А вскоре взялся за книгу под названием «Кэрри». Это был не первый написанный мной роман, но первый, который мне удалось продать, и благодаря этому я крепко встал на ноги. И все это произошло после того, как я сказал: «Прощай, Роланд, долгого тебе и счастливого пути». Что же происходит теперь? Однажды, ясным днем, шесть или семь лет спустя, я обхожу угол своего дома и вижу вас, стоящего на моей гребаной подъездной дорожке. И вот что я могу подумать по этому поводу. Самый оптимистичный для меня вывод: вы – галлюцинация, вызванная перенапряжением. Но я в это не верю. Как я могу? – Кинг заговорил громче, резче. Эдди понял, что причина – не страх, а ярость. – Как я могу в это поверить, если вижу тени, которые вы отбрасываете, кровь на вашей ноге… – Он показал на Эдди. – И пыль на вашем лице, – теперь на Роланда. – Вы не оставили мне вариантов, и я чувствую, что мозги у меня… ну не знаю… встают набекрень? Правильно? Да, пожалуй. Набекрень.
– Ты не просто перестал. – Роланд полностью проигнорировал последнюю часть тирады, восприняв эти слова как отговорку, потакание собственным желаниям. Скорее всего в этом не ошибся.
– Не просто?
– Я думаю, рассказывать истории – будто через что-то проталкиваться. Скажем, прокладывать путь среди еще не созданного. И в какой-то день, когда ты этим занимался, ты вдруг почувствовал, как что-то толкает тебя назад.
Эдди показалось, что Кинг целую вечность обдумывал предположение Роланда. Потом он кивнул:
– Пожалуй, вы правы. У меня не просто иссякли идеи, такое со мной случалось, правда, в последнее время не столь часто, как раньше, и это чувство мне знакомо. Дело в том… ну, не знаю, приходит день, когда ты получаешь меньше удовольствия, сидя за столом, стуча по клавишам пишущей машинки. И внутренний глаз как-то замыливается. В общем, уже не хочется рассказывать себе эту историю. А потом, что только усугубляет ситуацию, у тебя возникает новая идея, яркая и сверкающая, только что рожденная твоим подсознанием, без единой царапинки. И еще не тронутая тобой, во всяком случае, пока. И… ну…
– И ты чувствовал, как что-то толкает тебя назад, – все тем же ровным голосом повторил Роланд.
– Да. – Голос Кинга упал до еле слышного шепота, так что Эдди едва понимал его. – «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ». – Он помолчал. – Возможно, даже «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ».
«Тебе бы не понравилась темная тень, которую я вижу вокруг тебя, – подумал Эдди. – Этот темный ореол. Нет, сэй, полагаю, он бы совершенно тебе не понравился. И что я еще вижу? Сигареты? Пиво? Что-нибудь наркотическое, к чему может развиться привыкание? Автомобильную аварию как-нибудь вечером после подпития? И когда это произойдет? Через сколько лет?»
Он посмотрел на часы, висевшие над кухонным столом Кинга, и поморщился, увидев, что показывают они без четверти четыре.
– Роланд, уже поздно. Этот человек должен забрать своего сына. – «А мы должны найти мою жену до того, как Миа родит ребенка, которого они, похоже, делят на двоих, и Алый Король решит, что Сюзанна свою миссию выполнила».
– Еще немного, – ответил Роланд. И опустил голову, больше ничего не сказав. Задумался, стараясь решить, какие вопросы самые главные. Может, найти один, самый главный вопрос. И Эдди понимал, что это важно, потому что они уже не могли вернуться в девятый день июля 1977 года. Они могли вновь попасть в этот день в каком-нибудь другом мире, собственном, в любом мире, кроме этого. И будет ли Стивен Кинг существовать в этих мирах? Эдди полагал, что нет. Скорее нет, чем да.
Пока Роланд думал, Эдди спросил Кинга, говорит ли ему что-нибудь имя Блейн.
– Нет. В принципе нет.
– А Луад?
– Как у луддитов? Религиозной секты машиноненавистников, да? Кажется, они существовали в девятнадцатом столетии, а может, и раньше. Если память мне не изменяет, луддиты девятнадцатого столетия врывались на фабрики и разбивали машины. – Он улыбнулся, вновь продемонстрировав неровные зубы. – Я думаю, нынче их место занял «Гринпис».
– Берил Эванз? Вы знаете, кто это?
– Нет.
– Хенчек? Хенчек из Мэнни?
– Нет. А кто это – Мэнни?
– Слишком сложно объяснять. А как насчет Клаудии-и-Инесс Бахман?
Кинг расхохотался, в который уж раз удивив Эдди. Удивился и сам Кинг, судя по выражению его лица.
– Жена Дикки? – воскликнул он. – Откуда, черт побери, вы о ней знаете?
– Мне ничего о ней не известно. Кто такой Дикки?
– Ричард Бахман. Я начал публиковать некоторые из своих первых романов, они выходили сразу в тонких обложках, под псевдонимом. Бахман – мой псевдоним. Как-то вечером, изрядно выпив, я написал его полную биографию, включая и упорную борьбу с лейкемией. Трижды ура мужеству Дикки! Короче, Клаудия – его жена. Клаудия Инесс Бахман. Насчет «и» посередине… об этом ничего сказать не могу.
