в качестве связующего звена для некоторых стратегических директив. Завтра у меня встреча с капитаном Колчестером.
— Я тоже еду к капитану Колчестеру, — сказал я, возможно, слишком нетерпеливо. — Я имею в виду, на его базу.
Мерлин кивнул, минуту не говорил ни слова. А затем произнес:
— Как думаете, капитан Колчестер — герой?
— Он спас мне жизнь, — ответил я. — Он спас больше жизней, чем я могу сосчитать. Эш всегда ставит других на первое место, даже когда думает наперед. Да, он — герой.
— Я согласен с вами, — сказал Мерлин, словно я сам заговорил первым. — Эта война была бы ужасной без Колчестера.
— Я даже представить такого не могу. — Я действительно не мог. Не хотел — это было бы ужасно. — Если мы и победим в этой войне, то это будет благодаря ему.
Было смело сказать такое — некоторые сказали бы, что смешно говорить так в этот день и в эту эпоху, когда армия преуспела в развитии технологий и стратегии, а успех не зависел ни от одного солдата. Но любой, кто сражался рядом с Эшем, знали правду.
— Значит, вы согласитесь с тем, что было бы ужасно, если бы капитан Колчестер ушел из армии?
Я уставился на Мерлина, сбитый с толку.
— Конечно.
Мерлин кивнул, довольный.
— Тогда я могу доверять вам в том, что вы сохраните свои отношения в секрете.
У меня было такое чувство, словно мне дали под дых. Он узнал о наших отношениях? Как?
— Что?
— Я знаю о е-мейлах, — сказал Мерлин. — О тех, которые он написал вам, и о тех, что вы написали в ответ.
— Вы… я… они личные, — произнес я, мои слова были пропитаны гневом. Я горел в агонии, думая о том, что именно незнакомец — кто знает, сколько незнакомцев — прочитал в тех письмах. — Как вы смеете?
Мужчину нисколько не беспокоил мой гнев.
— Со мной их содержимое в безопасности, да и вообще, другим я позволил лишь бегло их прочитать. Знать такие вещи — это моя работа, особенно в отношении капитана Колчестера. Он имеет ключевое значение в этой войне, и я верю в то, что последует за ней. Я не завидую вам в отношении вашего пыла по отношению друг к другу, пожалуйста, поверьте мне. Для меня это не вопрос нравственности. Однако, — продолжил он неторопливо и явно честно, — я не могу сказать того же о вашей армии. Тем более во время войны.
Встревожившись, я отвел от него взгляд. Я не был идиотом и знал, что мы не смогли бы открыто состоять в отношениях в армии, все происходило бы в жестких рамках, с очень высокими ставками. Это было нечто большее, чем наша работа, это была потенциальная война. Просто Колчестер был слишком ценным, чтобы рисковать.
Наконец, я кивнул Мерлину.
— Понимаю. — Чувство обиды вызвало покалывание во рту, когда я это произнес, но как бы соблазнительно не было ненавидеть Мерлина за то, что он знал то, чего не должен был, за то, что вмешивался туда, куда не следовало, я знал, что это была не его вина. Все дело было в мире, в котором мы жили, в мире, в котором не думали дважды о том, чтобы отправить одних мальчишек, убивать других, но потом люди почему-то испытывают отвращение от идеи, что мальчишки влюбятся друг в друга.
— Это не навсегда, — пообещал мне Мерлин, когда поезд начал медленно заезжать на станцию. — Это будет длиться долго, конечно же, и может показаться вечностью, но это не так. И если вы действительно его любите, тогда нет ничего, чем вы не могли бы пожертвовать.
* * *
— Хорошо, что вы вернулись, лейтенант. — Эш пожал мне руку, положил ее мне на плечо и отстранился через надлежащее время. Нас окружали другие солдаты с базы, встречавшие последнюю партию новичков, большинство из которых были благодарны за любой перерыв от бесконечных походов и выездов на аванпосты, находящиеся глубже в горах. За перерыв от войны.
Я тоже позаботился о том, чтобы отпустить Эша в нужное время, хотя больше всего на свете мне хотелось лишь сжать руками его рубашку и обрушиться с поцелуем на его губы. Вжаться в него бедрами, чтобы он мог почувствовать, что со мной происходит, когда я его вижу. Но предупреждение Мерлина нависло надо мной, словно грозовая туча, и, увидев Эша здесь, в окружении его людей и этих гор, предупреждение стало еще более ясным.
Эш должен остаться здесь. У него должна быть карьера, будущее. А мои чувства были лишь маленьким пятном в бурлящем мире боли и хаоса. В мире, которому нужен был его порядок и его контроль.
Позже тем же вечером, когда я лежал в постели, мои мысли были одна тревожнее другой, я в болезненных деталях вспоминал все то, что сказал Эшу, что затем прочитал Мерлин, вспоминал протокол «Don’t Ask, Don’t Tell» и думал о том, каким большим риском были наши отношения, открылась моя дверь. Не было ни стука, ни разрешения, ни приветствия. Дверь открылась, потом закрылась, а затем я почувствовал на себе Эша. Он целовал и покусывал, нетерпеливо стаскивая одеяло с моего тела. (Примеч.: Протокол «Don’t Ask, Don’t Tell» или DADT — это политика в армии США, на гомосексуализм не обращают внимания до тех пор, пока никто о нем не спросит, если твой гомосексуализм неочевиден или никак к тебе не относится. Протокол был предназначен для того, чтобы дать военным-геям некоторую свободу от преследования, но на практике принуждал геев скрываться, ведь раскрытие их отношений или сексуальной ориентации является основанием для наказания).
— Кровать скрипит, — ловя ртом воздух, произнес я в его рот, а Эш заворчал в ответ, стащил меня с кровати, уложив на холодный виниловый пол. Его руки дрожали, когда он потянулся к поясу моих боксеров, а затем рассмеялся себе под нос.
— Я словно какой-то школьник, — пробормотал он, поцеловав меня в лоб. — Не могу решить, что именно хочу сделать… или что хочу сделать первым.
— Сделай все, — прошептал я. — Все, что хочешь.
— Я и собираюсь, маленький принц. Не волнуйся.
Но когда он привлек меня, причиняя боль поцелуем, страх вспыхнул сильнее желания. Я отстранился от него.
— Эш, мы должны быть осторожны.
Он потянулся за мной, наклонившись вперед, чтобы снова меня поцеловать.
— Мы и будем осторожны.
— Я серьезно. Никто не должен знать. Твоя карьера…
— Меня она не волнует, — просто сказал он. — Ты стоишь того.
Мое сердце разрывалось от страха, потому что Эш совершенно не переживал о себе.
— Не
