Помолилась, поднялась с колен и пошла в дом. Дома опять разделась. Я этот феномен в порнорассказах встречал. Героини только раздеваются. Никто из них ни разу не оделся. Не оделась — так будет точнее. Очко в пользу автора библии.
И стала прихорашиваться. Духи, кремы, наряды украшения и всё такое.
«И разукрасила себя, чтобы прельстить глаза мужчин».
Навела красоту, наконец-то оделась и собралась в путь.
Девчонки собрались совершать сексуальную диверсию в стане врага, который находился за городскими воротами, но харчей набрали столько, что хватило бы на Северный полюс сходить.
«Мех вина и сосуд с маслом, мешок муки, сушеные плоды, и чистые хлеба…»
Ведь бывают и грязные хлеба, наверное. Всё это добро она нагрузила на холку своей служанке и вышла на улицу.
Народ глазел на них, разинув рты от удивления. Ещё бы. В городе ни воды, ни еды. А тут такие тёлки, да ещё с таким количеством провианта… Посмотреть было на что. И подивиться тоже.
За первым же поворотом наши авантюристки нарвались на вражеский дозор.
— Кто такие? Куда путь держите?
— Мы еврейки. Убегаем от евреев.
— А что так?
— Вы же их всё равно скоро покорите. И плените. Вот мы и решили свалить по-тихому. А чтобы вы нас не трогали, таких красивых, мы решили навестить вашего фельдмаршала, Олоферна, и сообщить ему государственную тайну — пути прохода в горные укрепления.
Дозорные с интересом разглядывали говорившую и не могли насмотреться. Хороша, чёрт возьми! Но, что поделаешь — придётся пропустить её к командору — нецелованной.
Чтобы гарантировать беглянкам беспрепятственный проход по лагерю, им выделили сопровождающих. Эскорт был средним по численности — 100 человек.
Можно себе представить, каков был размер дозора, если уменьшение на 100 человек не снизило его боеготовности.
Олоферн в это время спал в своём походном будуаре. Спал он там не один. Те, кто делил с ним ложе, проснулись и вышли посмотреть — кто это шумит возле генеральской палатки.
Сам генерал тоже проснулся и вышел в прихожую, протирая заспанные глаза. Ух, ты!
Иудифь сделала вид, что не заметила этого «ух ты!», а притворилась сильно напуганным созданием, пережившим много бед на своём веку. И «пала на лице свое».
Убедительности этой сценке добавляла служанка с двумя мешками провианта на плечах, переминавшаяся с ноги на ногу на заднем плане.
Олоферн мгновенно потеплел душой и принялся успокаивать беглянку, поглаживая её по голове.
— Никто тебя не тронет, дитя моё. Не бойся. Уж я позабочусь об этом. Напротив — «всякий будет благодетельствовать тебе». Честное пионерское!
Иудифь утёрла слёзы и начала говорить, глотая слова.
— Олоферн, ты самый умный из генералов у Навуходоносора. Мы все это знаем. Я бежала от евреев, ибо у них начался голод и жажда.
Генерал, услышав эти слова, мельком посмотрел на мехи с вином и куль с «чистыми хлебами» и прочей снедью, которые держала на плечах служанка, покряхтывая от натуги.
— Да положи ты их на землю — мои воины не голодны. А даже если и так, никто не отнимет у тебя эту жратву.
Потом он вернулся к прерванному разговору.
— Ты остановилась на том, дитя моё, что у вас голод. Я это уже понял. Продолжай, ибо я тебя перебил.
— Да, у нас голод. И мои земляки решили резать и употреблять в пищу тех животных, которые у нас считаются нечистыми.
— Ну и что? Голод — не тётка. Я слыхал, что ваши земляки при осаде могут и детей своих схарчить.
— Так то оно так, да только это грех большой. А я девушка богобоязненная (при этих словах все ассирийцы переглянулись между собой).
— И ты решила не участвовать в грехе? Судя по твоему сухому пайку, грех поедания нечистых продуктов не светит тебе в ближайшее время.
— Это ещё не всё, мой генерал. Мало того, что они решили резать свой скот. Они ещё (какое богохульство!) вознамерились употребить в пищу ту десятую часть урожая, которая предназначена левитам на прокорм. Такого святотатства я не смогла стерпеть.
Олоферн покачал головой в изумлении. Иудифь продолжала.
— Поскольку я не смогу пережить такого глумления над верой моих предков, позволь мне пережить это лихое время у тебя.
— Живи, дорогая. О чём разговор?
— Есть у меня маленькая странность, мой командор. По ночам я люблю ходить в чисто поле, чтобы помолиться. Там я и узнаю о том, что евреи уже согрешили. А как только узнаю — тебе скажу. Тут уж ты не плошай, добрый молодец.
— Об этом не беспокойся, уважаемая, — сказал Олоферн и лихо подкрутил ус.— Всё сделаем в лучшем виде. А тебя, красавица, за заслуги перед царствующим домом, возьмём жить в царские апартаменты. Тебе понравится, вот увидишь.
Иудифь присела в книксене. Аудиенция состоялась.
После этого разговора генерал велел разместить перебежчицу в кладовой с серебряной посудой. Где же ещё?
Их или назначают казначеями, или позволяют жить в Гохране. Иначе не бывает.
А ещё он приказал кормить её от пуза. На это Юдифь воспротивилась.
— Не могу я кушать ваших шницелей, мой генерал. Вера моя такая — чужого не есть. Пусть мне готовят твои повара из моего мешочка.
Генерал пожал плечами. Пожмём и мы. Только что мы видели, чем нагрузила Иудифь свою служанку — масло, сухофрукты, мука… Чистые хлеба. Да, и вино — куда без него? Ну, что из этого можно приготовить? — подумал генерал.
— Дело твоё, уважаемая. Что-нибудь из этого мои повара сварганят. Но, что, скажи на милость, ты будешь делать, когда твой провиант иссякнет? Чем будешь питаться — амброзией?
— А ты не переживай, касатик. Мои продукты не успеют кончиться, а мы уж порешаем наше дело.
Иудифь стала полноправной жительницей солдатского лагеря. По вечерам ходила к лагерному источнику воды — умываться. Потом молилась. Потом ела то, что ей приносили повара Олоферна. Потом шла баиньки. Всё чин чином.
Так продолжалось три дня. На четвёртый день Олоферну наскучили суровые армейские будни.
Он решил закатить пьянку для своих офицеров. На вечеринке решили обойтись без прислуги — поваров, официантов и прочих халдеев.
Видимо, решили оторваться по полной. Для полноты отрыва решили пригласить на этот сабантуй еврейскую перебежчицу.
К Иудифи послали евнуха-ординарца. Полноценного мужчину отправлять побоялись — лихой народ крутился по лагерю!
«Ступай и убеди еврейскую женщину придти к нам…».
Ординарец запылил по палаточному городку.
«Стыдно нам оставить такую жену…».
Это точно. Евнух выполнил поручение на «ять». Иудифь начала пудрить носик. Офицеры ждали. Иудифь оправдала их ожидания.
«Затем Иудифь пришла и возлегла».
В столовой воцарилась мёртвая тишина. Лишь вставные челюсти ассирийских ветеранов с бульканьем плюхались в миски с борщом. Что и требовалось доказать.
Олоферн мгновенно пришёл в приподнятое настроение.
«Он сильно желал сойтись с нею… и искал случая обольстить ее».
Такова се-ля-ва, как говорят в Голландии, что по-нашему означает: шерше ля фам.
Старый генерал протянул гостье кружку крепкого армейского пойла. «Пей и веселись с нами!». Интересно, что ответила религиозная красавица? Неужели у неё и выпивка была своя? Нет!
Выпивка-то у неё была своя, как мы помним, но отказываться от дармовой водки она не стала. Как говаривал незабвенный Лёлик, на халяву пьют даже трезвенники и язвенники.
«Буду пить, господин…». Да. И ела и пила. Всё, как положено. «А Олоферн любовался на нее…». В конце концов, древние люди ничем не отличались от людей сегодняшних.
Наелись. Напились. Разошлись по койкам. «В шатре осталась одна Иудифь с Олоферном». Олоферн в тот вечер нализался порядочно. На ногах он стоять уже не мог — повалился на генеральский диван.
Иудифь решила, что этой вечеринке чего-то не хватает для полноты сюжета. Чтобы сделать его полным, она взяла в руки генеральский меч и рубанула старого воина по шее.
Голова не отлетела. Пришлось рубить ещё раз. Наконец-то голова генерала стала чем-то отдельным от туловища.
Наша героиня вынесла голову на улицу и велела своей служанке спрятать её в мешок с хлебушком.
После этого они пошли в чисто поле молиться. Шли втроём — Иудифь, её служанка и мешок с сухарями и генеральской головой. Так они дошли до своего городка и постучали в ворота.
Евреи открыли ворота. Произошла сцена взаимного обмена приветственными речами. Иудифь сказала то-то и то-то. Озия сказал то-то и то-то. Старейшины сказали то-то и то-то. Народ сказал то-то и то-то. Все возликовали.
Иудифь была на коне. Громким голосом она повелела землякам укрепить генеральскую черепушку на зубце городской стены — как трофей.
(Прошу не забывать, что даже по библейским меркам этот сюжет выдуман, ибо библейский Навуходоносор погиб в Африке, а в Иудее с ним ничего не случилось).
