Войти в ресторан Надя все же не решилась. Она взяла у стойки кофе и рюмку коньяку. Сироткина высмотрела пустой столик у стены, заполненный обертками от конфет. Она села спиной к проходу, чтобы никого не видеть. После глотка коньяку стало тепло. Ивлев передумает и заедет сюда перед отлетом на полчаса. Она глотнула еще, и Ивлев стал более расплывчатым. Надежда вынула сигарету, рассчитывая, что остатки этого негодяя улетучатся вместе с табачным дымом — единственным (если не считать алкоголя) наркотиком, почему-то разрешенным в ее родной стране. У нее не было спичек, она оглянулась.
— Разрешите?
Худой и длинный парень в клетчатом свитере поднес к ее лицу красивую иностранную зажигалку, ловко повернул ее пальцами и чиркнул, осветив ее чистый лоб. Сироткина прикурила.
— А за это, — спросил он, — вы не дадите мне сигарету?
— За это я ничего не дам. Просто так — пожалуйста.
Без лишних церемоний он присел к ней и закурил. Мальчик был моложе Надежды и никакого практического интереса не представлял. Надо было сразу вежливо сказать ему, что сейчас к ней подойдет муж. Но Ивлев, оказалось, не улетучился, и ей хотелось отомстить ему. На роль роковой соблазнительницы Сироткина не годилась, но когда ее уговаривали отомстить, можно было согласиться.
— А я вас здесь уже не раз видел.
Он сказал то, что должен был сказать, и ничего другого.
— У вас хорошая память, — сказала Надя.
— Это даже родители признают.
— Почему «даже»?
— Потому что их все во мне раздражает. Представляю, как мать подпрыгнула бы, если бы узнала, что я хочу жениться.
— Поздравляю! — Надя произнесла это слово с интонацией Ивлева и рассердилась сама на себя.
— Спасибо!… Только невесты еще нет…
— Ну, это не проблема!
— Проблема! У меня жесткие требования: вес 45, рост 160, размер бюста четвертый. В общем, похожа на вас.
«У меня размер третий», — сказать это у Нади чесался язык.
Но она решила, что неприлично растлевать малолетку пошлостью, которой в нем и без ее поддержки достаточно. И она произнесла:
— Вы прямо-таки восточный султан!
— Давайте выпьем!
— По чашке кофе.
— И по коньяку!
— Вы разве не пили?
— А вы? — удачно парировал он. — Я всего четыре рюмки — грамм двести, не больше.
— А можете сколько?
— Семьсот пятьдесят пил, — скромно сказал он. — Больше не пробовал. Попробуем?
«Не рассердятся ли папа с мамой?» — могла бы спросить она.
Но не стала его унижать.
— Нет, это слишком дорого. Но, по одной, малюсенькой…
Они выпили.
— Вы мексиканскую водку пили? — спросил он. — У них к бутылке привязан мешочек перца, а внутри плавает заспиртованный червяк. Он придает особый аромат, понимаете? На стол ставят лишнюю рюмку и на закуску червяка целуют…
Выпили они еще по три рюмки, и Надя подумала, что уже одно то обстоятельство, что она пьяна одна, без Ивлева, хорошая месть ему за его эгоизм. Новый знакомый не очень ловко помог ей надеть шубу. При этом он как бы случайно прикоснулся к ее шее и волосам, а она как бы случайно отклонилась. На улице он взял ее под руку и подвел к бежевому «Москвичу». Остывший мотор долго не хотел запускаться, и похоже было, что не заведется вообще. Надежда сидела в холодной машине, уткнув нос в пушистый меховой воротник. Мотор завелся, и ее новый знакомый, не грея двигателя, резко выехал. Непрогретый мотор дергал, чихал. Машин, пешеходов и милиции на Никитском бульваре было мало; падал легкий, сухой снежок, разбегающийся от машины по асфальту в разные стороны. Выскочив из тоннеля, «Москвич» тормознул на перекрестке: горел красный свет.
— Есть идея. Прокатимся в лес?
— Ночью?!
— Что мы — дети? Погуляем.
— В такой-то холод?
— Печку включим, — он сдвинул рычаг.
Вентилятор заверещал, гоня теплый воздух к ногам.
— В другой раз, ладно? — ласково сказала Сироткина. — Отец ждет, будет сердиться… Мне вот сюда.
— Провожу.
— Не надо, я сама.
— Провожу! — упрямо сказал он и вошел за ней в подъезд.
Лифтер внимательно оглядел его, но, поняв, что он с Надей, ничего не сказал, только проследил за ними глазами, пока они поднимались по лестнице.
— А поцеловать? — спросил он, когда она протянула ему руку.
— Кого? — она подняла удивленные глаза.
— Тебя.
— Не рано ли?..
Он неловко притянул ее к себе. Надя отвернулась и попыталась освободиться.
— Пустите, сэр. Я не мексиканский червяк. Нельзя!
— Почему нельзя? — он вдруг поглупел. — Можно!
— А я говорю — нельзя!
Она наклонилась, прошмыгнула у него под рукой и стала искать в сумочке ключ.
— Когда же будет можно? — спросил он, качнувшись.
Надежда пожала плечами и вставила ключ в дверь.
— Давай еще постоим тут. Домой неохота…
— Лучше в другой раз. Запомните телефон?
Он записал номер на пачке сигарет.
— А может, прокатимся?
Но она уже отворила дверь.
— Ты меня по телефону с другим Борисом не спутаешь? У тебя другого знакомого Бориса нету? Я Макарцев. Макарцева знаешь, моего отца? Его все знают.
— Макарцева? — переспросила она. — Кто это?
— А как же ты прошла в Домжур? Ты где учишься?
— Я работаю, — сказала она, — в ателье. Портнихой. А в Домжур знакомые провели…
— Мне очень хочется тебя поцеловать.
— Я же сказала: нет!
Она поспешно затворила за собой дверь. Он прижал рот к замочной скважине и проговорил:
— Все равно я тебя поцелую, вот увидишь! В губы!
Борис Макарцев запрыгал вниз по лестнице через пять ступенек сразу и чуть не свалился на повороте. В последний момент он ухватил рукой перила.
34. МАКАРЦЕВ БОРИС ИГОРЕВИЧ
ИЗ АНКЕТЫ ПОСТУПАЮЩЕГО В ВУЗ
Родился 29 октября 1950 г. в Москве.
Русский. Беспартийный. Член ВЛКСМ.
Образование среднее. Окончил французскую спецшколу No 109 Ленинградского района Москвы. Аттестат зрелости No 9836457.
Специальности нет.
Знание иностранных языков: французский (читает, может объясниться).
Выполняемая работа с начала трудовой деятельности (включая учебу в высших и средних специальных учебных заведениях, участие в партизанских отрядах и работу по совместительству): не работал.
Ближайшие родственники: Макарцев Игорь Иванович — отец, Макарцева Зинаида Андреевна — мать.
Военнообязанный призывного возраста. Приписное свидетельство No 741374К, выданное Тимирязевским райвоенкоматом Москвы.
Состояние здоровья: практически здоров. Основание: справка спецполиклиники Мосгорздравотдела для поступающих в вузы — форма No 281.
Паспорт: VIII MX No 381014, выдан 63 о/м Москвы 11 ноября 1966 г.
Проживает: Петровско-Разумовская аллея, 18, кв. 84. Телефон 258-71-44. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, СОПУТСТВУЮЩИЕ И МЕШАЮЩИЕ БОБУ
Игорь Иванович не сомневался, что его сын, как все дети партработников его положения, поступит в Институт международных отношений и посредственный аттестат зрелости — не столь уж существенный изъян при возможности нажать где надо. Одновременно Макарцеву хотелось, чтобы Бобочка тоже стал журналистом, но никаких позывов у него в этой области не обнаруживалось. Впрочем, как и в других областях. Оставалось надеяться, что мальчик поумнеет. Захоти он поступить на факультет журналистики МГУ, Макарцеву достаточно позвонить декану факультета Загульскому, разоблачительные статьи которого «Трудовая правда» печатает после каждой его заграничной поездки. Все пойдет само собой, только правильно занять исходную точку. А уж в эту точку Макарцев поставит сына, будьте уверены!
Так думал отец, пока Бобочка кончал школу. А окончив, заявил родителям, что аттестат зрелости дарит им на память, сам же он хочет отдохнуть. Ни в какой международный он не пойдет, поскольку там учатся одни маменькины сыночки-тряпичники, а шмотки его не волнуют.
— Зачем же ты учил французский? — спросил Игорь Иванович.
Оказывается, французским языком Боб и его приятели овладевали для того, чтобы трепаться по телефону, оставаясь непонятыми родителями.
— Выходит, ты считаешь мою жизнь неинтересной?
— Да любой гегемон-работяга счастливей тебя в сто раз! Отвкалывал восемь часов, принял стакан водки — и никаких забот. А ты по ночам трясешься, не ошибся ли вечером и не снимут ли тебя утром.
— Разве тебе не хочется жить за границей? — попытался купить его отец. — Интересные развлечения, фильмы, которых мы не покупаем?
— Думаешь, не знаю, за какие коврижки живут? Антохинского отца директором института сделали. А за что? За то, что в Англии, на стажировке, он в какой-то фирме несколько ампул украл…
— Это крайности!
— Это — промышленный шпионаж. Это твоя внешняя торговля… А журналистика?! Да сам ты напечатаешь о том, что видел за границей? Сто раз вымажешь дегтем, а потом тиснешь.
— Обычную идеологическую игру ты воспринимаешь сердцем.
