— Макарцев, Макарцев! Ты с кем-нибудь свою болезнь согласовал? Ведь по всем данным в больницу должен был загрохотать я…
— Почему ты? — слабо улыбнулся Игорь Иванович.
— Я в больницу всегда готов, как юный пионер.
— Не очень ты похож на юного пионера, правда, Зина?
Она вежливо улыбнулась.
— Я выходил строиться на линейку в другом лагере, вот и выгляжу не очень свежо. У меня сто болезней, а ты взял мой процент на себя!
— Будет считаться! Рад тебя видеть, старина. Познакомься, моя супруга. Зина, это Тавров, ты о нем слышала.
— Раппопорт, — представился Тавров.
— Мы уже знакомы, — Зинаида Андреевна протянула руку. — Заочно.
— Заочно я воспринимаю только партийные постановления. А красивых женщин, вы знаете, так мало, что их надо посмотреть.
— Муж не ценит, — она погладила Игоря Ивановича по голове.
— Зинуля! — Макарцев похлопал ее по руке. — Хватит здесь отсиживать. Борька придет обедать, а тебя нет. За меня не волнуйся. Мы тут с Яковом Маркычем чуток потолкуем о газетных делах — тебе это неинтересно…
Он притянул жену за руку к себе и поцеловал в щеку. Зинаида улыбнулась Якову Марковичу.
— Умоляю, недолго. Ты должен меня слушаться. Это я говорю как врач.
— Ты не врач, Зинуля, а жена ответработника.
Она с показной обидой надула губы и тихо притворила за собой дверь.
— Что там творится, рассказывай! — жадно набросился Макарцев на Якова Марковича, едва жена исчезла за дверью. — Кстати, я на досуге прочел твою статью «Писатели — идеологические бойцы». Дельно, и главное, правильные обобщения. Чего ты смеешься?
— Писатели, — пробурчал Раппопорт, — бывают двух категорий: те, за кого пишут, и те, кто пишет за других.
— Но есть ведь и настоящие писатели?
— Боюсь, они не бойцы идеологического фронта…
— Ну их к Богу! — Макарцев сделал вид, что понял иначе. — Нам хватает хлопот с нашими писателями. О них и будем думать…
— Если так…
— Вот что, Тавров. Расскажи лучше о субботнике. Какой план действий дальше?
— Что рассказывать?… Соцстраны нас, конечно, поддержали. Весь наш лагерь выйдет с лопатами. Куда уж дальше?
— Да, это размах! Ай да жилу раскопал! Вот это, я понимаю, журналистика! От души поздравляю! Погоди вот, выйду из больницы, поставлю вопрос о том, чтобы представить тебя к премии Союза журналистов…
— Не надо. Не надо премии, — замахал руками Раппопорт. — Ты лучше Ягубова умерь…
— Мешает? Вот сукин кот! Не понимает важности мероприятия. Ну и кругозор у моего зама!
— Не об этом. Он понимает!.. Я знаю, антисемитом быть необходимо…
— Чепуха!
— Но нельзя же так в лоб…
— Вот сволочь! Не бойся, Яков Маркыч! Пока я главный редактор этой газеты, тебя никто пальцем не тронет, так и знай!.. Вот что… Готовь-ка доклад к очередному партсобранию о требованиях идеологической работы в новых условиях.
— Я — свой доклад на собрании?
— Ты, ты! Ягубову дам указание. Тебе это важно для партийного авторитета. На собрании будут представители райкома, горкома, ЦК.
— Пожалуйста, мне что — жалко?
В разговоре возникла пауза, и Яков Маркович снова подумал, зачем он все же понадобился Макарцеву. Не для того же, в конце концов, чтобы поздравить с рождением идеи юбилейного субботника! И уж тем более не для того, чтобы поручить доклад на партсобрании. Неужели опять он беспокоится о той папке?
— Кстати, чтобы не забыть, Тавров, — Макарцев прервал молчание, поморщился от боли. — Помнишь о папке?
В больнице Макарцев то и дело возвращался к ней мыслями. Маркиз де Кюстин не давал ему покоя. Разумеется, Игорь Иванович правильно поступил тогда. Но теперь обстоятельства изменились. В его столе может что-либо понадобиться, будут искать. Не исключено, что это станет делать Кашин или посторонние… А вдруг кто подумает, что Макарцев доносит на сотрудников? От этой мысли у Игоря Ивановича заболела грудь.
— Так вот, о папке, — сердясь на самого себя, повторил он, глянув на дверь. — Что-то у меня душа не на месте. Должность обязывает, сам понимаешь! Раз у меня лежит, значит, я вроде как с ней связан. Глупость, считаешь?
— Надеюсь, ты меня не заставишь добровольно нести ее на Лубянку?
— Плохо же ты обо мне думаешь! Просто, пока я болен, надо ее, от греха подальше, спрятать, чтобы не валялась в кабинете. Мало ли что!
— Разумно, — тряхнул головой Яков Маркович. — Вынесу — никто не заметит.
— Она в среднем ящике стола.
— В среднем так в среднем… Спрячу ее вне редакции, так?
— Вот именно, — глаза у Макарцева заблестели. — Нет ее — и все. А на нет и суда нет!
— Суд-то есть! Но зачем лишние улики?
— Вот именно! Значит, сделаешь?
— А как же! — Тавров протянул Макарцеву руку. — И не думай ты больше об этой папке. Держи, Макарцев, хвост морковкой! Я ушел, и меня здесь не было.
Спустившись в мраморный вестибюль, Яков Маркович отдал гардеробщице халат и, кряхтя, натягивал пальто, когда к нему подошла Зинаида Андреевна.
— Вы? — удивился Раппопорт. — Разве вы не уехали?
— Я ждала вас… Скажите, о чем просил Игорь Иваныч?
— Откуда вы взяли, что он меня просил? А если это я его просил?
— Нет! Он… Сюда бы никто к нему с просьбой не пошел! Я бы не допустила…
— Ну хорошо. Допустим, он. Разве вам это интересно? Женщины от этих проблем далеки. И нужно долго объяснять, с самого начала…
— Долго? Ничего! Знаете, я ведь чувствовала, что он от меня что-то скрывает… Спрашиваю, а он отшучивается…
— Ваш муж слишком близко принимает к сердцу престиж газеты, вот и нервничает… Мы начали кампанию в масштабе всех соцстран.
— Субботник?
— Он самый! И есть реальная опасность — она-то и тревожит Макарцева больше всего. И, честно говоря, я думаю, не без оснований…
— Опасность?
— Опасность, что инициативу, мягко говоря, присвоят себе другие газеты или партийный аппарат.
— Чем это пахнет?
— Тогда и работа будет оценена не наша.
— Ну и что?
— И из кандидатов в члены ЦК переведут не Макарцева, а другого. Хотите что-то спросить?
— Вы сказали, что я красивая женщина, Яков Маркыч. Вы имели в виду, что я дура?
— Что вы, как можно?
— Тогда о чем вас просил Игорь Иваныч?
— С завтрашнего дня во всех материалах мы будем подчеркивать, что почин начала «Трудовая правда». Это не совсем тактично и может не понравиться в ЦК. Но пока там сообразят, мы уже застолбим свое первенство и почин из-под Макарцева будет выбить-таки трудней…
Она не поверила, и он стал уважать ее чуть-чуть больше.
— Вы в редакцию? — сухо спросила Зинаида Андреевна. — Я довезу вас…
Он представил себе, как сейчас потащится к автобусу, долго будет мерзнуть на остановке, потом спустится в сырое метро «Молодежная» и будет с полчаса сидеть на ледяном клеенчатом сиденье, пока доедет до центра, а там снова пересадка… «Волга» у Макарцева теплая и чистая. Но Яков Маркович, идя в больницу, уже обошел ее стороной.
— Знаете, я в лесу не был уже десять лет, — сказал Раппопорт, указав рукой за окно. — Забыл, как он пахнет, а сейчас, говорят, все-таки весна. Пойду прогуляюсь, если вы не возражаете…
— Как угодно.
Зинаида Андреевна гордо вышла, широко распахнув стеклянную дверь.
32. МАКАРЦЕВА ЗИНАИДА АНДРЕЕВНА
АВТОБИОГРАФИЯ, ПРИЛОЖЕННАЯ К АНКЕТЕ ДЛЯ ТУРИСТИЧЕСКОЙ ПОЕЗДКИ В КАПСТРАНУ
Я, Макарцева З.А., девичья фамилия Жевнякова, фамилия по первому браку Флейтман, русская, родилась 3 февраля 1925 г. в Ростове-на-Дону в семье служащего. Отец умер в 1927 г., мать учительница. В комсомол вступила в 1940 г., беспартийная. В 1943 г. поступила в Ташкентский медицинский институт, окончила его в 1949 г. со специальностью врача-педиатра. Направлена на работу в детскую поликлинику No 1 спецсектора Мосгорздравотдела, лечила детей работников МК и МГК партии. Оставила работу в связи с рождением сына. Являюсь военнообязанной, ст. лейтенант запаса.
Мой муж, Макарцев И.И., кандидат в члены ЦК КПСС, главный редактор газеты «Трудовая правда».
Личная подпись — 3.Макарцева. СУЩЕСТВОВАНИЕ ЗИНАИДЫ АНДРЕЕВНЫ
Эту свою автобиографию Зинаида Андреевна написала впопыхах: муж стоял над душой и торопил. Едва расписалась, схватил и уехал в ЦК, ничего не объяснив. Только вечером она выяснила, что ее, возможно, пустят за границу вместе с ним.
Получилось так, что первые свои поездки в разные страны Хрущев совершал с Булганиным, а западные руководители являлись на эти встречи с женами. Во время деловых встреч глав государств жены собирались отдельно, и Булганин невольно оказывался с женами. Возвращаясь в Москву, он жаловался Никите Сергеевичу на свою судьбу. Он, конечно, сознает, что это его партийный долг, но, с другой стороны, и в его положение войти надо. Хрущев поступил в соответствии с духом демократических веяний и поставил вопрос на Политбюро: ездить с женами или без? Члены Политбюро высказывались осторожно! Есть, мол, в этом свои плюсы и свои минусы. После этого Никита Сергеевич подвел итоги дебатам. Он сказал историческую фразу:
