с товарищами копал широкие и просторные братские могилы, в каждую из которых порою помещались сразу несколько погибших в боях солдат.
– Помянешь с нами? – спросил Виктора пожилой боец, по возрасту не принятый в ряды тех, кто сражался на передовой, но вполне сгодившийся для службы в тыловых подразделениях, транспортных обозах и траурных похоронных командах.
Тот в знак отрицания помотал в ответ головой. Ему претила пагубная привычка употребления любого вида алкоголя, чем страдали, а оттого получали многие неприятности в жизни его соседи по улице, коллеги по работе на заводе, многие друзья. Он видел обезображенную пьянством внешность, которая всегда следовала бок о бок с бедностью в их семьях и с неприятностями на предприятии. И хотя солдатские поминки не были тем пьянством, что наблюдал он раньше до войны, согласиться с предложенным так и не решился.
Попав в пулеметный расчет после пребывания в похоронной команде, он сразу же снова оказался в роли землекопа. Саперная лопатка не покидала его ладоней многие дни подряд. Он вместе с бойцами вырыл десятки метров траншей, ходов сообщения, яму под будущий блиндаж и не меньше десятка основ для подготовки позиций своего собственного расчета со станковым пулеметом.
То и дело он, в составе групп из таких же молодых и недавно прибывших на фронт парней, отправлялся на разгрузку подошедших обозов или автомобильных колонн с продовольствием, имуществом, оружием и боеприпасами. Потом перетаскивал все это на заранее подготовленные склады в прифронтовой зоне или в ближнем тылу, а то и носил уже изрядно надоевшие деревянные ящики с веревочными лямками ближе к передовым укреплениям.
Настоящая служба началась для него только осенью, когда занятия по тактике и тренировки с материальной частью оружия сменялись караулами и дежурствами на одной из оборонительных линий. Летнюю жару и сентябрьскую легкую прохладу сменили октябрьские дожди, было холодно. Ослабленный недоеданием молодой организм давал о себе знать. Все мысли Виктора и его товарищей каждую минуту были направлены на то, чтобы заполучить дополнительный паек и хоть ненадолго почувствовать сытость в желудке. Ему снился ночью горячий хлеб из печи, что пекли сначала его престарелая бабушка, а потом мать или сестра. Виделся ему довоенный обед из заводской столовой и беленая молоком похлебка в глубокой тарелке на столе в родном доме. А еще вареная и смоченная маслом и обсыпанная зеленью картошка с собственного огорода да соленые огурцы из погреба.
– Мочи нет уже, так жрать охота, – пожаловался ему один из бойцов расчета, почти такой же молодой, всего на год старше самого Виктора. – Сейчас бы свой тройной паек смел бы зараз, не прожевывая.
Через несколько дней, когда немного распогодилось, выглянуло из-за облаков совсем не жаркое осеннее солнце и прекратилась череда затяжных дождей с обилием холодных, почти ледяных ночей, он снова угодил в наряд на разгрузку транспортного обоза.
– Видел, чего привезли? Такого раньше не было. А сегодня прям много, – тихо произнес, глядя прямо в глаза Виктору, его товарищ.
– Ты о чем? – не понял тот и повернулся в сторону упомянутого склада, куда они только что перетаскивали ящики, мешки и коробки.
– Тушенка там, дурья твоя башка! – обрушился на него собеседник, только что блеснувший своей наблюдательностью.
Виктор тяжело вздохнул. Прибытие на передовую продуктов питания, столь редких и дефицитных в солдатском рационе, со слов бывалых воинов, говорило ему только о том, что уже скоро придется ждать какого-то значимого события, скорее всего, наступления на их участке фронта. В бою он еще не был, а потому по своей юношеской наивности очень хотел побыстрее окунуться в самую гущу боев. Мечтал и даже бредил мыслями о ведении огня из своего пулемета и представлял себе целые поля, заваленные сраженными им телами врагов.
– Нас с тобой сегодня на ночь в караул назначат, – продолжил товарищ Виктора. – Я думаю, что ты склад у рощи пойдешь охранять, а я буду стоять на входе в траншеи со стороны батальонного пункта связи.
– А откуда ты знаешь, что нас именно туда назначат, а не в другое место? Сказал кто уже? – удивился солдат прозорливости и без того удивившего его своей наблюдательностью сослуживца.
– Не заметил, что ли? – сразу ответил ему тот. – Нас по кругу ставят в роте в караул. Каждый раз новое место. Мы с тобой были везде по одному разу, кроме склада у рощи и у того входа в траншеи.
Он повернул голову в направлении закрытого маскировочной сетью проема в невысоком и пологом склоне земли, за которым дальше следовал первым в размещении полевых укреплений блиндаж батальонного пункта связи.
– А дальше опять по новой. Я это уже заметил. Посты одни и те же, – проговорил товарищ Виктора.
– Ты к чему клонишь? – неожиданно спросил его тот в ответ.
– Жрать сильно охота! Вот к чему! – зашипел сослуживец.
– Ну! – надавил на него солдат, желая узнать у товарища его намерения.
– Обход всех постов караула примерно раз в час. Смена через четыре часа, – продолжил тот, решив не тратить время впустую и попытаться сразу привлечь Виктора на свою сторону.
– Я с тобой не пойду и тебе не советую, – побагровел парень, чувствуя, что задумал его товарищ что-то недоброе, опасное и явно преступное.
– Да умыкнем всего один ящик тушенки и все! – прошептал ему в ухо сослуживец. – Сами наедимся и ребят из нашего взвода накормим. Сколько ж в муках голодных можно быть?
Виктор задумался. Еды действительно сейчас всем не хватало. Но особенно страдали молодые, чьи организмы еще развивались. Молодым солдатам ощущение постоянного чувства голода в сочетании с большими физическими нагрузками на всевозможных работах давалось крайне тяжело.
– Как посты обойдут, так мы и рванем! – толкнул его в плечо товарищ. – Вдвоем одну коробку стащим. Никто потом не заметит. Тут их вон сколько. А если и поймут, что ее нет, так сначала всех тыловиков дергать начнут. На нас никто и не подумает.
– Так там свой солдат на посту стоит! – перебил собеседника Виктор.
– Нет там никого! – попытался осадить товарища сослуживец. – Раньше был, а потом перестали ставить. По кругу один ходит, охраняет сразу несколько ниш. Наши ребята после возвращения из караула постоянно смеются, что на этом участке, таком большом, всего один часовой, а потому враг там может спокойно действовать.
Виктор никогда не воровал. Тем более брать чужое, армейское, имущество, да еще в военное время, да в почти что боевой обстановке, он никак не мог себе позволить. Таких мыслей у него не было никогда.
Но голод мучил его настолько, что думать о чем-либо ином было невозможно.
– От моего поста до
