Когда Марина гадала для других, ей нравилось придавать предсказанию форму связного рассказа. Получится ли что-нибудь на сей раз.
Расклад начинается с Верховной Жрицы, мудрой учительницы. Похоже, она отправляется в какое-то странное путешествие. В пути она встречается с кем-то совершенно ей не подходящим, любящим роскошь и удобства. После этого ее ждет непонятное, неизвестное будущее. Новая жизнь, сопряженная с опасностью.
Гибельное увлечение кем-то неподобающим. Узы, которые дьявольски трудно разорвать. И опасность. Страшная опасность.
Марина невольно вздрогнула. Дальше лежало что-то ужасное. Только круглый дурак не понял бы этого, видя перед собой Шута, Дьявола и Смерть. У нее заныло сердце. Сегодня карты предвещали недоброе. Точнее, катастрофу.
Она вздохнула и нахмурилась. Дело было даже не столько в картах, сколько в рассказе. История получалась туманная, странная и мрачная.
Марина нетерпеливо сложила карты и завернула их в кусок шелка. Глупая женщина, сказала она себе. Нашла чему придавать значение — каким-то жалким кусочкам картона!..
Чушь, чушь! Но это говорило не сердце, а тренированный аналитический ум. Она застонала от отчаяния.
Риск вскочил и негромко зарычал. Пес терпеть не мог, когда Марина расстраивалась и вела себя не так, как положено богине.
— Скоро я превращусь в морщинистую старую ведьму, которая верит во всякие глупости и разговаривает со своей собакой, — поведала ему Марина.
Эти решительные слова вызвали у пса полное одобрение. Почувствовав, что небожительница вновь вернулась на трон, Риск, сломя голову, побежал в прихожую и облаял соседей, которые имели наглость выйти из своего дома и двинуться по дорожке, отделенной от его территории какими-то жалкими веточками.
Марина пошла следом и зажала ему пасть.
— Замолчи. Ты их напугаешь. Это очень симпатичные люди. Я хочу, чтобы они стали нашими друзьями.
Она освободила морду песика, и тот, продолжая негромко рычать, бросил на хозяйку укоризненный взгляд.
Она с интересом посмотрела на своих новых соседей. Высокий темноволосый мужчина с точеными чертами классической статуи, но совсем не такой холодный, и беленькая маленькая девочка, взиравшая на него с любовью и преданностью.
Этот мужчина — башня, подумала Марина. Воплощение силы и постоянства, цитадель и надежное убежище для беззащитного, во всем зависящего от него ребенка.
Женщину очень тронуло сильное чувство, связывавшее отца и дочь. И тут ее озарило.
Ну конечно! Предупреждение, содержавшееся в картах, не имело к ней никакого отношения. Оно было адресовано ее таинственному соседу.
Иногда такое случалось. Ты задавал картам один вопрос, а они не обращали на него внимания и отвечали на другой. Иногда заданный совсем не тобой.
Она знала, что права. Это чувствовалось по внезапно подскочившему пульсу и крохотным иголочкам, покалывавшим нервные окончания. Сомнений не оставалось.
Следя за мужчиной, который заботливо вел девочку по тротуару, Марина крепко обхватила себя руками. Что ждет этого человека… и его невинное дитя?
Глава 4
Комната благоухала цветами. Дюжины роз теснились в нарядных китайских вазах, стоявших на полированном дубовом паркете. Комната была светлая и просторная; в ней сочетались элегантность и пышность; за мешаниной красок угадывались тепло и уют. Огромные окна смотрели на юг, кремовые стены украшали многоцветные ковры и старинные зеркала в полный рост. С карнизов черного дерева свисали канареечно-желтые шторы, ниспадая на паркет, как струи горного водопада. На диванах с пухлыми круглыми валиками из белого бархата лежали ярко-зеленые подушки, украшенные алыми кисточками.
Франсуа помедлил в дверях, рассматривая собравшихся. Он ожидал увидеть тесную группку важных, серьезных учителей, чинно пьющих шерри, а затем уезжающих домой на плотный английский воскресный ленч с непременной жареной свининой и яблочным пирогом. Вместо этого перед ним была весело жужжащая толпа, потягивающая шампанское и уплетающая канапе — маленькие бутерброды со сверкающей черной икрой, оливками и другими экзотическими деликатесами.
— Пойдем, папа! — стала теребить его за рукав Леонора.
Может быть, следовало надеть галстук, подумал Франсуа, припомнив чопорные утренние «коктейль-парти» в Париже семидесятых, когда он еще ходил в коротких штанишках и был непременным участником шикарных материнских приемов.
Он поднес руку к открытому воротнику черной шелковой рубашки, а затем пригладил падавшие на лоб локоны.
— Где мисс Пич? — нетерпеливо спросила Леонора, становясь на цыпочки и вглядываясь в шумную толпу. — Я ее не вижу!
Она взяла стакан апельсинового сока с подноса, протянутого нарядным официантом в приталенной куртке и черном галстуке бабочкой. Другой рукой официант держал поднос с канапе. Естественно, Леонора выбрала бутерброд с филе из анчоусов, в середине которого лежал проткнутый палочкой корнишон.
— Хочу видеть мисс Пич! — заявила она и лизнула розовым язычком соленую шкурку анчоуса.
— Она скоро появится, — заверил дочь Франсуа, взял у следующего официанта бокал шампанского и машинально вдохнул в себя его аромат.
Глаза, нос и язык подтвердили, что это не подделка. Марочное шампанское с богатым горьковатым букетом, холодное и кристально чистое.
Он посмотрел на нарядную толпу, криво усмехнулся и напомнил себе, что треть человечества лишена роскоши пользоваться телефоном.
Франсуа тяжело вздохнул, взял себе канапе с кальмаром цвета фиолетовых чернил, утопавшим в озере из желе авокадо, положил на тарелку и стал пристально рассматривать. Канапе было настоящим произведением искусства.
— Закуска для воробьев, — раздалось у него над ухом.
Франсуа обернулся. У мужчины, стоявшего за спиной, были классически правильные черты, неправдоподобно голубые глаза и непокорная соломенная грива. Он непринужденно улыбался, но в глазах читался вызов.
Франсуа выпрямил спину и внутренне напрягся. Это был тот невольный жест самозащиты, который он часто видел у детей на игровой площадке, собак в парке, политиков во время дебатов и много раз запечатлевал на фотопленке.
Он посмотрел по сторонам. На мужчинах дорогие рубашки безупречного покроя, на женщинах шелк и замша. На мгновение они примыкали к той или иной группке, через минуту уходили и устремлялись к следующей, напоминая стайку юрких тропических рыбок. Или посетителей галереи Поппи.
— Воробьев? Слишком скромно. — Франсуа неуступчиво поглядел в голубые глаза. — Скорее для павлинов.
