Тем же вечером, после того же судьбоносного дня, Реас набросал на бумаге коротенький синопсис видения, о котором не узнает отец, не разнюхает Галлий и о котором он сам никогда не забудет. Там, на башне, когда в северной стороне блеснула молния, внутренний взор юноши чётко увидел чужую землю, каменные столбы, женщину, старика и бородатых варваров. Увидел бой и родившегося в том бою младенца. Что бы всё это значило?
Особенно принесённый ветром запах несвежей селёдки.
* * *
— Порн, ты спас их! Хвала богам! Но я твой вечный должник! — Кузнец упал старику в ноги. Тот едва успел отпрыгнуть…
— Как бы не так! — прокряхтел заклинатель, бодро отбегая от ползущего к нему на коленях викинга. — «ПОРН, ТЫ СПАС ИХ…» Да уж, спас, как же! Я был беспомощнее самого дохленького щенка голубого песца из осеннего помёта в неурожайный год! Помнишь того рыжего негодяя? Он сломал своей дурацкой башкой мой посох как раз в тот миг, когда из Асгарда готова была выплеснуться энергия самой бездарной саги из всех самых слабых саг о викингах.
— Ну? — ничего не понял Торн, всё ещё надеявшийся поймать ноги старика в благодарственном объятии.
— Один поразил! Один! Только он способен на такие мозгодробительные стихи, клянусь корнями Иггдрасиля!
Рею с новорожденным отнесли в длинный дом, а двое спорящих мужчин отстали, бурно обсуждая последние события. Было ещё светло и не холодно, кромлех слегка дымился, заслоняя низкое норвежское солнце.
— Хочешь сказать, Один, а не ты? — Кузнеца качало от усталости, как лодку.
— В третий раз говорю тебе, я тут ни при чём! — махнул рукой старик, — Лет десять назад — да! Я бы наделал этим козлам открытых переломов! Я бы процитировал им руну забвения! Уж я бы их сглазил! Они бы у меня всю жизнь отваром из хвои отпаивались и без клизмы спать не ложились. А сегодня… Сегодня я тысячу раз сказал спасибо лопарям, саамам и вёльвам, у которых мне довелось учиться секретам магии, но без Одина ничего бы не вышло…
— Не понимаю.
— Какая разница! Юты пришли убить твоего сына, лишь это по-настоящему важно.
— Что-о-о?
— Кто-то использовал ютов, их вела и поддерживала сильная магия. Слава Одину — он уберёг твоё дитя!
— Но какое дело Одину до меня и моей семьи? Я не писал стихов… так, сочиняю немного, но это несерьёзно, я их даже не записываю, не то чтоб публиковать… К тому же давно не приносил ему особых жертв! Так, муху летом или пару комаров по весне. С чего это вдруг он, а не ты, истинный волхв, защитил Рею и малютку?
— Потому что мы, норвеги, его дети, голова деревянная! Вот почему! А я хоть в бою тоже не в носу ковыряюсь, но без высшей помощи лежали бы мы на камушках, как срубленные деревца…
Торн пожал плечами и ещё раз взглянул на поломанные ворота. Кузнец верил старому заклинателю — тот своё дело знал и не зря махал посохом.
С фатализмом, присущим варварам, Торн произнёс, глядя на столбы:
— Ну спасибо, Один! Весной получишь жирного итильского поэта[16].
— Потом будешь благодарить. Давай лучше я наложу на тебя свои исцеляющие руки, ты весь изрезан. Известно ли тебе, герой, что в теле человека тридцать два зуба, двести четырнадцать костей и триста пятнадцать жил?
— Я не считал, — буркнул викинг, снимая забрызганный кровью кожаный передник, — хотя повидал и то, и другое, и третье….
— Это у человека вообще, — пояснил северный учёный, растирая свои лечебные конечности. — Теперь поглядим. Хм… Повернись. Да, как я и думал. Если считать целые кости, зубы, те, что во рту, и жилы, имеющие начало и конец, ты заметно проигрываешь в сравнении с человеком вообще.
— Отрастёт, — отрезал Торн.
— Чего отрастёт?
— Всё отрастёт, — не вдаваясь в подробности, пояснил победитель. — Начинай волшбу поскорее, не терпится поглядеть на младенца. Надо столько ему рассказать!
— Успеешь, — властно заметил колдун, поднялся и осмотрелся. Викинги унесли самые ценные трофеи в долину. Он побродил среди трупов и обломков и вскоре вытащил из-под кучи мусора широкий грубый ютландский меч. — Годится.
— Что ты собираешься делать? — забеспокоился Торн, — Учти, ноги и руки я чувствую, и болят они самую малость. Отрезать не дам.
— Зачем беспокоиться? — улыбнулся старик. — Отрастут.
— Эй, я серьёзно. Не посмотрю, что ты уважаемый человек и умеешь заговаривать сталь. Я тебя стукну!
Порн вышел на полянку, расчистил снег, явив свету клочки пожухлой травы. Меч был использован им вместо лопаты для срезания промёрзшей полоски Дёрна. Когда земля оголилась, раненому Торну было велено босым встать на чёрный грунт.
— Это зачем? — серьёзно спросил он.
— Это затем, что сейчас ты как будто умер и перешёл в объятия матери-земли. Чувствуешь?
— Чувствую, как ты меня за локоть держишь, а Рея ноги заставит мыть.
— Сходи!
— Да ладно, могу лечь в постель и грязным. В конце концов, кто мужчина в доме — я или она?
— Сходи, говорю!
Торн послушался.
— Теперь ты рождён заново, — пояснил очевидное довольный лекарь. — Это древний обряд, помогающий восстановить силы духовные и физические. Его знала моя мать, мать моей матери, мать матери моей матери, мать матери матери моей матери, мать матери матери матери её матери… И той матери тоже…
— Какой матери? — Торн задумчиво переводил взгляд с полоски земли на колдуна и обратно. — Давай ещё раз, слишком много матерей.
— Эй, хватит перебивать! Мать их, в общем… Неважно, главная в этом обряде мать-земля, она выпускает нас в мир и забирает обратно, дарует жизнь травам, деревьям, стоит лишь приподнять покров, скрывающий её, и как следует попросить (а я знаю, как надо просить), и она наполнит слабого жизнью, как хозяйка наполняет кружку медовиной!
— Отлично сказано! — Кузнец аж поморщился от удовольствия. — Я был бы не против, если б мать-земля заодно наполнила меня медовинкой. Как ты на это смотришь, мать-земля?!
— Тссс! — опомнившись, рявкнул Порн. — Заткнись. Ты и так рождён заново. Не фигли-мигли, между прочим. Ничего больше не проси!
— Ну вот, был у Реи один младенец, теперь будет два, — туповато съязвил Торн и расхохотался.
— Ты балбес и болтун, сын Айфона! Моё дело сделано, пошли в долину.
Так они и сделали, предоставив опустевший кромлех матери-земле и северному ветру.
* * *
С выбором имени для младенца вышла загвоздочка. Торн хотел одно, Порн — другое, спор затягивался…
— Назови ребёнка Стингером! Или лучше Стингер-молниеносный! Ещё хорошее имя для мальчика Барак!
— А для девочки — Халупа? — отмахивался кузнец, но старик был неумолим:
— А ещё Медведь! Представляешь, Медведь, Знающий Пути На…
— Отвали, заклинатель, я сам решу. Мой ребёнок, а не твой!
Они сидели на бревне перед длинным домом. За дверью хлопотали женщины, слышался визг младенца. Тёплый февральский ветер лизал губы, щёки, шею, заигрывал и путался с дымом, идущим от очага.
— Сам! Сам! Что ты знаешь о силе имён? — Порн слегка постучал новеньким посохом по голове собеседника, — Я же не просто ворчу. Три тысячи лет назад миром управляла империя чернокнижников. Никто не осмеливался оспорить господство Ахерона. Но Святой Скелос бросил злым чародеям вызов. Позвал на помощь народы Севера, и пришли племена, и был у племён храбрый вожак — Стингер. И Ахерон пал, придуши его змей! — Брови Порна поднялись, как иглы дикобраза. — Твой сын рождён для великих дел, Торн. Назови Стингером!
— Я назову мальчика Гуннаром, в честь брата моей матери. — Счастливый отец шутя отобрал посох и поставил его у стены. — Отличный, весёлый мужик был, девки рожали от него направо и налево.
— Славно, — скривился заклинатель, — и где он теперь?
— Захлебнулся пивом на пиру, — завистливо произнёс Торн, — в последний из семи дней праздника, когда овсяная каша со сметаной была слизана с последней ложки.
Порн задумался и нехотя спросил:
— В честь чего праздник-то устроили?
— Так монастырь тогда разграбили, этот… забыл, как называется… да рядом тут, на островах.
— Линдисфарн он называется. Стыдись!
— Не-эт, этот уже давно пустой.
Они уставились друг на друга, припоминая.
— Э-эх! — Торн поднялся и распахнул дверь. — Женщины! Как назывался тот монастырь, в котором побывал дядя Гуннар?
— После которого он помер? — уточнили из жилища.
— Да!
— Это был монастырь Свистящих сосен.
— Точно! — сказали мужчины, захлопнули дверь и помолчали.
— Сколько мачтового леса перевели чокнутые монахи! — с горечью в голосе сказал Порн, прикрывая ладонью лицо и уходя в воспоминания. — Скальды поют, что эти отшельники порубили на обереги лучшие стволы.
— Дядя рассказывал, — согласно кивнул Торн, — что в тот день, когда отряд наших причалил к острову, на горизонте показалась венецианская галера, пережившая шторм. Монахи добровольно сдали своё добро и начали уговаривать нашу дружину вступить в братство свистящих сосен, они обещали викингам вечную жизнь.
