Коллективный разум отличников класса тут же во дворе за минуты решает все задачи, после чего весь класс переписывает уравнения на шпаргалки и благополучно направляется на экзамен. Все получили пятерки - небывалый случай! - кроме... Павловского. Он умудрился ошибиться даже при переписывании решения задачи и получил тройку. Больше ему и не требовалось. Говорят, учительница математики, дежурившая в классе, увидела Павловского верхом на трубе, прильнувшего к оконному стеклу. Но она так испугалась за него, что побоялась даже пошевельнуться, чтобы бедняга не испугался и не рухнул на землю.
Не знаю, как теперь, но полвека тому назад система среднего образования была довольно стройная и строгая. Инспектора районо - районных отделов народного образования - были грозой не только для учеников, но и для учителей, директоров школ. Их присутствие считалось обязательным на экзаменах: они сидели с мудрым и неприступным видом всевидящих, всезнающих богов, большей частью молчали, но иногда задавали вопросы. Этих вопросов опасались и школьники, и учителя. Один такой инспектор спросил на экзамене по истории в 7 классе ученика, отвечавшего на отлично: "Кто баллотируется в Верховный Совет по нашему избирательному округу?"
- Не знаю, - ответил, опустив глаза, не читавший газет ученик.
- Лаврентия Павловича Берию не знать нельзя, - грозно вымолвил инспектор, но, видимо, сам же испугавшись своего опасного вопроса, оценку отличнику не снизил.
Вспоминая свои школьные годы, хочу сказать: некоторые предметы не следовало бы преподавать в таком объеме. Например, литературу. Школа должна разбудить интерес к чтению классиков, направить в самостоятельное путешествие. Программы по литературе малоинтересны. Это предмет, в который каждый человек должен погружаться самостоятельно по своей воле.
Я начал курс чтения с легкой, приключенческой литературы, которая интересна была мне, подростку. Потом сам постепенно пришел к большой, серьезной литературе. Школа своими методами зазубривания убивает интерес к серьезным книгам.
Лично я свое гуманитарное образование во многом получил благодаря маме. Первые, самые сильные впечатления от книг живут во мне с ее голосом, с ее интонациями, с ее чувствами, передавшимися мне. Она меня научила читать настоящую литературу, отличать хорошую книгу от плохой. В школе прочитал "Войну и мир", "Тихий Дон", две самые большие книги моего детства, они входили в школьную программу. С еще большим увлечением читал толстенный роман о войне "Поджигатели" Николая Шпанова. Как теперь понимаю, то была агитка, но мне и всему классу она очень нравилась.
Мама уделяла мне много внимания после того, как в 1944 году мой старший брат Леонид добровольно ушел на фронт.
С тех пор брат стал как бы "отрезанным ломтем" в нашей семье. На войне, к счастью, не погиб, но домой после фронта не вернулся. Поступил в военное училище и всю жизнь прослужил в войсках кадровым офицером. Служил в разных гарнизонах, пройдя путь от лейтенанта до полковника. Последняя его должность - заместитель командира ракетной бригады в Магадане. Там он облучился и погиб от рака крови, вернувшись умирать в Москву.
Хочу еще раз вспомнить мать. Она происходила из зажиточной интеллигентной семьи, местной аристократии. Мама в детстве хорошо училась, окончила гимназию с отличием. О ее братьях я рассказал. Одна из сестер была очень красивая, несмотря на бытовавшие тогда предрассудки, вышла замуж за дворянина. После его смерти несколько раз выходила замуж, ее последний муж слыл известным портным в Киеве.
Моя мать, выйдя из обеспеченной семьи, будучи замужем за начальником союзного главка, не имела ни одного золотого колечка, даже обручального. Она носила кожаную куртку отца и косыночку. Дома ее помню всегда в халате или в каком-то дешевом ситцевом платье. Ей было чуждо все, что теперь мило моей жене и дочери. Мама была болезненной женщиной, с сорока лет - не работала. Отца очень любила и после его смерти прожила недолго. В семье царил лад. Я не помню случая, чтобы отец с матерью ссорились, говорили между собой бы на повышенных тонах. И это в самые тяжкие, нервные, неблагополучные годы жизни. Такие семьи - редкость. Я теперь понимаю, мне изначально с родителями здорово повезло. Никогда не забуду их, самых дорогих мне людей. Никогда не предам их заветов. На примере их жизни понял, как важен духовный строй жизни, так необходимый в каждой семье. Только из любви, преданности, внимания возникают благополучие в семье, атмосфера доброго человеческого бытия.
* * *
Мои родственники, братья и сестры отца и матери, не были расстреляны во рвах, не погибли в гитлеровских газовых камерах. Их судьба во время войны пощадила. Но им, как миллионам людей, пришлось пережить страдания, причиненные советской властью. Отношения с ней складывались в разное время по-разному. Отец и мать, их братья и сестры, их дети, как и я, были преданны этой власти. Она дала всем, кто хотел, высшее образование, поднимала по служебной лестнице высоко. Об академике Шейндлине и профессоре Шейндлине я упоминал. Брат отца, Абрам, с честью прошел войну, из Речицы не уехал в большой город, служил директором спичечной фабрики, где в молодости директорствовал отец. Другой мой дядя, - по линии мамы, был крупным финансистом, главным бухгалтером на оборонном заводе. Сын его, мой двоюродный брат, погиб на фронте, сгорел в танке.
И эта же советская власть, за которую пролито было столько крови всего народа и моей семьи, причинила много горя, заставила страдать. Спустя несколько лет после Победы началась развязанная Сталиным и его подручными "борьба с космополитизмом", фактически погромная кампания, результаты которой мы сразу ощутили на себе.
Первая волна репрессий падает на 1948 год, когда произошло образование государства Израиль, чему, как известно, поспособствовал Советский Союз дипломатией, оружием и военными советниками. Потом, однако, политика Кремля кардинальным образом переменилась. В Москву прибыла послом уроженка Киева Голда Меир. Ей устроили восторженный прием в Московской хоральной синагоге. После чего последовала жесткая реакция Сталина. Всех, подавших было тогда заявления о выезде в Израиль, арестовали, разогнали и посадили в тюрьму всех членов Еврейского антифашистского комитета, раздавили колесами грузовика его главу - великого артиста Соломона Михоэлса. Тогда же закрыли единственную еврейскую московскую газету и популярный еврейский театр на Малой Бронной, запретили изучение еврейского языка и преподавание на нем в школах.
Тогда моего отца опять покарали без всякой причины, резко понизили в должности, практически с большой работы увели раз и навсегда, хотя он находился в расцвете сил. Правда, опять нашелся хороший человек - директор "Союзшахтоосушения" по фамилии Шахловский, очень добрый и умный человек. Он взял отца к себе заместителем. То был всесоюзный трест, далекий от проблем лесной промышленности. Эта организация занималась сложными работами там, где строили шахты и рудники. Отец испытал снова удар от родной партии, членом которой состоял с юных лет.
И снова повторю, нет худа без добра. Отцу это понижение спасло жизнь. После того как он выпал из поля зрения ЦК и госбезопасности, все его друзья, сослуживцы были арестованы. Фактически, повторилась история 1937 года, но менее кровавая.
Я же, будучи школьником, по-прежнему не чувствовал на себе никакого давления из-за своей национальности. Впервые ощутил, что такое антисемитизм, через несколько лет, в 1952 году. Тогда навалилась еще одна страшная волна репрессий, спровоцированных печально-известным "делом врачей". Им предъявили страшное обвинение - попытку отравить Сталина! Лишь внезапная его смерть, которой поспособствовал арест лечивших Сталина врачей Кремлевской больницы, приостановила намеченный было процесс, наподобие того, по которому прошли Бухарин и Шарангович, выдвигавший на руководящую должность отца. За процессом намечалась расправа над еще одним народом. Страх охватил всех евреев СССР, ожидавших высылку, подобную той, которой подвергли после войны крымских татар, калмыков, чеченцев, ингушей...
То был тяжелый год. Помню страх родителей, которые не знали, что будет с ними завтра. В нашей семье никто не умер, но в доме царил траур. Я тогда предположить не мог, что врачей арестовали несправедливо. Но родители допускали такую мысль. В те дни на трамвайной остановке какая-то незнакомая женщина сказала мне со злорадством: "Ну что, жиденок, скоро вас всех повесят!" На что я отреагировал, надо сказать, совершенно не лучшим образом:
- Сама ты - жидовская морда!
Подобного рода дискуссии недавно слышал, когда я проходил мимо бывшего музея Ленина. Здесь по иронии судьбы в изобилии продавалась черносотенная, антисемитская, я бы прямо сказал, человеконенавистническая литература. Одни названия чего стоят: "Враги", "Жиды", "Протоколы сионских мудрецов"... И здесь же из под полы предлагался "Майн кампф" Адольфа Гитлера.
