— Не знаю — пока. Думаю, его собственный народ. Там особенно не с кем сражаться.
— Может, македонцы?
Диодор говорил негромко, но со знанием дела. Он был сведущ в политике больше прочих. Киний повернулся к нему.
— Ты что-то знаешь?
— Только слухи. Царь-мальчик продолжает завоевание Азии, а Антипатр хотел бы захватить Эвксин. Мы слышали об этом на Босфоре. — Он улыбнулся. — Помнишь Филиппа Контоса? Теперь он командует отрядом в войске Антипатра. Мы его видели. Он пытался нанять нас.
Остальные закивали. Киний немного подумал, опустив голову на кулак: так он делал, когда его что-нибудь удивляло. Потом сказал:
— Я возьму в доме все нужное. Напиши пару своих знаменитых писем и добудь мне сведения. В Экбатане и в Афинах никто даже не обмолвился, что Антипатр может выступить.
Диодор коротко кивнул.
Киний осмотрел всех.
— Мы уцелели, — неожиданно сказал он.
Бывали времена, когда казалось, что никому из них не выжить.
Никий покачал головой.
— Едва живы. — В руке он держал чашу и торопливо сотворил на земле возлияние богам, чтобы загладить свою неблагодарность. — Это теням тех, кто не выжил.
Все кивнули.
— Рад снова всех вас видеть. Отсюда поедем вместе. Хватит с меня кораблей.
Все прошли к лошадям, кроме Диодора, который остался дозорным. Одно из их неизменных правил — всегда выставлять стража. Усвоили они его дорогой ценой. Но это много раз окупалось.
Лошади сытые, отдохнувшие, копыта закалены твердой почвой и песком, шкура блестит. Всего у них пятнадцать тяжелых коней, шесть легких и еще несколько вьючных животных — боевой конь в прошлом, переживший лучшие годы, но способный работать, два мула, которых они захватили, когда вместе с фракийцами шли за царем-мальчиком, и умудрились не потерять. Для Киния у каждой лошади была своя история; по преимуществу это были персидские боевые кони, добытые в битве у Исса, но был и гнедой, купленный на военном рынке после падения Тира, и серая боевая лошадь, самая крупная кобыла, какую ему приходилось видеть; она бродила без всадника после стычки у брода через Евфрат. Эта крупная кобыла напомнила ему о сером жеребце, которого он взял у Исса; этот жеребец давно погиб от холода и плохой пищи. Война неласкова к лошадям.
К людям тоже. Киния тронуло, как мало их осталось. Но одновременно его грудь распирала радость встречи.
— Все молодцы. Мне нужен день-два: нас ждут в Ольвии не раньше Харистерии[17], так что время есть. Как только почувствую под собой ноги, поедем.
Никий помахал всем рукой.
— Выезжаем через день! Много работы, уважаемые господа. Упряжь, доспехи, оружие.
Он начал высказывать предложения, больше похожие на приказы, и остальные, рожденные в богатстве и власти, повиновались ему, хотя он родился в борделе.
Киний положил руку на плечо своему гиперету.
— Принесу свой мешок и присоединюсь к вам сегодня днем. — Еще один обычай — каждый сам чистит свое оружие. — Пошли ко мне Диодора. Я иду в гимнасий.[18]
Никий кивнул и повел остальных на работу.
В том, что здесь считалось городом, было всего три каменных здания: пристань, склады и гимнасий. Киний пошел в гимнасий с Диодором. Когда они вышли, к ним присоединился Филокл, а Кальк настоял, что будет их проводником и ссудит деньгами.
Если величина поместья Калька не говорила впрямую о его богатстве, то прием на агоре[19] и в гимнасии явно свидетельствовали об этом. На агоре Калька приветствовали уважительными кивками, и несколько человек обратились к нему с просьбами, когда он проходил. В гимнасии всех троих гостей по предложению Калька сразу освободили от платы.
— Я его построил, — с гордостью сказал Кальк. И стал расхваливать достоинства здания. Киний, хорошо помнивший Афины, нашел гимнасий вполне сносным, но провинциальным. Похвальба Калька раздражала его.
Тем не менее гимнасий предложил ему лучшую за последние месяцы возможность поупражняться. Он разделся, сбросив взятую взаймы одежду на сандалии.
Кальк грубо рассмеялся.
— Слишком много времени в седле!
Киний напрягся. Ляжки у него чересчур мускулистые, а на голени всегда было не очень приятно смотреть. Для эллинов, обожествлявших мужскую красоту, его ноги далеки от совершенства, хотя нужно прийти в гимнасий, чтобы вспомнить об этом.
Он начал разогреваться. Тело Калька на вид очень крепкое — видно, что он за ним тщательно ухаживает, — хотя на талии начал откладываться жирок. И ноги у него длинные. Он начал на песке двора борцовскую схватку с человеком гораздо моложе его. Зрители отпускали скабрезные замечания. Молодой человек, очевидно, был постоянным посетителем гимнасия.
Киний знаком подозвал Диодора.
— Попробуем пару схваток?
— Как хочешь.
Диодор высок, костляв, рыжеволос, подтянут. Но и он далек от эллинского идеала красоты.
Киний кружил, ожидая, когда более высокий противник приблизится, попробует атаковать. Потом нырнул под длинные руки соперника. Но Диодор использовал его разгон, перебросил Киния через бедро, и тот во весь рост растянулся на песке.
Он медленно встал.
— Это было обязательно?
Диодор смутился.
— Нет.
Киний горько улыбнулся.
— Если ты хотел показать, что ты борец другой категории, я это и так знал.
Диодор поднял голову.
— Как часто мне приходится пользоваться этим приемом? Ты сам напросился. Я не смог сдержаться.
Он улыбался. Киний потер ушибленное место на спине и шагнул вперед для новой попытки. Он ощутил еле заметный страх — этот надоедливый страх он испытывал в каждой схватке, в каждом состязании.
Он попробовал низкую стойку, схватился, и они с Диодором оказались на земле, ни один не мог прижать другого, оба вывалялись в грязи и песке. По невысказанному согласию оба разжали руки и помогли друг другу встать.
Снаружи Кальк прижал молодого человека, с которым боролся. Он не торопился выпускать его, и со стороны наблюдающих граждан слышались смех и шутки. Киний снова встал против Диодора. На этот раз они кружили, делали ложные выпады, сближались и расходились в более умеренном темпе. Это походило на танец; Диодор придерживался правил, изученных на уроках в гимнасии, а Киний чувствовал себя удобно. Он даже выиграл одну схватку.
Диодор потер бок и улыбнулся. Киний упал прямо на него — ход абсолютно законный, но неизбежно болезненный для жертвы.
— Ничья?
— Ничья.
Киний протянул руку и помог Диодору встать.
Кальк стоял с молодым человеком и несколькими гражданами. Он позвал:
— Киний, иди сюда, поборись со мной.
Киний нахмурился и отвернулся; он чувствовал себя перед этими незнакомыми людьми неловко, к тому же испытывал легкий страх — Кальк крупнее, он лучше борется и в детстве в Афинах использовал свое преимущество, чтобы причинить боль противнику. А Киний не любил боль. Десять лет войны не примирили его с растяжениями, синяками и глубокими порезами, которые заживали неделями; более того, десять лет наблюдений за тем, как по капризу богов умирают люди, усугубили его боязнь.
Он пожал плечами. Кальк — хозяин, он отличный борец и хочет показать свое превосходство. Киний стиснул зубы и пошел ему навстречу; первую схватку в тщательно проведенном поединке он проиграл, но вторую, к обоюдному удивлению, выиграл, причем за несколько секунд: в этом было больше везения, чем мастерства. Кальк удивил Киния тем, что встал легко, с похвалой на устах и без всякой злобы. Десять лет назад, подростком, Кальк требовал бы крови. Третья схватка прошла подобно первой — больше походила на танец, чем на борьбу. Когда Киний был наконец прижат к земле, зрители одобрительно засвистели.
Кальк тяжело дышал; помогая Кинию встать, он обнял его за пояс.
— Ты хороший противник. Все видели? — обратился он к остальным. — Раньше уложить его было гораздо легче.
Все торопились поздравить Калька с победой — и сказать Кинию, как хорошо Он боролся. Все это было неприятно — слишком много лести в связи с таким незначительным событием, — но Киний терпел, понимая, что преподнес хозяину дар гораздо ценнее денег — памятную схватку, в которой хозяин выглядел молодцом.
Подошел молодой человек, с которым чуть раньше боролся Кальк, и тоже стал поздравлять борцов. Он был прекрасен. Мужская красота оставляла Киния равнодушным, но он, как и любой эллин, умел ее ценить и потому приветливо улыбнулся молодому человеку.
— Меня зовут Аякс, — сказал тот в ответ на улыбку Киния. — Сын Изокла. Позволь сказать, как хорошо ты боролся. Я действительно…
Он замешкался, прикусил язык и замолчал.
Киний понял, в чем дело, — он умел понимать молодых людей. Мальчик собирался сказать, что из двух борцов Киний лучше. Умный мальчик. Киний положил руку на его гладкое плечо.
