Они подъехали к загону. Все его люди уже поднялись, и Никий открыл ворота загона, не дожидаясь окрика Киния.
Никий держал голову серого, когда они спешивались.
— Он уже был здесь. Кажется безвредным. Из него вышел бы хороший прокусатор.[25]
Киний пожал плечами:
— Мне трудно его понять, но он как будто хочет купить лошадь и убраться отсюда.
Диодор разминал ноги у стены загона. Его волосы поутру походили на клубок рыжих змей Медузы, и он все время убирал со лба самые непокорные локоны.
— Кто бы его упрекнул? Но он скиф и может быть хорошим проводником.
Киний быстро принял решение и велел галлу:
— Приведи гнедого с белой мордой.
Антигон кивнул и стал протискиваться между лошадьми. Скиф подошел к стене загона и сел, прислонившись к ней спиной; его кожаные штаны были в грязи. Но ему как будто было все равно. Он наблюдал за лошадьми.
Когда Антигон привел гнедого, Киний подошел к скифу.
— Завтра мы едем в Ольвию, — медленно сказал он.
— Конечно, — ответил скиф.
Невозможно было сказать, понял ли он.
— Если поведешь нас в Ольвию, дам тебе гнедого.
Скиф посмотрел на лошадь. Он встал, провел рукой по ее шкуре и вскочил на спину. Через мгновение он галопом перемахнул через ограду и исчез на дороге к равнинам.
Профессиональных воинов он застал врасплох. Исчез, прежде чем кто-то из них хотя бы подумал сесть верхом или схватиться за оружие. Только облачко пыли повисло в утреннем солнечном воздухе.
— Да, — сказал Киний. — Моя вина. Он казался совершенно безвредным.
Никий все еще следил за пылью, держа в руке амулет.
— Он не причинил нам особого вреда.
— И точно умеет ездить верхом. — Кен из-под ладони смотрел, как рассеивается пыль. Он улыбнулся. — Поэт называл их кентаврами, и теперь я понимаю почему.
Сделать ничего было нельзя. Они не знают равнины. И у них нет времени целыми днями гоняться за одиноким скифом. Никий всех, даже Киния, усадил за подготовку сбруи и за сборы к отъезду. Все согласились выехать утром следующего дня. Дело не в демократии: просто они лучше воспринимали приказы, если сперва обсуждали их совместно.
Конечно, Киний вытерпел немало насмешек со стороны горожан: они потеряли своего скифа. Да разве он не знает, что давать скифу лошадь опасней, чем позволять ребенку играть с огнем? Ну и так далее. Кальк только смеялся.
— Жаль меня не разбудили, я бы посмотрел, как ты едешь с этим пьяницей. Какое зрелище я пропустил!
Если он еще злился из-за вчерашней стычки, то теперь эта злость исчезла благодаря утренней оплошности гостя.
— Завтра утром я уеду.
Киний был смущен и поймал себя на старой привычке — разглаживать край хитона.
Кальк посмотрел на его людей у загона, натиравших маслом кожаную сбрую.
— Я не могу убедить тебя передумать и остаться?
Киний поднял руки ладонями вверх.
— У меня договор, друг мой. Когда его срок истечет и у меня появится один-другой талант серебра[26], я с удовольствием вернусь к нашему разговору.
Кальк улыбнулся. Это была первая искренняя улыбка, которую видел у него Киний за два дня.
— Ты подумаешь об этом? Что ж, для меня этого довольно. Сегодня ко мне придет Изокл, и его дочь будет петь для нас. Семейный вечер — ни к чему пугать девушку. Присмотрись к ней.
Киний понял, что Кальк, несмотря на привычку подавлять других, искренне старается оказать гостеприимство.
— Ты стал свахой?
Кальк положил руку ему на плечо.
— Когда ты только приехал, я уже говорил тебе: твой отец спас всю нашу семью. Я этого не забыл. Ты в нашем городе недавно и считаешь меня большой лягушкой в мелком пруду. Я это вижу. Но так оно и есть. Мы с Изоклом спорим обо всем, но мы здесь оба влиятельные люди. Есть место и для других. Наш пруд не так уж мал.
Для Калька это была длинная и страстная речь. Киний обнял его и получил в ответ сокрушительное объятие.
Потом Кальк ушел присматривать за рабами, готовившими груз для Аттики. А Киний снова занялся сбруей. Он сидел спиной к ограде загона, в тени стены, и пришивал новый недоуздок, когда к нему склонился молодой Аякс.
— Добрый день, господин.
— К твоим услугам, Аякс. Прошу — располагайся со всеми удобствами на этой кочке травы.
Киний указал на землю и протянул мальчику мех с кислым вином, которое Аякс выпил, словно амброзию.
— Отец попросил тебя взглянуть.
У него под мышкой, как у ученика на агоре, было несколько свитков. Он положил их на землю.
Киний развернул один свиток, взглянул на рукопись — очень аккуратный почерк — и увидел, что это Геродот.
— Тут только четвертая книга — о скифах. Потому что… ну… отец сказал, что вы завтра уходите. В Ольвию. Так что времени на чтение у тебя немного.
Киний кивнул и взял в руки недоуздок.
— У меня, вероятно, и на чтение одного свитка не будет времени.
Аякс кивнул и молча сел. Киний принялся за работу, тонким бронзовым шилом на куске мягкой древесины проделывая в коже ряд аккуратных отверстий. Время от времени он поглядывал на Аякса — мальчишка беспокойно ерзал, перебирая куски кожи и нитки. Но молчал. Это Кинию понравилось.
Он продолжал работать. Когда все дыры были проделаны, он навощил льняную нить и вставил в иглу — слишком большую для такой работы, но другой во всем лагере не нашлось. Киний начал шить.
— Дело в том… — начал Аякс. Но тут же утратил решимость и замолчал.
У Киния закончилась одна нить, и он вдел в иглу вторую.
— Так в чем дело? — мягко спросил он.
— Я хочу увидеть мир, — провозгласил Аякс.
Киний кивнул.
— Похвально.
Аякс сказал:
— Здесь ничего не происходит.
— По мне, звучит недурно.
Киний подумал: хотел бы я жить там, где самые волнующие события — праздники и соревнования в гимнасии? Но сегодня, после утраты лошади, в предчувствии опасного путешествия, не уверенный в том, чего ждать от тирана в Ольвии, Киний подумал, что, возможно, легкая скука все же предпочтительнее.
— Я хочу… присоединиться к вашему отряду. Поехать с вами. Я умею ездить верхом. Я не очень хорошо метаю копье, но быстро учусь, зато умею драться на кулаках, бороться, сражаться копьем. И я целый год был пастухом — могу спать на голой земле, разжечь костер. Я убил волка.
Киний поднял голову.
— А что говорит твой отец?
Аякс улыбнулся.
— Говорит, я могу идти, если ты настолько глуп, что возьмешь меня.
Киний рассмеялся.
— Клянусь богами. Я так и думал, что он это скажет. Сегодня он придет сюда на обед.
Аякс энергично кивнул.
— Я тоже. И Пенелопа, моя сестра. Она будет петь. Она прекрасно поет. И пряжа у нее лучше, чем покупная. И она очень красива — мне не следовало так говорить, но это правда.
Киний раньше не встречался с таким отношением к себе — словно к божественному герою. И не мог не насладиться толикой этого откровенного восхищения. Но недолго.
— Буду рад познакомиться с твоей сестрой. И вечером поговорю с твоим отцом. Но, Аякс, — мы наемники. Это трудная жизнь. Сражения с царем-мальчиком — в каком-то смысле это все-таки война за родной город, пусть даже дома нас встретили неласково. Да, спать на голой земле нелегко. Но бывает и хуже. Дни без сна и ночи в дозоре, на спине лошади, во враждебной стране. — Он помолчал и добавил: — Война есть война, Аякс. Это не состязания за звание олимпионика. В современной войне редко проявляются добродетели наших предков.
Он заставил себя замолчать, потому что его слова оказывали действие, прямо противоположное тому, на что он рассчитывал. Глаза мальчишки сияли.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать. Будет в праздник Геракла.
Киний пожал плечами. Достаточно взрослый, чтобы стать мужчиной.
— Я поговорю с твоим отцом, — сказал он. И когда Аякс, запинаясь, начал благодарить, безжалостно добавил: — Клянусь коварным сыном Крона, парень! Ты можешь умереть. Бессмысленно, в чужой драке, в уличной стычке или защищая тирана, который тебя презирает. Или от стрелы варвара в темноте. Это не Гомер, Аякс. Война грязная, бессонная, кишащая червями и полная отбросов. Во время битвы ты безымянный человек в шлеме — не Ахилл, не Гектор, просто один из гребцов, движущих фалангу навстречу врагу.
Напрасные слова. Киний только надеялся, что они не окажутся пророческими: в нем самом после десяти лет подлинной войны еще сидел в душе Гомер. И бессмысленной смерти в темном переулке или в пьяной ссоре он боялся. Слишком часто он видел, как такое случается с другими.
К концу дня сбруя была вычищена и починена, лошади осмотрены, все готовы, вооружение и копья с древками из кизила лежали в соломе в корзинах, которые повезут вьючные животные. Взяв попону, которую нужно было подшить, Киний перебрался от загона под одинокий дуб на краю поместья, но ему трудно было держать глаза открытыми. Близящийся обед напоминал ему о девушке, сестре Аякса, и о том, что это могло означать: дом, безопасность, работа. Сами разговоры о ней напоминали о том, что он уже много месяцев не знал женщины. Вероятно, с тех самым пор, как оставил войско. Определенно. И контраст казался таким сильным. Даже не видев сестры Аякса, он представлял ее себе — хотя бы в облике собственных сестер. Скромная. Спокойная. Красивая, преданная, осторожная. Возможно, умная, но определенно невежественная, не умеет поддержать беседу.
